ПОНИ

Когда отгремела Двадцатилетняя война, в Город вернулся доживать одноногий Инженер.
Вначале он обжил крохотный запущенный домик своей матери, которой не довелось дождаться сына.
Немного пообщался с оставшимися ещё друзьями юности, с немногочисленной роднёй. Друзья отвыкли от него и были обременены семейным бытом. Родные встречали его более чем с прохладцей. И те, и другие невольно отводили глаза от увечия Инженера и с усилием находили слова для поддержания неловких бесед.
Недолго поколебавшись, Инженер продал домишко и приобрёл у муниципального совета пустующий военный ангар на окраине.
В Городе теперь его видели строго в понедельник и пятницу, проведывающим угасающую племянницу Эстер.
Девочке едва исполнилось восемь, когда её - непоседу и хохотушку - поразила Странная болезнь, изредка случавшаяся с детьми в этих краях. Вялая и апатичная, почти утратившая потребность в пище, Эстер теперь сутками полулежала на подушках, наблюдая одной ей известную точку на обоях. Врачи красноречиво развели руками. Мать малышки отплакала и смирилась, предоставив ту заботе обрюзгшей, вечно сонная бонны. И только скрип протеза Инженера иногда был способен заставить девочку прислушиваться и озираться, медленно поводя головой.
Дядя по обыкновению просиживал близ неё около часа, тихо и фальшиво насвистывая походный марш и с разной степенью успеха пытаясь её покормить.
- Вы очень похожи, - бросил однажды Инженеру седой Доктор с усталыми умными глазами, заходивший к пациентке для очередного бесполезного осмотра.
- Правда?.. - механически переспросил Инженер, чья кожа была обветрена и смугла, а прямые волосы ещё чернели, как смоль, - спросил, и с сомнением посмотрел на чистое, бледное личико Эстер в обрамлении льняных кудряшек.
- И вас, и её, похоже, мало что удерживает на этом свете, - ответил умудрённый старик и откланялся.
Инженер рассеяно прошёлся по комнате. И казавшийся жалобным скрип шарнира механической ноги снова на мгновение вывел девочку из ступора.
Ближайшим вечером в ангаре Инженера впервые за долгие мирные месяцы затеплилась, зазвенела, застучала, заискрила и зажужжала суетливая синтетическая жизнь огня, дерева, металла, инструментов и приспособлений.
Отрывной календарь отощал ещё на несколько листов.
И был один из хмурых осенних понедельников, когда Инженер внёс в комнату племяшки серого механического Пони и поставил вровень с лежанкой. К расшитому кожаному сёдлышку лошадки был закреплён полотняный подсумок, наполненный мягким, душистым сеном.
Разреженный дневной свет, пронизавший неплотные занавеси, ложась на Эстер, создавал впечатление полупрозрачности её контуров, чем усиливал атмосферу окончательной безнадёги, царившую в помещении.
Инженер щёлкнул крохотным тумблером, утопленным в гриву симпатичной игрушки, и что-то в пространстве необъяснимо преобразилось.
Пони завращал тёплых тонов миндалевидными любопытными глазами, замотал головой и требовательно заржал.
Девочка медленно обратила лицо в сторону звука. Пони засучил копытцами и заржал ещё настойчивей.
Эстер СМОТРЕЛА.
- Покорми его, - предложил Инженер и сунул в полупрозрачную ладошку ребёнка пук мягких травинок из подсумка. Рука медленно поползла в сторону мохнатой серой морды...
Весть об идущей на поправку Эстер довольно скоро распространилась по Городу. В ближайший год просители дважды приходили к порогу прибежища Инженера. И каждый раз, спустя время, новоиспечённый Мастер Игрушки приносил в дома по увесистому пакету.
Так появились Черепаха и Попугай, вернувшие родителям их отрешённых от мира чад.
Весть о грядущей кампании застала Воеводу в городской таверне в момент, когда раззадоренный не первою за вечер пинтой эля, он в тысячный раз втолковывал собутыльникам-ветеранам, что "история человечества есть история войн, а мир - это краткая пауза, необходимая подрастающему поколению бойцов, чтобы опериться и возмужать". Всклокоченный Денщик ворвался в прокуренный подвал с радостным воплем:
- Войнааааа!
Воевода порывисто поднялся. Оправил засаленный мундир и со свирепым озорством зыркнул на окружающих: начиналось его время.
Уже ближайшие часы с невероятной скоростью и сноровкой Воевода заполнил калейдоскопической кашей мобилизационно-оборонительных мероприятий. Им двигали долг и честолюбие. Приятно щекотала мысль о том, что жена Фэй и кроха-сын Кунг отныне обязаны гордиться им - главным человеком Города.
Волна военных преобразований коснулась всех и вся. Весьма скоро ополченцы вспомнили и о старом ангаре, постановив реквизировать его под конюшню. Сам Воевода, панибратски похлопывая по плечу выставленного на улицу Инженера, сыронизировал:
- Такие, брат, дела - кому теперь нужны твои игрушки?! Ковыляй потихонечку, война - ремесло сильных.
Никто и взглядом не проводил незнамо куда направившегося Мастера - не до сантиментов, когда война.
Между тем, работа спорилась. Семья Воеводы гордилась им. Первые призывники убыли на фронт. Фортификационные сооружения оплетали Город, щерясь амбразурами и жерлами орудий.
Военачальник приходил домой измотанный, но довольный собой - перекемарить часа четыре, умыться, сменить бельё и поесть.
Так случилось и в этот раз. Далеко за полночь мужчина вошёл в дом. Фэй, по своему бывшему обыкновению, теперь не бросилась на шею супруга с горячим поцелуем, а осталась молча и отрешённо стоять в центре гостиной, настораживая огромными и покрасневшими, исходящими влагой глазами.
Дверь в детскую была полуоткрыта. Нехорошее предчувствие толкнуло Воеводу туда.
Малыш Кунг недвижно полусидел на кроватке в кругу приглушённого света от бра и смотрел, не моргая, в какую-то только им различимую точку рисунка обоев на противоположной стене.