Я остался в снегах бархатной черной ночью...

Я остался в снегах бархатной черной ночью,
Не пройдя и половины намеченного пути.
Бился рыбой об лед, слушая песни волчьи,
Что вещали: теперь уж тебя не спасти.
Ты сам загоняешь себя в сети ловчьи.

Я ломился в закрытые крепкие двери.
У прохожих слепых пытался просить совет.
Только все они скалились мордой зверя,
Мне отвечая глухим рычанием: нет.

Путь свой ты выбирал без нас, самолично.
Мы не в ответе за странных бродяг.
Что станет с тобою - нам безразлично,
Выбирайся сам из своих передряг.
С их стороны это звучало очень логично.

После они уходили, с собой забирая надежду,
Оставляя меня с бедою один на один.
Я не виню их, в том что я где-то между
Жизнью и смертью, виноват сам. Мой сплин

Уводил меня все глубже, на самое дно.
Когда я брел вперед, не видя дороги,
Когда жизнь или смерть - все одно,
Становится ясно, что все тревоги
Лишь пыль для тебя - и довольно давно.

В такие моменты виден иначе мир,
По иному смотришь на себя самого.
Наблюдая за жизнью в коробках квартир,
Ровным счетом не видишь в ней ни-че-го.

Оставляя все это где-то за гранью,
Начинаешь строить себя с нуля,
Уделяя все больше вниманья самопознанью.
Иногда бросая, думая что все зря.
Но идешь вперед, кроя себя крепкой бранью.

Дурные мысли постепенно уходят в сторону,
Давая место надежде на счастье и свет.
Я знаю - света и тени здесь поровну,
Я не верю, что чуда здесь нет.

Пусть все по прежнему не очень весело,
Но я отбросил дурные мысли и бред.
Меня и так уже не хило покуралесило,
Но я вижу над собой небо и солнца свет.
И это немногое тьму во мне перевесило.

Я перестал ломиться в закрытые двери.
Пускай сквозь них кто-то другой пройдет.
А ясное небо дарует мне свои акварели,
Предоставляя еще один шанс на взлет.