Разговор Пушкина с дворником

        Черной дате 10 февраля посвящается.


Надежда и любовь — всё, всё погибло! 
И сам я, бледный обнажённый труп, 
Изверженный сердитым морем, 
Лежу на берегу, 
На диком голом берегу! 
Передо мной — пустыня водяная...
Г. Гейне

Был прекрасный июльский полдень. Жара. По набережной Мойки быстрым шагом шел
Пушкин. Он очень спешил — свояк Дантес отдал таки ему свой шелковый отливающий перламутром жилет, и Пушкин хотел показать его друзьям в Гостином дворе. Он отпросился у жены купить карандашей, а на самом деле хотел встретиться с Крыловым и Гоголем, чтобы похвастаться обновкой. Эфиопу не было жарко, хотя одет он был полностью — до цилиндра на голове.
-Александр Сергеевич!- вдруг услышал он крик с другой стороны Мойки — Пушки-и-и-ин!
Пушкин повернул голову и увидел Онегина. Тот стоял на набережной с толстым простого вида господином в фартуке.
-Чего вам, Онегин?
- А?
-Чего вам, Онегин?
-Вот, арап проклятый, -подумал Онегин. -Не ел что ли с утра, ничего не слышит?
-Ни богу свечка ,ни чорту кочерга, а так - понты и ***рга!!!- Крикнул он негромко,
но Пушкин точас услышал его и засмеялся:
-Иду к вам!
Пушкин перешел Мойку через мост и предстал перед Онегиным в новом жилете. 
-Оу! Импортная вещь,- сказал Онегин.
-Так, один эмигрант подарил.
-Вот- вот, -сказал Онегин. -Как раз мы и просили вас с дворником Семеном (тут толстый
мужик в фартуке поклонился) разъяснить нам про одного эмигранта.
С этими словами он протянул Пушкину письмо и дагерротип открыточного формата.
Пушкин взял все это и перейдя в тень стал читать.
- Написано, вроде по французски, - сказал Пушкин. -Писал некто мосье Кобели'н. Но больно он, сука, на русского похож — так костерит начальство. Перевожу вольно -"это всё равно, что тупо гавкать жопой, например, если первые лица страны таковы,то каковы же последние …." Далее -"мать их, мать их". В конце приписка - « ты , Семен, живешь в стране уродов, и вы - народ бурлящих говн, позор всего человечества».
Пушкин и Онегин заржали, а дворник всплакнул.
-Это брат мой , Иван Кобылин, писал.
-Оу! Кобелин — это он?
-О да! Писал он это из Парижу, куда сбежал его барин от жены — мигрирнул. И забрал он из слуг троих , девок покраше двух и наших лошадей, и карету выездную. В Париже народ вольный, вот Иван и научился их языку, писать, вишь, как мог, стал идеи искать, познакомился даже с немцем, свободолюбцем... Сейчас, парсуну его он прислал — вот... Гейний.
-Ба, да это же Гейне, известный немецкий поэт! Постойте, постойте...
Пушкин стал рыться в карманах и вынул кусок газеты с его каракулями.
-Освобождение Европы придет из России, ибо только там предрассудок аристократии совершенно отсутствует. В других странах верят в аристократию, одни — чтобы ее презирать, другие — чтобы ее ненавидеть, третьи — чтобы извлекать из нее выгоду, тщеславие и т. п. — В России ничего подобного. В нее не верят, вот и все, - прочитал Пушкин.- Это я списал не знаю где. Вот, и России советы дает, а эмигрант из Пруссии.
- Не брат он нам, -сказал Онегин.-Унылое говно, отвечает будто бы от имени всех неформатных негодяев нашему безголосому аналогу свобод! Не брат, не брат, ск блдь.

- Говорят оне с Гейнией с карлой Марксом, брательником Гейния, встречались.
-Не знаю я карлу такую, только Черномора — в цирке выступает,-сказал Пушкин.
- Еще узнаете, -сказал поклонник Адама Смита Онегин.- Кровушки -то нахлебаетесь.
-Смотри-ка на картинке Иван у богатого экипажа. Неужели его? Погоди, вот надпись вижу меленькую на стекле -"графиня Монсоро". Вот сука! Быть застуканным за
вот подобным фотканьем на фоне чужого мерседеса-бенца бля феррари бентли или там не знаю кадиллака это конечно парафин .
-Письмо-то темному человеку написано. Стой! -Сказал Пушкин. От тепла бумага нагрелась и вижу я между строк чего-то написано.
"Гейне сказал с Марксом: к власти в России придут ЭМИГРАНТЫ. Первосортные, можно сказать, кондовые. Эти люди детство провели в российской глубинке, а потом, не останавливаясь в столицах, осели в Германиях и Парижах. И жили там по 15-25 лет. А потом, к 35-45 годам приедут в пропущенные ранее столицы и начнут куролесить. В меру своего провинциально-эмигрантского понимания."
Гейне своей ручкой приписал: "Если умы и заблуждаются, то сердца чувствуют, чего они хотят, и время движется, требуя решения своей великой задачи.
В чем же заключается великая задача нашего времени?
Это — эмансипация. Не только эмансипация ирландцев, греков, но и франкфуртских евреев и значит всего мира."
-Сожги ты это письмо, - велел Пушкин. Свободы эмигрантские — не для русского ума.

Рисунок Пушкина. Он и Онегин