Мишаня

               

  Для начала мая погода выдалась мерзкая. Третий день моросил холодный  дождь. Весеннее половодье было в самом разгаре.  На речных заводях  серыми блюдцами  мелькал вздутый лед, борясь с жестокостью  водяных потоков, которые приносили с собой все то, что накопил под своим покровом уже сошедший снег. Прибрежный ивняк раскачивало порывистым ветром.
  В эти дни вся окружающая местность очень напоминала знаменитый город на воде.  Все, что отличало его сейчас от происходящего на заливных сельских лугах средней полосы, так это разве что незначительные изменения.  Вместо многочисленных  величавых каменных зданий, мостов и остроклювых гондол, в сельский пейзаж неброско вписывались шиферные крыши одноэтажных частных домиков,  покосившиеся от времени сараи, выгнутый винтом от половодья дощатый мост и проплывающие вниз по течению своим ежегодным, привычным маршрутом алюминиевые банки из-под пива в сопровождении огородной утвари и прочего мусора.
Вода стояла большая. В такую стихию не до рыбалки. Об этом знает любой здравомыслящий человек.  Как говориться, «в такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит». Но всякое в жизни случается.  Бывало что и в непогодь, по разливу, некоторые умельцы ухитрялись добыть-таки неплохие трофеи. А уж собак-то встретить… на селе это дело не редкое.
 Его никто не выгонял. И умственно отсталым он себя не считал, так как таковым и не являлся, даже наоборот.  В свои двадцать четыре года Пашка имел  высшее образование, со специальностью  архитектор-краснодеревщик, и шесть лет общего трудового стажа в частной мебельной  мастерской, где работал  столяром. Высокий и жилистый Пашка пользовался у своих коллег и начальства авторитетом. Еще бы! Не каждый сможет разработать чертежи кресел, диванов и прочей мебели. А Пашка мог. И более того. Все свои творения он воплощал в действительность. Давал им жизнь. Но, как это часто случается, если есть плюсы, значит и минусы не далеко.  Была у него одна характерная черта, за которую он сам себя корил. Скромность. Да-да, именно, будь она не ладна.  Вот, к примеру, разработает он очередное кресло-кровать. Так начальство накинет  к сдельной, положенной оплате пару-тройку сотен, похлопает по плечу и бросит ему «леща» по отработанному сценарию.
- Ара! Маладес, Пашька!
Ох, как он это не любил. Себя не любил. Другой бы пошел, требовал бы подъема заработной платы. Разнес бы все к чертям!  Так нет же, натура у него была другая. Не  умел он просить. Да и не конфликтный он сам по себе был парень. Нет, не лопух. Работу он свою любил. Еще со срочной службы. Когда Пашка после «учебки», был распределен на пограничную заставу,   то практически с самого первого дня он пропадал все свободное время в столярке. Нравились ему  запахи свежей стружки и смолы. И  все он понимал.  И то, что за свою работу он просто обязан получать на порядок больше. И что дома ждет его молодая жена, которая регулярно, с очередной порцией ужина, добавляет опостылевшее для него: «Дурачина ты, простофиля!» И что на самом деле скрывается за этими хвалебными «Ара» и  «маладесь».  Понимал. Но молчал. Ничего уж тут не поделаешь. Чужая душа - потемки. Но и у каждой души есть свои утешения.
 Для скромного, трудолюбивого Пашки утешением его души была рыбалка. Этот соблазн ему привил еще с ребяческого возраста его отец.  А может и еще раньше, передалось с генами. То ведомо одному только Господу.  Много раз они с отцом разъезжали на велосипедах по всем окрестным прудам и озерам. Но  больше всего Пашке нравилось рыбачить на реке. Конечно, в ней и рыба разнообразнее, и размерами нет – нет,  да и удивит. Да и против течения держать на крючке рыбу намного приятнее, нежели выводить ее по стоячей воде.  Интересно на реке.
 Часто, а именно каждые выходные, не смотря на  любые погодные условия, Пашка выходил на реку со своей новой японской удочкой, которую приобрел на отложенные и заработанные им же деньги, тайком от своей спутницы жизни.  И надолго пропадал в густых тростниковых зарослях. Только здесь Пашка мог ни о чем не думать - ни о работе, ни о доме с его надоевшим «зомбоящиком», ни о своей супруге, для которой этот самый ящик является первой необходимостью. Ни о чем.
 Только здесь, на рыбалке, Пашка давал своим мыслям временный отпуск. Все его внимание было сосредоточено на поплавке, который после заброса  медленно переваливался по струе вдоль берега, переходя из одного омута к другому. И для него было неважно, хотела клевать рыба или нет. Пашку увлекал сам процесс. Но когда все же он попадал на довольно хороший клев, то его настроение улучшалось. И рыбалка становилась для него священным таинством.
  Успокаивало его журчание бегущей воды, шелест листвы над головой, пение птиц и, конечно же, свежий  воздух. Спокойно и легко становилось Пашке на реке.  Да и то, правду гласит поговорка, «время, проведенное на рыбалке, не засчитывается в общий жизненный стаж».
 Пашке нравился его образ жизни. В отличие от большинства его ровесников, он всегда ходил гладко выбритым, с красивым белым лицом, статный, прямой, с какой-то только ему подвластной манерой легкой походки.
 Стоит заметить, что еще Пашка отличался щедростью. Многие его  сверстники, которые то ли по воле злой судьбы, то ли по стечению обстоятельств попали на не совсем правильное жизненное течение,  пользовались этим при любом подходящем случае. 
-Пахан! Братишка!.. Выручай!!! - и Пашка всегда выручал. Отдавал последнее.
  Для кого мелочь из кармана выгребет, кому сигаретку, а кому и на бутылку добавит, на которую, как правило, не хватало большей части ее стоимости. Не скупой он был, Пашка. Но такой образ жизни, который вели его одногодки, Пашке очень сильно не нравился.
 Случалось, иногда и сам выпивал. Даже брал на себя роль инициатора. Но лишь по праздникам, и в умеренных количествах.  Лишнего себе не позволял. «А как же иначе. Во всем должен быть порядок. И всякому делу свое время. И всякому времени своя норма». С таким жизненным убеждением жил Пашка.
 Ветер не ослабевал. Дождь время от времени то переставал, то заходился снова. Рябь на еще мутной воде мешала разглядеть поведение поплавка. Леску на удилище то и дело сдувало, так что забрасывать наживку  становилось практически бесполезным занятием.
- И на кой черт я сегодня–то поперся!? Сидел бы, чертежи составлял.  Угораздило же меня пойти на эту соблазнительную уловку!
Пашка вспоминал отца. Нет, не ругал его в сердцах. Он вспоминал свою самую первую рыбалку. Именно она поймала любопытство ребенка на острый крючок, с которого он так и не сорвался. Новичкам везет! И маленький, еще не опытный мальчуган практически после каждого заброса, вытягивал из щедрой весенней реки резвых окуней и серебристых плотвичек.  Тогда-то он и заразился. Надолго и бесповоротно. Нырнул с головой он в это дело. А Пашкин отец «соскочил», сорвался  с надежной снасти этого заманчивого занятия, которая держала его в своих сетях более сорока лет. Как так получилось, никто не знает. Бросил и все. Перестал ходить. Даже более того. Стал полным и убежденным антиподом этого ремесла.
- Рыбалка - удел бездельников! – так он стал всегда парировать Пашке, когда тот пытался вновь соблазнить его на очередную вылазку по реке. Странное дело. Пашка видывал всякое. Знал, что можно бросить курить. Можно завязать с алкоголем. Можно сменить профессию. Да и вообще многое возможно.  Но чтобы раз и навсегда завязать с рыбалкой... Это никак не укладывалось у него в голове.
«Ну, хитер, бобер! Меня подсадил, а сам сорвался!» – не унимался, уже насквозь вымокший Пашка. Пальцы на руках переставали слушаться. Перед насаживанием на крючок, резвый червяк выделывал кренделя с таким упорством, что Пашкины нервы не выдерживали эту муку. Человек - хозяин природы. И конечно, червяк всякий раз сдавался.  Залазил на холодную, остро заточенную сталь.
 Пашка за свою жизнь хорошо изучил излюбленную речку. Знал каждый омут, перекат, изучил рельеф дна. Даже знал, в каком месте и как  расположены топляки и коряги.  Для знания последнего, Пашке поспособствовали многочисленные  зацепы и несчетное количество, оставленных на  дне крючков и мормышек.
 Пашка сидел под ракитами и внимательно смотрел на торчащий из воды стебелек поплавка. Рыба не клевала. То ли не нравился ей красный, резвый навозный червь, то ли еще была какая другая причина. А может, в этой заводи ее попросту не было. Не было клева.
«Рано. Вода еще холодная. Не поднялась рыба» – мелькнуло у Пашки в голове. - Позже надо пробовать, когда вода спадет». Он собирался сделать последний заброс, как вдруг…
- Ну чего, поклевывает?- раздался взрослый,  веселый мужской голос позади парня. Как он подошел Пашка даже не заметил. Слишком был увлечен.
Пашка обернулся. Позади него стоял мужичок. В полной рыбацкой экипировке. На плече висела небольшая спортивная сумка. Старенькие телескопические удочки аккуратно были перевязаны кончиками веревок.  Затертый военный бушлат придавал незнакомцу вид бывалого, знающего свое дело мастера. Сразу видно, рыбацкий бушлатик. Не высокий, слегка сутулый, с рыжеватой щетиной на лице, в спортивной шапке с красным гребешком, незнакомец, улыбаясь, сверкал позолоченной фиксой.
 -Да какой там! Гляди, чего с погодой-то творится! – с недовольством, резко произнес Пашка, собираясь уже ретироваться. 
-  Это не угадаешь! Надо пробовать! - утвердительно, бодро среагировал незнакомец.
Пашка начал сворачивать удилище, не обращая  внимания на собеседника. Его уже ничего не интересовало. Надо пробовать, или не надо.  Ровным счетом ничего. Кроме одного. Именно это  и успел разглядеть в нем его невольный собеседник. Как ему это удалось, черт его знает. Но для настоящего рыбака следующая речь этого незнакомца не осталась бы без внимания.
-Я вчера, знаешь, как попал? Плотва вся сильная! - это и было для Пашки тем самым аргументом, который замедлил его сборы домой.
-Да ладно? По такой-то воде?- с любопытством и недоверием  он вглядывался в лицо  матерого рыбака.
- И чего!? Конечно, на русле сейчас  делать нечего. Я вот вчера, на старицу пошел. Ну, где мельница раньше была. Знаешь?
-Конечно, знаю! И чего?
-Ну, так вот. Думал, рано еще! А как это всегда бывает, «на дурака» и попал. Вот решил попытать удачу сегодня. Хочешь, айда со мной?
Загадочная все же это штука - душа рыбака. Чего только не сделаешь, на какие только жертвы не пойдешь, лишь бы почувствовать сильные толчки крупной рыбы, приятно изгибая кончик чувствительного удилища. Пашка без колебаний согласился.
 - А на что брала-то? – поинтересовался он, покидая насиженное место.
-На опарыша и червя! И поклевки, знаешь какие!? – незнакомец жестикулировал, изображая, как он делал заброс, и как вел себя поплавок во время поклевки. А сопротивление попавшейся рыбы он показывал как-то по-особенному вкусно.  Вытянув правую руку вперед, он слегка потрясывал еще свернутыми в чехол удилищами и сложив свои сухие, обветренные губы в трубочку громко причмокивал. И так аппетитно он это показывал, что Пашка сам того не замечая прибавил шаг.
До намеченного места путь был не близкий. Нужно было подняться вверх по течению, пройти большую часть села и преодолеть без малого два с лишним километра по полевой, чавкающей грязью, разбитой грунтовке. Но все эти препятствия для Пашки казались сущими пустяками, так как  он, проходя срочную службу на границе, преодолевал более сложные тяготы и невзгоды.
 Пока шли по селу, Пашка размышлял о том, что среди рыболовного братства тоже всякие встречаются. «Один вот  первый раз человека увидел и сразу про «клевое» место рассказал, где ловил, на что и более того - с собой позвал. А у некоторых «товарищей» и дробинку грузила  хрен возьмешь!» Пашка невольно стал погружаться в воспоминания, когда голос незнакомца нарушил тишину.
-Слушай, а батя твой чего на рыбалку задвинул?
- А я знаю!? Видимо, всю свою рыбу уже выловил. – Пашка растянулся в улыбке. И даже не обратил внимания на то, что попутчик знаком с его отцом.
Собеседник рассмеялся.
  – Нееее, Пашка. Чтоб всю рыбу выловить и жизни не хватит! И потом, никто еще нормы не устанавливал!  Время на жизнь для каждого нормировано, это я согласен! А вот для рыбака, нормы на вылов рыбы пока, к счастью, не существует! По крайней мере, в нашей глухомани! – Попутчик  раскатисто захохотал. В этот момент Павел успел разглядеть, что у него не одна фикса а целых две. И только теперь опешил:
- А откуда вы знаете, как меня зовут? - вопросительно и удивленно он  поедал взглядом человека в бушлате.
-Эээ… Как откуда!? Я и батю твоего знаю! А тебя еще мальцом помню.  Тебя Мишанька частенько с собой на рыбалку брал. Бывало, что мы вместе по реке вверх уходили. Ох, и попадали мы с ним! Только, видимо, ты этого не помнишь.
- Было дело. Брал. Но вас не помню, - произнес  Пашка, еще до конца не осознав происходящее.
-Ну, коли так, тогда давай знакомиться, – с искренней улыбкой  веселый собеседник протянул  свою руку.
-Меня Михаилом величают, так же, как и твоего батю. Мы с ним тезки, - произнес он как-то просто и легко. – Слушай, только давай договоримся, никаких отчеств и никаких ВЫ-каний. Лады? Не люблю я всей этой фамильярности.
-Лады. – Пашка  в знак своего согласия пожал Михаилу его крепкую, горячую руку. Дружеский союз состоялся, теперь темы для разговоров значительно расширялись.
Половина пути была пройдена. Рыбаки вышли на развилку двух дорог, сельской и полевой.  Дождь  почти перестал. Только ветер все так же с прежней силой гулял по макушкам еще голых  вымокших тополей. Пролетающая в сером небе ворона, громко и протяжно что-то прокричала.
Михаил поднял взгляд и тоже громко в след хитрой и осторожной птице ответил:
-Каак, каак! Да откуда я знаю, как! Сейчас дойдем, посмотрим! - после чего он перевел взгляд на Пашку и тяжело выдохнул.
- Фуух… Все, дружище, тормози! Уморил!  Давай-ка перекурим… Ты главное не суетись. Мы свою рыбу всегда найдем. Просто, надо пробовать. - Мишка полез во внутренний карман бушлата за папиросами. Они  закурили.
-А что, и впрямь странное дело получается, Михаил, -  решил поддержать беседу своим вопросом парень. - Вот, сейчас на улице черт голову сломит, а мы идем на промысел, так сказать. Какого, спрашивается, лешего, дома не сидится?
-Эээ, брат! Такая уж  у нас, рыбаков, долюшка горемычная. Дождь не дождь, снег не снег, а идти надо. А как же иначе. Вот ты чем занимаешься по жизни? – собеседник резко перевел тему.
-Я по мебели работаю. Столярничаю.
-Вот! А почему, и для чего?
Этот вопрос вызвал у Пашки недоумение. Свойственно ли человеку в таком возрасте, задавать подобные вопросы.
-Ну как для чего?  Столярничаю, потому что умею. А работаю, потому что нужно работать!
-Это понятно! А для чего?- Михаил сделал удивленное лицо, но при этом взгляд его был направлен куда-то сквозь Пашку.  В пустую ширь весеннего голого поля.
- Ну как для чего? Чтобы деньги зарабатывать. А зарабатывать деньги для того, чтобы жить!  Чего может быть проще? - утверждающе объяснял Пашка свою точку зрения на поставленный вопрос.
 –  Выходит, ты живешь для того, чтобы работать? - Михаил перевел свой задумчивый взгляд  на собеседника. - А как раньше люди жили, без денег? Без машин, квартир, холодильников, диванов, пива, компьютера? Как? - Мишаня свел свои густые брови к переносице. - А жили ведь! И лучше нас с тобой жили. И не как сейчас: допыхтел, если бог даст, до шестидесяти годов - и в ящик. И поминай, как звали. А раньше продолжительность жизни у людей превышала сотню лет! Спрашивается от чего?
- Ну, и от чего же? – любопытно и интересно было слушать взрослого Михаила. Больно уж красиво он размышлял. По-своему мудро.
- Все дело в климате! В гармонии с природой человек жил. От того и духовно сильными были люди.  А что, хочешь сказать, глупее нас, современных людей были? Хрен-та! Вона, какие головоломки закручивали, по сей день разгадывают! И никому из них и в голову не пришло качать из матушки-земли нефть, газ, уголь. И прочие ресурсы, так необходимые,  для нас  с тобой сегодня.
 Пашка сделал еще одну затяжку. Бросил окурок в размытую колею  полевой дороги. 
-А мы с тобой идем не на рыбалку, -  улыбаясь, произнес Мишаня и тоже бросил недокуренную беломорину  в лужу. – Мы идем насладиться гармонией с природой! Благо погода подходящая, – и снова под верхней губой  Михаила загорелись золотистые коронки.
- Да уж... С погодкой нам сегодня фартит! -  отреагировав на злую шутку, засмеялся Пашка.
Они зашагали дальше.
Мишка шел первым. Сапоги первопроходцев, чавкая, утопали в грязи. Но Пашку, который шел след в след за Михаилом, это не пугало. Он шел в предвкушении  того самого чувства адреналина, которого ждал всю долгую, почти полугодовую зиму. Вот сейчас они придут на узкую старицу, и воздастся им за их труды праведные. Наградит их река увесистой щедротой, оставив в душе каждого незабываемое впечатление от так полюбившегося ремесла -  рыбалки.  Так казалось.

Вскоре цель была достигнута.
 За последние годы Пашкиного увлечения старица, которая составляла в ширину не более трех метров, заметно переменилась. Изменились и ее окрестности.  Пять лет он не бывал на этих местах. Могучий, вековой красавец дуб полностью высох и заметно поредел раскидистыми, корявыми ветвями. Чему поспособствовало семейство бобров, которые облюбовали тупиковую, идеально круглой формы заводь.  Кустарники, которых  раньше по берегам росло множество, превратились в аккуратно уложенные высокие  хворостяные холмы. Почти вся прибрежная зона выглядела  так, как будто недавно на это место был совершен авианалет. Виднелись множество подкопов и нор. На самой заводи еще держался не размытый водным течением островок черного льда. Течение старицы было не сильным. И место  стоянки рыбы  угадать было не сложно. Около самой кромки льда образовывался довольно широкий, спокойный водоворот.
«Вот здесь и надо пробовать!» - успел заметить Пашка, стараясь, как можно скорее, распаковать свою дорогую удочку. 
- Ну, вот!.. Пожалуй, и добрались! – с тяжелой отдышкой произнес Михаил и  принялся расчехлять свои проверенные временем снасти.
-Вчера хорошо брала, жадно!
-Лучший клев, вчера и завтра, – с ироничной улыбкой отреагировал Пашка, которому не терпелось увидеть первую долгожданную поклевку.
- А ты знаешь… Не в этом дело, – отозвался Мишанька. – Это не угадаешь. Надо пробовать.
 Так Михаил отвечал всякий раз. Ему нравилось это выражение. Для него казалось, что эта удачная находка в его словарном запасе всегда интригует собеседников. Хорошее выражение, правильное. И действительно. Мишкино «надо пробовать» всегда привлекало внимание. Ну, на самом же деле: пока не попробуешь - не узнаешь. Не поймешь.
 Рыбаки разместились. Пашка остался  около сухого подпиленного бобрами дуба. А Мишаня спустился на небольшой прибрежный выступ, из которого торчали две заготовленные им вчера рогатины.  Процесс начался.
Пашкин поплавок около часа качался по волнам, так ни разу и ни нырнув под воду. Михаил время от времени чем-то шуршал в своей сумке, периодически  вытирая горячей ладонью сухие губы и щетинистый подбородок. Покрякивал.
- А это… Ты сам-то как поживаешь?- вдруг поинтересовался Мишаня, заметно повеселевший.
- Да так… Ничего поживаю. Время от времени более-менее, -  как-то сухо отреагировал Пашка. Его сейчас волновало только одно:  будет сегодня брать плотва или нет.
- Да не в этом дело! – продолжал Михаил. – Это самое главное, сынулька! Это самое главное! 
 Пашку насторожило то, что Михаил обратился к нему «сынулька». Конечно, парня не смутило такое обращение, так как Михаил действительно по возрасту значительно был старше. И годился ему в отцы. Но насторожил Пашку его голос. Какой-то мягкий, добрый и подозрительно уставший. «С чего это он расчувствовался? Не уж-то…»
Парень отложил удилище и направился в сторону Михаила, к прибрежному выступу. Предчувствие не обмануло его.
Михаил сидел на старом сухом полене. Удочки лежали на рогатинах и терпеливо ждали своего заветного часа.  За спиной  лежала его спортивная сумка, из которой торчала поллитровка, половина буханки, тоненько порезанный шмат соленого сала и пара соленых огурцов. Он посмотрел  добрыми, веселыми, искрящимися и в то же время пустыми  глазами на своего «сынишку», после чего кивком головы  указал в сторону сумки:
- Бушь?- потянулся за бутылкой.  – По чуть-чуть, для согреву? – предложил он, прищуриваясь, хитро и загадочно. Какая-то недосказанная тайна притаилась в нем.
Повисла пауза.
Сколько раз приходилось бывать Пашке на подобных рыбалках. И, как правило, заканчивались  такие рыбалки различными приключениями. Приходилось слушать сладкие выдуманные байки, сплетни и прочую ерунду и ахинею которую демонстрировали его напарники при ловле рыбы.  Но более всего Пашку раздражало не это. А то, что некоторых, особо увлеченных, ему по большей части приходилось доставлять домой на собственных плечах.
Пашка посмотрел на сумку, потом на изрядно уже хмельного Михаила. Выпалил громко и сердито:
- Ёкарный ты бабай!  Как домой-то пойдем? Горюшко ты горемычное! -  вопросительно уставился  он на своего коллегу по промыслу. После чего, выпустив пар, добавил: – Наливай!
Пашке часто приходилось становиться невольным собутыльником. Он это делал сознательно:  чтобы его партнерам досталось меньше. Так они хоть нет-нет, да и волокут ноги. А откажись в другой раз - и разноси тогда таких рыбаков по домам вместе с их поклажами. Ну не бросать же  на произвол судьбы.  Да и не мог он так поступить. Не мог бросить. Вот чтоб облегчить себе ношу, согласился Пашка и сейчас.
 Мишанька, совершенно позабыв про свои удочки, оживленно и радостно занырнул мозолистыми руками  в свою походную сумку:
-Вот это я понимаю! Вот это самое главное, сынуля!  Это самое главное! А по поводу дома… Ты знаешь, не в этом дело!  Бог даст, не пропадем.  До дома, как-нибудь  дойдем, – он был спокоен и радостен. Его не интересовало уже абсолютно ничего.  Ни то, куда пропала из заводи вчерашняя плотва, ни поведение его поплавков на  удилищах, которые  давно уже перепутались между собой на течении. Ни затянувшаяся надолго  мерзкая погода. Ничего. Кроме одного - содержимого его сумки.
-Держи! – Мишаня протянул Пашке полную стопку. – А мне, вот сюда… - как-то резко и неожиданно в его руке, как у ловкого факира, появился складной пластмассовый стаканчик. - Ну, давай! За удачную рыбалку! – он быстро стукнул своим стаканом по Пашкиной стопке и опрокинул его содержимое в кадыкастое горло.
-Какая же она, к чертям собачим, удачная?- злобно выпалил Пашка, опорожнил прозрачный стопарь и захрустел соленым огурцом.
-Кхеххх-хеххее. -  Мишаня снова прикрыл натруженной ладонью свои губы и подбородок. Отломив ломоть хлеба и, как-то небрежно закинув его в рот, подытожил:
-Да не в этом дело, сынулька! Не в этом! Попробовали, ну не клюет! – он медленно поднял руку вверх и, резко опустив ее к земле, добавил. – Ну и хрен с ней! Зато погляди вокруг…Красота-то какая…
По небу серым покрывалом ползли густые дождевые облака. По сырому одинокому полю, не сбавляя своей силы, гулял стылый пронизывающий ветер. За дальним холмом виднелись голые, налитые соком  качающиеся березы.

- Знаешь, о чем я жалею, Пашка? – Внезапно оживился Мишаня. - Только об одном я горько жалею! – по щеке Михаила прокатилась скупая слеза.
- Ну, и о чем же ты жалеешь?- Пашка подсел к своему собеседнику на полено.
 Теперь, Мишанька наклонился к Пашкиному лицу так близко, что он увидел его печальный взгляд, наполненный тоской и какой-то глубокой болью. Его глаза блестели, сухие губы дрожали, скулы нервно прыгали на морщинистом лице. Крепко обняв Пашку за шею горячей ладонью, он  тяжело проговорил:
-Что вот всю эту красоту нельзя забрать с собой, сынуля! Нельзя, понимаешь!? - Мишаня водил желваками и плакал.
- Ну, ты чего, Михаил, помирать, что ли собрался?  - Пашка всякое видел. Поэтому сейчас на Мишкину меланхолию он отреагировал спокойно. Он понимал, что в Мишке вперемешку с его вспыхнувшими чувствами клокочет не что иное, как чудодействующая сила зеленого змия. И что его новому знакомому никак нельзя  позволить произнести очередной тост во славу древнего промысла.
 Немного успокоившись от переполнявших его чувств, матерый рыбак слегка взбодрился. Он будто прочел Пашкины мысли:
- Помирать, говоришь?..  А это не угадаешь! – и произнес уже весело. – Чего сидим? Давай наливай!
Делать нечего. Ну не отнимать же, в самом деле. Да и бесполезное это занятие, и к тому же, последствия могут быть чреватыми для себя. Об этом Пашка тоже знал. Поэтому просьба напарника была выполнена.
  И бутыль, к Пашкиной радости, наконец, опустела. Ему не терпелось уже допить злосчастную, чтоб ее вовсе след простыл. Пашка не хмелел. Нельзя ему было. Да и не мог. Не брала его сейчас водка. Ведь кто его знает, насколько выносливым окажется его собеседник. А он, Пашка, должен быть начеку. Нельзя терять бдительность. Так учили его на границе.
-Ну что, за рыбалку? – Пашка подвинул наполненную стопку к Мишкиному стакану.
-Эээ, нееее! – Мишаня отодвинул свой стакан к груди. – Давай-ка лучше мы с тобой выпьем, сынулька, знаешь за что? – Мишка хотел встать с полена, но у него ничего не получилось, и он грузно опустился обратно.
- За что же? –  Пашке не терпелось закончить этот ритуал.
- А вот за что! За гармонию человека с природой! – Мишка поднял свой стакан высоко над головой.  – За свободную жизнь человека в природе! А не за горькое, жалкое существование и ежедневную погоню за грязной, зеленой бумажкой, чтоб ее разорвало! За любовь к настоящей жизни! – Мишка  как подобает великим ораторам, громогласно жестикулировал рукой. – И храни нас бог от дурного всякого! - и опрокинул очередную порцию водки.
Пашка тоже выпил.  Мишаня раскинул газетный сверток, в котором хранилось, что бог послал.
- А ты как поживаешь, Мишань? Чем по жизни занимаешься? – Пашка решил немного разбавить беседу. Интересно же хоть немного знать о человеке. Чем он дышит, да и вообще.
Михаил глянул на него сердито и с обидой в голосе выразился:
-Гребаный случай! Запомни раз и навсегда!  - он гордо стал ударять себя кулаком в грудь. – Возьми  за правило, что Мишаня Снежков не поживает! Мишаня Снежков живет! – последнее слово он почти выкрикнул.  – Это вы все поживаете! С работы на работу! К начальству в кабинет вперед ягодицами заходите! Все бегаете, суетитесь! А чё суетитесь-то!? Много набегали! Хрен вы чего заработаете на своей работе, кроме ишемии и радикулита с язвой желудка!  А  вам Господь разве для этого жизнь подарил!? Эээх вы…блохи вы и есть блохи! И вся жизнь ваша только и есть что - мышиный топот бытия и ничего более! - Мишаню понесло.
Пашка сидел на полене и недоумевающе глядел на  мечущего молнии Михаила. Таким он его не мог представить. Безобидный с виду, тихий мужичок, сейчас походил на свирепого хищника, готового разорвать любого,  кто встанет у него на пути. Пашка не испугался. Наоборот, он внимательно слушал пьяного, раскачивающегося, сердитого Михаила.
- Кругом одно ворье! В телеке ворье и гомики! В магазине воры!  Церковь и то, в балаган превратили! Как жить!? Я тебя спрашиваю, Господи, как жить? – он поднял руки к небу в надежде получить ответ на свой вопрос.  – Аааа, молчишь!  Ну и…
Мишка вновь рухнул на полено. Стянул с головы мокрую шапку и, нырнув в нее лицом, громко зарыдал. Как всегда, когда выпьет. А выпивал он часто.  И всякий раз он ругал других за то, что они не живут, а существуют. И всегда он обращался к небу за ответами, откуда никто и никогда ему их не давал.
-Ладно, чего разошелся-то? За слова цепляешься, тоже мне нашелся!  Подумаешь, неправильно вопрос поставил. Слово не так произнес. Чего уж теперь, убить человека за это!? – Пашка слегка толкнул Михаила в бок локтем.
 Мишка перестал рыдать. Поднял свою поседевшую голову. Взглянул на Пашку.
- Слово не так произнес! То-то и оно!  То, что ты меня этим словом обидел, это ничего. Тебе простительно. Но на будущее, возьми за правило. Внимательнее будь. Раньше, одним словом люди войну предотвращали. Ясно тебе!? – Мишаня протянул  Пашке руку.
- Ладно, проехали! Чего ты про работу-то взъелся? Странный ты какой-то! Сам что ли не работаешь? - Пашка закурил очередную сигарету.
- Представь себе, – произнес Михаил, уже спокойно. – Почитай, пятнадцать лет как не работаю!
-Сколько?
- Глухой что ли? Говорю же тебе русским языком. Пятнадцать лет!
- Етить колотить! Как же ты живешь-то? На что? -  Несмотря на свой молодой возраст, Пашка уже привык практически ничему не удивляться. Но срок Мишкиной безработицы его ошеломил. 
- Чего, заинтересовал я тебя, а? – Мишка похлопал парня по плечу. – Лады, так и быть! Расскажу, как Михал Саныч выживает в этом жестоком мире. Но для этого нам понадобится… - он полез во внутренний карман бушлата. – Вот она, наша дорогая собеседница! - И из темных закромов его одежды на свет появилась новая, непочатая поллитровка. – А, каково!?  А ты думал что,  Миха губки помажет, и все на этом!? Нет, брат!  Душа праздника хочет!
« Да уж!» - думал Пашка. «Попал! Теперь точно не откажешься! Придется пить!» - Это был, наверное, единственный раз в его жизни, когда он вопреки своим убеждениям сдался. Пошел на поводу. Черт его знает, что в его голове щелкнуло? Но чем-то зацепил его Мишанька. Душевностью ли своей, или еще чем?  Неизвестно. Поддался Пашка и все.
А Мишанька уже начал свое повествование:
-Вот ты спрашиваешь как? А я тебе скажу!  Ты думаешь, я нигде не работаю, потому что я вышел из дееспособного возраста?  Хренушки ты угадал! Я на всю вашу работу с прибором клал!
- Как это?
- А вот так! Нет, было время. Работал я на фабрике, как и большинство других в нашем районе. Ну, чего поделаешь, ума-то не было, и взять было негде! И тоже, как и большинство других,  недалеких от меня, коммунизм строил!  Спасибо тебе, Господи, что плохо строил! – Михаил небрежно перекрестился. – Достроился я, значит,  до  старшего мастера ткацкого цеха. А нам как-то  раз стекло привезли. Хорошее такое стекло. Правда, на хрена нам  в ткацкий цех стекло было нужно, я так и не понял. Но не в этом дело!..  Давай наливай!
-Мишань, я тебя прошу, ты только закусывай! – Пашка послушно распоряжался содержимым бутылки.
-Не учи отца детей делать! 
- Ну, и чего со стеклом-то? - не терпелось парню услышать дальнейшее повествование.
- Ну чего-чего? Сам что ли не знаешь, как у нас принято? Все, что плохо лежит, хороший хозяин не проглядит. Так что после смены мы эту кипу стекла с мужиками мигом по своим жилищам и разнесли. А один деятель, чтоб он всю оставшуюся жизнь запором мучился, мне и говорит:                « Мишань, давай, говорит, мое стекло пока у тебя в сарае сложим. Я завтра у тещи тележку возьму и перевезу».  Да мне-то что, жалко, что ли.  Лады, говорю, завтра так завтра. А ночью ко мне в гости воронок с волнующей надписью на дверце.  Давай, говорят, Михал Саныч, показывай, куда ты имущество трудового народа спрятал? Ну, короче, долго меня потом по пыльным кабинетам таскали. А хмырь этот, которому я помог стекло спрятать, потом на моем месте стал работать. А меня - в наладчики. Ну, я тогда прямо на ковре у директора и не сдержался. Выдал финтифлюшку! Все, что я про них думаю и поведал!  Нет, ну взял человек  три листа стекла. Ну, попался, с кем не бывает! Ну, на хрена, жизнь-то ему ломать! Накажи. Премии лиши, или зарплаты! Нееет, надо же публично высмеять! Вот мол, какой ворюга. Поглядите на него. И как только не совестно у своих же воровать!  А я что, терпеть это паскудство буду?  Хрена вам лысого! Дверью так хлопнул, что та с петель слетела! Кто еще из нас ворюги говорю? В зеркало давно на себя-то глядели?
- А че же ты, того хмыря, не выдал что ли? – Пашка перебил Мишаню своим вопросом.
- А ты бы сдал?
- Я бы тоже не сдал!
- Ну, а чего тогда спрашиваешь? Наливай лучше! - Они снова выпили.
- Так ты что же, с той поры и не работаешь? – не унимался Пашка.
- Почему? Когда перестройка началась, я шабашить пошел. Благо, у меня тоже руки заточены под то, что надо!
-Ну, а там как?
- Как, как! Как везде! Бери больше, кидай дальше, и денег не спрашивай!
-Ясно! – Пашка почесал затылок.
- Ни хрена тебе не ясно! Слушай лучше, не перебивай! Ставили мы одному дяде, чтоб его приподняло да шлепнуло, крышу на даче!  Договорились об оплате. Половину покрыли уже. А ночью этот же дядя со своими приятелями оставшееся железо все  с дачи-то и умыкнул! А на нас списали!
-Ну и?
- Так мы еще и должны остались! Потом, правда, я тоже высказал свою точку зрения в их адрес. Это я тогда не подумавши сделал. После чего  результат был не утешителен. Я около месяца почти в больничке раны зализывал. Вот до сих пор память осталась. – Мишанька приподнял указательным пальцем верхнюю губу, за которой прятались металлические коронки. – Оо! Выдэл!
-Да уж! -  Пашка сделал вид, что увидел их только сейчас.
Долго еще Михаил делился своими откровениями с Пашкой.  О том, как его увольняли с различных должностей за то, что не мог выносить унижения и оскорбления со стороны начальства. Как он устроился в столичное казино охранником, откуда его тоже выгнали, за то, что он вынес челюсть какому-то крутому дядьке, обозвавшему Мишку холуем. Как он пробовал в лихие девяностые заняться частным предпринимательством, но у него ничего не получилось, потому что денег хватало только на взятки. Как он пытался заняться разведением животноводства, но ему умные люди посоветовали отказаться от этой бредовой идеи, потому что на ней можно было заработать разве что геморрой, помимо массы долгов  в  налоговой инспекции. Многие вещи поведал ему Михаил. Многие и печальные.
- А семья-то у тебя есть?
- А как же! В писании как сказано: «Плодитесь и размножайтесь». Вот я и наплодил дураков, прости, Господи! – Мишаня, вновь осенил себя трехперстием. – Целых трех!  Ни  к чему хорошему в жизни не приспособились! Не умеют они жизнь ценить! Вот какое дело. 
-В смысле?
- Да в том то и дело. Что никакого смысла нет у них в жизни! И цели тоже нет! Пожрать да поспать, одна забота!
- А жена - то чего?
-Жена!? – Мишаня раскатисто захохотал. -  Эта глупая курица вообще на свет божий не должна была уродиться! Таким, как она нельзя занимать место на планете! В ее голове с рождения всего две извилины. Первая - где бы найти дурака, что бы жить на всем готовом! А вторая – как бы его сжить со свету побыстрее, чтобы найти другого!  Ну вот, по сей день и ищет!– Мишка продолжал смеяться, вспоминая бывшую супругу.
- И что же, ты теперь совсем один? Дети-то навещают?
-Почему один? Мир не без добрых людей! Да и мамуля моя, слава богу, еще жива и здорова! Так что живем! А дети, навещают. Правда, только когда им надо!
- Чего надо?
-Как чего? Денег конечно!
- Даешь?
- Ну, ты что, сынулька! Откуда я им их возьму? Рожу что ли! Я же не работаю, забыл?
- Ну да, и правда, забыл!  - Пашка тоже засмеялся. – А как же тогда ты им отвечаешь на их обращение к тебе?
- Обычно как! У меня не заржавеет! – Бог, говорю, подаст! А не подаст, и правильно сделает!  Один хрен, на ерундовину  какую-нибудь спустите.
Мишаня начал выносить сор из избы. Рассказывал  про сыновей. Про бывшую жену. Про то, как он оставил им квартиру, а сам ушел жить к матери. Про то, что у него есть собака Найда, которая для него дороже жены и детей. Про свою мать-старушку, которая всякий раз ругает его за то, что тот нигде не работает, а только пьет и рыбачит. Про соседей, которые вечно шепчутся за его спиной, и распускают про него слухи, что будто бы он ворует по сараям картошку себе на пропитание. И так далее все в этом же духе.
-Вот так вот, сынулька! А ты говоришь, как? Вот тааак! – Мишка громко сплюнул в сторону. Потом как-то резко посерьезнел, уставил взгляд в пустоту и  тяжело вздохнул:
- Вот скажи мне, Пашка. Как тут не пить!? Разве это вообще возможно. Не пить? 
-Черт его знает, Мишань! Наверное, можно! -  Пашка глядел на Михаила. Жалко его было. Понимал его Пашка. Очень хорошо понимал. А помочь ничем не мог.
- Вот у меня не получается. А может, не умею! – Мишка по привычке махнул рукой. – А что, и впрямь, Пашка, красиво тут, правда?  Даааа, страшно красиво! Только здесь, ты можешь почувствовать, что ты живешь!
 Рано или поздно - все имеет свое начало и конец.  Рыбаки еще долго сидели на берегу старицы и долго  беседовали о жизни. Вспоминали армию. Рассказывали друг другу рыбацкие байки. Потом что-то пели на два голоса. Пожимали друг другу руки и обнимались.
Уже поздним вечером Пашка притащил на своих плечах пьяного Михаила домой. Разузнал у вездесущих старушек его подъезд и номер квартиры.
После того как Михаил скрылся за подъездной дверью, Пашка еще немного посидел на скамейке. Покурил. Поразмышлял над сегодняшней рыбалкой и побрел домой спать. Впереди его ждала новая рабочая неделя.
 А Мишанька проснется завтра с первыми петухами. Как обычно пошлет ему Господь  четвертинку на опохмелку. И отправится он снова на свой любимый промысел - рыбалку. Поймает ли чего? А кто ж его знает. Это дело такое.  Здесь не угадаешь. Надо пробовать.

                с. Рахманово.  Январь 2015 г.


-