Плешивый фомушка, купцы и бука-мяука

В одна тысяча... не помню каком, году, на одном заброшенном острову, что без имени, без прозвания, в счастье, а мож в наказание, жил да был плюгавый мужичок - невеличек, сухонький, одна кожа да кости, рыжая бородёнка, а на затылке три волосёнка, да и те, непослушные, торчат в разны стороны, как ветки обглоданы.
Вот... Сидел он сиднем, навроде Муромца Ильи, ажна тридцать лет и три года, сидел да все енти волосёшки причесать пытался. Чесал, чесал, пока последние и не спокинули его глупую головёнку.
Затужил тогда-ть Фомушка, а именно так и кликали этого чудака плюгавого, да спорешил тута жа всю миру обойти, дабы раздобыть средство, како ни есть, кое могло бы евоные волосёшки бестолковые обрат на умную, значитца, голову возвернуть, дабы навсегда отбить у них охоту к подобным выкрутасам-кульбитам.
Но вот кака беда-бедёшенька: у мужичка-сморчка извилин в мозгу не боле, чем волос на темечке; совсем запамятовал горемычный, что живет на острову, а след - ему пути нет, окромя как вокруг да около.
Цельный год, почитай, Фомушка по острову прокружил, пять пар кирзовых сапог износил, покуда не дошло до бедного, что кружит он по одному и тому же местечку, и еще боле тоскливо ему стало тут-то.
 Сел тогда Фомушка на берегу моря-окияна, сел да пригорюнился; а слёзоньки горючие так из глаз и каплют, так и льются, ровно как из фонтанария какого. Да и как ему глупому, в смысле Фоме, не горевать, слёз горьких не лить - ведь, даже, ежели и захотел бы оный подумать, пораскинуть умишком - не смог бы. Волос-то на затылке нет, а след и чесать нечего. Но, а без почёсывания, будто без приманки зверь какой диковинный, мысль в головёнку за просто так лезть не жалат.
«Бедный, я пребедный, - думает мужичок, - мало что волосы меня спокинули, да тут еще и мысли в голову никак нейдут. Как же это я сразу недокумекал, что на острову живу и, коль даже и оченно захочу мир вокруг обойти - так ведь и не смогу, поскольку не волен я, как Бог Всемогущий, по воде яко по суху хаживать. А на то, дабы каку судну али корабль смастрячить - у меня ума-разума не хватит...»
Так бы-ть Фомушка ещё верно лет тридцать без толку просидел, бананы с ананасами трескал бы, да тучки-облака считал, ежели бы однажды не пристал к евоному острову корабль с заморскими купцами.
Ну, а купцы - прожжённые были молодцы, будто стрелянные воробьи, сразу сообразили, что им облапошить Фомушку, енто как два пальца... об асфальт. Толечко вот незадача-то, что с Фомы взять окромя анализов, гол как сокол. А на евоном острову, ни те нефти, ни те злату-серебра, и вобче никаких  других полезных бесполезных скапаемых. Покумекали купцы, посовещались промеж собой и молвят оне дураку слова хитромудрые:
- Вот чта, Фомушка, недели эдак через три будем мы с Индьи вертаться, так что привезем тебе, всяческой хны-ханы басурманской, дабы твои волосёшки густо разрослись, но за енто тебе надобно-ть сыскать каку ни весть диковинку, ин не получишь никакой ханы-басмы, и до скончания века сваво будешь плешь свою тряпочкой протирать.
Сказали так, да и укатили в Индью, а мож и куда подалее, то никому неведомо, да и за ненадобностью нам это всё знать.
Сел тогда-ть Фомушка на крутом бережочке, сидит, репу свою почёсыват, всё пытается мыслю за хвост споймать; да как споймаешь, если евоных ни единой нету-ти. Сидел сиднем, час, другой проходит, уже и полдень близится, но ничего придумать не могёт, посему спорешил он прогуляться, в надежде, что можа где и встретит каку диковинную зверюгу...
То, что растений диковинных он встретить не мог, в этом Фомушка был уверен на все сто, поскольку подножным кормом токмо и питался, потому как никаких талантов в скотоводстве, охотничестве и земледелии не имел; и ел токмо то, что мог сорвать с дерева. Так что местную флору Фома знал, стал-быть, на зубок.
Вооружился Фомушка трехтомником Брёма да еще книгу какого-то толи Даррелла, толи Варрелла, прихватил. Идёт по острову, по сторонам глазеет. А уж ежели встретит каку живу тварь, дак сразу садится и айда искать, есть ли в книгах что-либо про евоную. Вобчем, пока смотрит, скотина уже и убёгнет.
Так дней двадцать проплутал по острову, и всё без толку, доколе не повстречал какую-то чудищу, по прозванию: Бука Мяука Р-ррр-Ням-Ням. Покуда, значитца, Фомушка Брёма листал, она (чудища-то) его бедного и заглотнула, почти что не жуя.
Когда же заморские купцы из дальних странствий возвернулись, токмо фомушкины косточки солнцем выбеленные под кустом и нашли. А тута ещё ента Бука-Мяука, коя вкус человечины спознала, набросилась на их, стремясь пожрать, поскольку уже изрядно в те поры оголодала.
Купцы насилу ноги от неё унесли, а, спасясь, зарок себе дали, что боле на ту острову ни ногой; да и другим путь туда заказали...
Хотя, некоторые фомы неверующие говорят, что вся ента стория с плюгавым Фомой несколько по-иному завершилась. Дескать, Чудища ента, хотя и безобразная, но доброй души животиной была. Приблизившись на безопасное расстояние, Фомушка ей ласково так и говорит:
- Оченно мне надо тебя Бука-Мяука купцам показать. Ты, случаем, не хотишь заморские страны поглядеть?
- Хощу! - отвечает чудища. - Но тебе енто зачем? Чего ради ты мой круиз сорганизовываешь, кака така корысть у тебя?
И отвечает ей Фомушка:
- Плюгавый я, вишь, какой, а заморские купцы обещали мне средствие для оволосенья привезти в обмен на каку-нибудь диковинку, вот я им тебя бы и отдал...
- А мене ты спросил? Хощу ли я тебя бросать? Я, может, давно к тебе приглядываюсь, может я хощу с тобой дружбу завесть, у мене может быть к тебе любовь безответная... Ты чего думаешь? Я же все-таки девушка, хотя и чудища... А хошь я тебя, Фомушка, волосатым сделаю, у меня говорят слюна лечебна, давай я твою плешь языком облобызаю...
Сказала и сделала. А потом, как и след, ночь настала; легли они под кусточком почивать вобнимочку, ровно полюбовники каки; а утречком, глядь-поглядь, а наш Фомушка превратился в такую же чудищу, токмо мужеского полу.
С той поры и зажили они дружной семьёй - Бука Р-ррр-Мяука и Бяка Р-ррр-Фомушка, навроде как даже и Р-ррр-Детки у них пошли, чуть ли не по два кажный год.
А Купцы со своей ханой-басурмой и не приехали вовсе, то ли не захотели, то ли шторму испугались; в те поры действительно шторм не шуточный разыгрался. Видать, повернули они обрат, от греха подале, а боле в Индью мимо того острову, стал-быть не плавали, это ж лишний круг, да и кому это, по большому счету, надо-ть...
Хотя, может, и не было никакого острову, а тем паче Фомушки с его Букою, но вот лысина была, голову даю на отсечение. Боле того, оная мерзость ни у одного Фомушки на голове произрастает, жалко токмо, что нет боле в природе такенных чудищ со слюной своей волосопроростающей, наверное давненько все повымерли, ведь не кажный лысый, ради токмо оволосения, чудищей стать решится...