Себя не видеть умудряюсь

Слова, неподвластные времени:

По мере взросления мы не теряем наших друзей, мы просто познаем, кем они являются на самом деле.


*"* '"' '"* *"' "'" *"* "'" *""

Что дальше? Радость ожидания,
В окне, бегущие картинки.
Мя не пугают расстояния,
Я принимаю аскорбинки.
Смотрите мне в глаза, продольно
И пояс затяните туже.
Убейте тело, мне не больно
Все хорошо, я не на службе.

Себе не врите, это глупо.
Все - все откроется внезапно.
А раздражение заприте,
Не торопитесь. Поэтапно...
За целью следуют обвалы,
Они растут, то вглубь, то внешне.
Я подготовил самосвалы,
В них загружу от крабов клешни.

То поперек, то вправо в угол,
То для себя, то для народа.
Умышленно я сильно плюнул
И вот заветная свобода.
Стою, как маятник с упором
И отдыхаю, не качаясь.
Перед моим ментальным взором,
Себя не видеть умудряюсь.


*"* "'* "*" '"* "*" "'" ''" "'"
ПУТЬ ОТЦОВ:

Судить о священнике только по его жизни или по тому, что видишь в его жизни, нельзя, потому что ты видишь внешность. Скажем, ты видишь, что он грешный человек, а разве ты видишь, как он плачет пред Богом, как он страдает о своем падении или о своей слабости? У меня есть тому очень поразивший меня пример.
 
У нас в Париже был священник, который отчаянно пил - не все время, но когда запивал, то запивал крепко. Я тогда был старостой, он приходил в храм на службы в таком виде, что качался на ногах, я его ставил в угол и становился перед ним, чтобы он не упал. Мне тогда было лет 20 с небольшим, у меня понимания было очень мало; мне его было жаль как человека, потому что я его любил, вот и все. Потом случилось так, что нашего приходского священника немцы взяли в тюрьму, и этого пившего священника попросили его заменить. Он тогда бросил пить; он служил. Я к нему пошел на исповедь сразу после того, как его назначили, потому что не к кому было идти. Я шел к нему с мыслью, что я исповедуюсь Богу. Священник, как говорится в увещевании перед исповедью, только свидетель, значит, он будет свидетельствовать перед Богом в день Суда о том, что я сделал все, что мог, чтобы сказать правду о своем не достоинстве, о своих грехах. Я начал исповедоваться, и я никогда не переживал исповедь, как в тот день. Он стоял рядом со мной и плакал - не пьяными слезами, а слезами сострадания, в самом сильном смысле со-страдания. Он со мной страдал о моей греховности больше, чем я умел страдать, он страдал всем страданием собственной жизни за мою греховность, и он плакал всю исповедь. И когда я кончил, он мне сказал: "Ты знаешь, кто я такой. Я не имею никакого права тебя учить, но вот что я тебе скажу: ты еще молод, в тебе есть еще вся сила жизни, ты все можешь осуществить, если только будешь верен Богу и верен себе. Вот что я тебе должен сказать..." И он мне сказал многое истинное. На этом кончилась исповедь, но я никогда не забывал этого человека и то, как он смог надо мной плакать, будто над мертвецом, будто над человеком, который заслуживает вечного осуждения, если только не исправится.
 
А впоследствии я совсем иначе стал о нем думать. Он был молодым офицером во время гражданской войны. Во время отступления войск из Крыма он на военном судне уходил в
 
Константинополь. На другом корабле были его жена и дети, и он видел, как этот корабль утонул. Перед его глазами утонули его жена и дети... Разумеется, люди, ничего не испытавшие подобного, но святоши, могут сказать: "А Иов? Он еще хуже пострадал. Почему этот священник не стал подобен Иову?" Я одному человеку на это ответил: "Ты сначала испытай его горе, а потом будешь о нем судить". С тех пор, как я узнал о его трагедии, у меня никогда язык не повернулся осудить его за то, что он запил. Да, горе было такое, ужас был такой, - что он не выдержал. Но он остался верен Богу. Он остался священником, вернее, он стал священником для того, чтобы разделить с другими людьми их трагедию, их греховность и покаяние. Дай Бог нам больше таких священников".
 
Митрополит Антоний Сурожский.
Царственное священство мирян. "Альфа и Омега". 1998. № 1

*** '"' "*" ,"'" "*". '"' *"* ""'

Слова жизни:
Идешь утром в воскресенье из дома в сторону храма, и спросят тебя: «Ты, что, в церковь идешь?» Бог тебя сохрани от стыдливых извинений: «Ну да. Знаете ли, верую, хожу. Так привык. Я не фанатик – просто хор слушать люблю». Или нечто подобное.

Смело говори: «Верую и исповедую. Славлю Христа по мере сил». Сам не говори соседям: «А я в церковь иду». За язык ведь не тянут. Но если они сами спросят, не стыдись смело сказать, что веруешь в Сына Божия. Иначе попадешь под молот Его слов. И раздробят тебя Его слова. Расплющат. И Он Сам тебя потом постыдится.

Нас еще из-за Христа за горло не берут, с работы не гонят, по лицу за веру не бьют. Хотя кое-где стюардесс или медсестер за нательный крестик уже с работы гонят. На толерантном Западе. У нас нет сего. Еще нет. И нам, внукам новомучеников, грешно краснеть и отговариваться. Нам можно иногда и в атаку перейти.

Они тебе: «В храм, что ли, ходишь? В Бога веришь?» А ты в ответ: «А ты, что, нет?» Пусть им будет стыдно, а не нам. Стыдно не верить. Верить не стыдно.

— Протоиерей Андрей Ткачёв.