Пирог

Чего я боюсь? Ведь давно богословы
пугать перестали кипящим котлом,
где варится сваренный снова и снова,
вдыхая без жабер совместный бульон.

Еще там случались холодные дали,
и голый голодный сидел в синей тьме,
вариться хоть с кем-то мечтая,
в одном с ними теплом котле.

И в огненных реках на лбах друг у друга
стояли в градациях мудрых грехов,
епископской плотью тому теперь служат,
кто был на земле им отец из отцов.

Еще была зависть и мучила больно,
больней всех страданий иных:
не будет уж завтра, а только сегодня
и значит нельзя ничего изменить.

И частые песни, чужие молитвы
с небес доносились до самых глубин,
и резали душу, как острые бритвы,
что жизнь свою ты не с теми прожил.

И красный червяк обнимал сластолюбца,
мочою поил и под ноздри клал кал,
и если тот плакал, просил улыбнутся,
а если смеялся, просил чтоб рыдал.

Тщеславный в пустыне, где некому хвастать,
вещал что-то темным пескам,
но как не старался широкою пастью
никто его слов не слыхал.

Унылый жил в яме, чтоб не было скучно
его щекотали, и он хохотал,
и пьяница плавал в особенной кружке,
пытаясь напиться, как древний Тантал.

О сколько их было, огней негасимых,
но видно, уже не боится народ,
не верит в воздействие грубою силой,
по новым рецептам печется загробный пирог.

Страшны не геенна и скрежет зубовный,
не с жутким зловонием слизь,
не то, что возмездьем ты будешь наполнен,
иль что тебя низшие будут судить.

По новому страху: Господь не фраер,
Ему только правда нужна,
мы просто собою станем,
теперь уже навсегда.