Я знаю, что спасло Дантеса. Книга пятая

   МИХАИЛ АНПИЛОГОВ.

   Я ЗНАЮ, ЧТО СПАСЛО ДАНТЕСА. КНИГА ПЯТАЯ.

   Я УТВЕРЖДАЮ.

   “…пистолет заряжен не черешневыми косточками… пуля тяжела”.

                (“Из повести А.С. Пушкина “Выстрел”).

   “…Пушкин выстрелил. Дантес упал”.

       (Из рассказа К.К. Данзаса – секунданта А.С. Пушкина
                при его дуэли с Ж.Ш. Дантесом).


      Я УТВЕРЖДАЮ.

   Начну, вроде бы, - за Жоржа Дантеса (как говорится, во здравие). Скажу то, о чём вообще не говорил – насколько я знаю – ни один исследователь.
   Вот из официального заключения: Дантес “жалуется также на боль в правой верхней части брюха, где вылетевшая пуля (Пушкина. – М. А.) причинила контузию, каковая боль обнаруживается при глубоком вдыхании, хотя наружных знаков контузии незаметно". Допускаю для расследования: энергии пули не хватило, чтобы завалить Дантеса, иначе, знаки были бы (через время - от внутренних кровоизлияний). Если допустить, что пуля всё же угодила в пуговицу под микроскопическим градусом, и пуговица, “зацепив” очень малую энергию пули, только толкнула Дантеса в грудь так, что “боль обнаруживается при глубоком вдыхании, хотя наружных знаков контузии незаметно ”, а пуля пролетела, не задев грудь Дантеса, то – парадокс:  Дантес-то всё же упал, хотя – повторяю и опять допускаю – энергии удара для того, чтобы его свалить, не хватило.
   Попробую “разрулить” эту ситуацию.
   Вот моя версия, которую никто ещё не выдвигал. 
   Дантес мог упасть – после выстрела Пушкина – не от энергий пули или пуговицы, достаточных, чтобы он завалился, а совсем от другого. Упасть он мог от следующих факторов: перенапряжение нервной системы перед реальной – этих секунд – угрозы смерти, смотрящей на Дантеса взглядом дула пистолета с пулей Пушкина; плюс – выстрел; плюс – реальный пробой руки пулей; плюс – толчок в грудь после выстрела. Всё это создало Дантесу картину реальной – этого мгновения – собственной гибели. У Дантеса, что называется, - ноги подкосились; как говорится, нервы не выдержали. Тут я не обвиняю Дантеса в трусости. Это нормальная реакция, нормального человека на грани жизни и смерти. Но…
   Честно говоря, хотя соврать умею (но в таком деле – нет; могу лишь ошибаться), эта моя версия – будь она верна – снимала бы все вопросы о возможном панцире (честно говоря, я сам того б желал, и я первый признал бы свою ошибку – приписывая тайный панцирь Дантесу), но… неувязочки в такой моей версии.
   Раздули кадило – да для чёго це дило было? (це мое хохляче-москаляче поговоркино создание – эпиграф для легендарной пуговицы).
   Если бы Дантес упал от тех причин, которые я перечислил, то он наверняка и с лихвой (то есть, приукрасив, как он это с шиком умел делать) всё-таки дал бы понять всем (особенно во Франции), почему – упал, а знаков удара пули нет. То, что я перечислил – был его шанс снять туман с причин своего спасения. Но он затемнил, замолчал всё, везде и навсегда. Это говорит о том, что не в тех причинах, что я перечислил, падение Дантеса. Дантес просто боялся трогать эту тему, боялся, что, всё же, начнутся вопросы и какое-никакое расследование причин его спасения от смертельного удара пули. Из откуда-то, из от какого-то трёпа, появилась таинственная невидимая всем легендарная спасительная пуговица. Канул в неизвестность неизвестный сюртук Дантеса. Ни-че-го для доказательств – одни сказки да сплетни. Знал кот, кто мясо съел, потому и молчал. И все промолчали. И в Европе. Никогда – вопросы, навсегда – молчок. Будто и не было мистического совершенно загадочного спасения Дантеса, требующего хотя бы элементарных вопросов; а будто бы за спасительной каменной стеной было рутинное спасение груди Дантеса от смертельного удара свинцовой пули, пролетевшей десять шагов и  летевшей в площадь тела Дантеса. Тишина и обычность. Ни одного упоминания лично Дантесом о своей спасительнице-пуговице; это неупоминание – уникально в человеческом поведении; это ли не удивительно и, более того, не подозрительно ли: главная мистическая уникальная спасительница, о которой уже гуляют слухи, не удостоилась быть упомянутой самим спасённым – совершенное молчание; о ней был только некоторый трёп окружающих, без комментариев и вопросов или молчок. Дантес – хотя бы во Франции своей – хотя бы раз – да показал бы свою спасительницу и свой боевой дуэльный сюртук, на котором была эта загадочная спасительница; но – нигде, но – никогда. И, соответственно, ни-кто, ни-ког-да – ни в Европе, ни в России – не видел этой мистической спасительной атрибутики. Нечего показывать – так и не на что смотреть. После этого, я не удивился бы, если б нашлось, что, после дуэли, свой дуэльный костюм Дантес уничтожил – как опасного свидетеля. Такие загадки оставили Дантес со своим “папой”. Казалось бы, просто скажи да просто покажи пуговичку; но нет. Нужен был трёп, но не опасная истина. Такова логика. Другой – не вижу.
   Довесок к сказанному. Из современников никто, нигде, никогда, сообщая друг другу о спасительной пуговице Дантеса, не прибавил таких выражений: “Мне о пуговице сообщил сам Дантес” или “Мне о пуговице сообщил Геккерн-старший”, или  “Сообщила о спасительной пуговице Следственная комиссия”. Нет выражений типа: “Я видел эту пуговицу” или “Я видел сюртук Дантеса с оторванной (или расплющенной или поцарапанной) пуговицей”. Нетути. Получается, что на поверку мы имеем лишь то, о чём я сказал простым языком: голый трёп толпы о пуговице – что мыльный пузырь; тогда и цена – в этом плане – всем высказываниям современников не более, чем моим версиям, которые построены, в-частности, и на высказываниях современников, и на их молчаниях.
   Во всех критериях “разношерстный” трёп толпы (я уверен, что он был искусственно создан), недоговорки непосредственных участников дуэли, и на высшем уровне замалчивание, недоговорки дают мне право ещё раз подтвердить мою главную версию: во время дуэли с Пушкиным – на Дантесе был тайный панцирь. Панцирь спас – но бросил своего хозяина на снег. Самого факта контузии груди ударом панциря хватило, чтобы Дантес упал. Такова для меня реальная картина момента дуэли.
   (N.B. Моё мнение – ненаучное, основано лишь на известных мне фактах, моих понятиях и на опытах жизни).


   ПРИЛОЖЕНИЯ К ВЫШЕСКАЗАННОМУ – С МОИМИ КОММЕНТАРИЯМИ (курсивом).

   СОВРЕМЕННИКИ О ДАНТЕСЕ ДО, ВО ВРЕМЯ И ПОСЛЕ ВЫСТРЕЛА ПУШКИНА.

   Из книги П.Е. Щёголева. “Дуэль и смерть Пушкина”. Москва “Книга” 1987.

   СТР. 155.
   Из письма В. А. Жуковского к С. Л. Пушкину (отцу Пушкина. – М. А.) в первоначальной редакции. 15 февраля 1837 года. “Он (Пушкин. – М. А.) опёрся на левую руку, лёжа прицелился, выстрелил, и Геккерн (Дантес. – М. А.) упал, но его сбила с ног только сильная контузия (“упал, опрокинутый сильною контузиею”; это вариант – смотри сноску. – М. А.); пуля пробила мясистые части правой руки, коею он закрыл себе грудь, и, будучи тем ослаблена, попала в пуговицу, которою панталоны держались на подтяжке против ложки; эта пуговица спасла Геккерна”.

   СТР. 173.
   Донесение старшего врача полиции о происшествиях в С.-Петербурге за 1837 год (дело) медицинского департамента министерства внутренних дел, отделение 2, стол 1.
   “28 января 1837 года. Полициею узнано, что вчера, в 5-м часу пополудни, за чертой города позади Комендантской дачи, происходила дуель между камер-юнкером Александром Пушкиным и порутчиком Кавалергардского её величества полка бароном Геккереном, первый из них ранен пулею в нижнюю часть брюха, а последний в правую руку на вылет и получил контузию в брюхо. – Г-н Пушкин при всех пособиях, оказываемых ему его превосходительством г-м лейб-медиком Арендтом, находится в опасности жизни. – О чём вашему превосходительству имею честь донесть. Старший врач полиции Юденич Пётр Никитич, стат. советн.”.

   СТР. 274.
   Из письма Геккерна-“отца” – своему министру барону  Ж. Верстолку. Из Санкт-Петербурга. 30 января 1837 года.
   “У сына была прострелена рука навылет, и пуля остановилась в боку, причинив сильную контузию”.

   СТР. 318.
   Из донесения в Турин сардинского посланника в России графа Симонетти. Петербург. 2 февраля 1837 года. “Дантес получил лёгкую травму в правую руку, от которой он вскоре оправился”.

   СТР. 322.
   Из донесения датского посла в России графа Отто Бломе из Санкт-Петербурга министру внутренних дел Краббе Каризиусу в Копенгаген. 30 января 1837 года. “Крайняя враждебность  (Пушкина к Дантесу. – М. А.), одушевлявшая его, дала ему силы (после ранения. – М. А.) приподняться и, после меткого прицела, пронзить руку противника. Пуля (Пушкина. – М. А.), уже несколько ослабленная, скользнула по одному из рёбер, слегка его (Дантеса. – М. А.) контузив”.

   СТР. 324.
   Из депеши вюртембергского посланника в С.-Петербурге князя Гогенлоэ-Кирхберга. 30 января 1837 года. “Пушкин, будучи уже ранен пулею, велел себя приподнять и выстрелил ещё в своего противника, ранив его в правую руку”. 

   СТР. 332.
   Из донесения саксонского посланника в России барона Лютцероде. С.-Петербург. 30 января 1837 года. “Молодой Геккерен выстрелил Пушкину в живот, но последний имел ещё силы протянутою вперёд рукою послать ему пулю, которая попала бы тому в печень, если бы не была задержана металлическою пуговицей”.

   СТР. 339.
   Из донесения прусского посла в России Либермана 30 января 1837 года. “(Пушкин. – М. А.) …целился в течении нескольких минут, наконец выстрелил и попал в противника, который стоял всего в нескольких шагах от него, но который тем не менее ранен не опасно, ввиду того, что пуля пронзила правую руку в мясистой части, не раздробив кости, и ударилась затем о пуговицу мундира, так что не проникла в тело, а лишь слегка контузила нижнюю часть груди”.

   Из книги Р.Г. Скрынникова “Дуэль Пушкина”. “БЛИЦ”. Санкт-Петербург. 1999.

   СТР. 359.
   Из письма Геккерна-“отца” – своему министру барону  Ж. Верстолку. Из Санкт-Петербурга. 30 января 1837 года.
   “У сына была прострелена рука навылет, и пуля осталась в боку, причинив сильную контузию”.

   СТР. 376.
   Из письма А. И. Тургенева А. И. Нефёдьевой. Петербург. 28 января 1837 года, 9 часов утра). “Геккерн ранен в руку, которую держал у пояса: это спасло его от подобной раны какая у Пушкина. Пуля пробила ему руку, но не тронула кости и рана не опасна".

   СТР. 378.
   Из письма А. И. Тургенева А. И. Нефёдьевой. Петербург. 29 января 1837 года, 10 часов утра. “…Геккерн упал от полученной контузии и Пушкин на минуту думал, что он убит…”.

   СТР. 399.
   Из письма П. А. Вяземского великому князю Михаилу Павловичу. 14 февраля 1937 года. “…выстрел (Пушкина. – М. А.) раздался. Геккерн в свою очередь был ранен”.

   СТР. 434.
   Из воспоминания Данзаса – секунданта со стороны Пушкина. (Ранее 1863 года). “Пушкин выстрелил. Дантес упал. <…> ...он (Дантес. – А. М.) стоял боком, и пуля, только контузив ему грудь, попала в руку”.

   СТР. 441.
   Из дневника Д. Ф. Фикельмон. 29 января 1837 года. “Он (Пушкин. – М. А.) ранил Дантеса в руку, видел, как тот пошатнулся”.

   Книга “ПУШКИН в воспоминаниях современников”. “АКАДЕМИЧЕСКИЙ ПРОЕКТ”. Санкт-Петербург. 1998.

   СТР. 275.
   Из “Памятных записок” Н. М. Смирнова. “…он (Пушкин. – М. А.) прицелился, выстрелил, и Дантес так же упал. <…> …француз легко ранен в руку и только сшиблен с ног силою удара”.

   СТР. 282.
   Из дневника А. В. Никитенко. 29 января 1837 года. “Пушкин, однако успел отвечать ему (Дантесу. – М. А.) выстрелом, который раздробил тому руку. <…> Подробностей всего я ещё хорошо не слыхал”.

   СТР. 377.
   Из письма С. Н. Карамзиной. 30 января 1837 года. Петербург. “…пуля пробила руку Дантеса, но только в мягких частях, и остановилась против желудка – пуговица на сюртуке предохранила его и он получил только лёгкую контузию в грудь; но в первый момент он зашатался и упал”.


   Из книги “Последний год жизни Пушкина”. Москва Издательство “Правда” 1990.

   СТР. 458.
   Из письма О. д’Аршиака – секунданта со стороны Дантеса – П. А. Вяземскому. 1 февраля 1837 года. Петербург. “Раздался выстрел (Пушкина. – М. А.). Барон Геккерн, стоявший неподвижно после своего выстрела, упал в свою очередь раненный. <…>. Барон Геккерн, поддерживаемый мною, дошёл до своих саней, где дождался, пока не тронулись сани его противника, и я мог сопутствовать ему до Петербурга”. 

   ВЫДЕЛЯЮ УПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ О ПУГОВИЦЕ.

   1.
   Из письма В. А. Жуковского к С. Л. Пушкину (отцу Пушкина. – М. А.) в первоначальной редакции. 15 февраля 1837 года. “…попала (пуля. – М. А.) в пуговицу, которою панталоны держались на подтяжке против ложки; эта пуговица спасла Геккерна”.
   2.
   Из донесения саксонского посланника в России барона Лютцероде. С.-Петербург. 30 января 1837 года. “ …была задержана (пуля. – М. А.) металлическою пуговицей”.
   3.
   Из донесения прусского посла в России Либермана 30 января 1837 года. “(… ударилась затем (пуля. – М. А.) о пуговицу мундира, так что не проникла в тело, а лишь слегка контузила нижнюю часть груди”.
   4.
   Из письма С. Н. Карамзиной. 30 января 1837 года. Петербург. “…пуговица на сюртуке предохранила его (Дантеса – от пули. – М. А.) и он получил только лёгкую контузию в грудь; но в первый момент он зашатался и упал”.

   Упоминания о пуговице появились 30 января – на следующий день после смерти Пушкина; о пуговице нет сообщений от непосредственных участников и официальных лиц из Следственной комиссии. Документы на уровне сплетен.

   ВЫДЕЛЯЮ ДОКУМЕНТЫ ОТ УЧАСТНИКОВ ДУЭЛИ.

   1.
   Из воспоминания Данзаса – секунданта со стороны Пушкина. (Ранее 1863 года). “Пушкин выстрелил. Дантес упал. <…> ...он (Дантес. – А. М.) стоял боком, и пуля, только контузив ему грудь, попала в руку”.
   2.
   Из письма О. д’Аршиака – секунданта со стороны Дантеса – П. А. Вяземскому. 1 февраля 1837 года. Петербург. “Раздался выстрел (Пушкина. – М. А.). Барон Геккерн, стоявший неподвижно после своего выстрела, упал в свою очередь раненный. <…>. Барон Геккерн, поддерживаемый мною, дошёл до своих саней, где дождался, пока не тронулись сани его противника, и я мог сопутствовать ему до Петербурга”. 

   О пуговице – ни слова; и далее так было от них всегда: о пуговице – никогда, нигде, никому; даже – в ответ на слухи о пуговице. Данзас – навсегда под статьёй висельной, хотя и амнистирован, получив наилёгкое наказание; промолчал. Д’Аршиак – дипломат и гражданин Франции; промолчал. Ни да, ни нет в своих мнениях. Их можно понять.

   ВЫДЕЛЯЮ ДОКУМЕНТЫ ОТ ГЕККЕРНА (“ОТЦА”).

   Из письма Геккерна-“отца” – своему министру барону  Ж. Верстолку. Из Санкт-Петербурга. 30 января 1837 года.
   “У сына была прострелена рука навылет, и пуля остановилась в боку, причинив сильную контузию”.

   Из письма Геккерна-“отца” – своему министру барону  Ж. Верстолку. Из Санкт-Петербурга. 30 января 1837 года.
   “У сына была прострелена рука навылет, и пуля осталась в боку, причинив сильную контузию” (этот документ из  книги Р.Г. Скрынникова “Дуэль Пушкина; в документе из книги П.Е. Щёголева, который дан сразу выше, переведено “остановилась”).

   При любом переводе – ложь и недомолвки Геккерна очевидны.
   Если брать первый перевод (“У сына была прострелена рука навылет, и пуля остановилась в боку, причинив сильную контузию”) – ложь Геккерна завуалирована: толи, как бы потеряв силу – на излёте, - пуля, ударив, причинив сильную контузию, остановилась в боку и упала к ногам; толи не упала к ногам, а осталась в боку (в плоти). Догадайтесь.
   Если брать второй перевод (“У сына была прострелена рука навылет, и пуля осталась в боку, причинив сильную контузию”) – ложь Геккерна очевидна.
   О пуговице даже и намёка нет от барона. Будь пуговица реальностью – барон разрисовал бы её во все цвета радуги. О защитнице, чудесно спасшей от смерти его “сынка”, он бы не преминул сообщить в первую очередь – и на весь свет, и на всю жизнь (в Европе – наверняка). Но нет. Скромность полная. Это на четвёртый день после выстрела Пушкина. О главной спасительнице “сынка” – пуговице –  барон, как и его “сынок”, полностью умолчал во всю свою оставшуюся жизнь. Гробовая тишина о спасительнице сразу, везде и навсегда. Эт ж надо – такой феноменальный феномен неблагодарности. Всё просто: “папе” и “сыну” некого и нечего было благодарить. Трёп в толпу и трёп толпы – вот и вся пуговица!

   Вот такие документы нам остались в наследство от современников.
   Я такие документы, при таких серьёзных делах, назвал бы детским лепетом, если бы не понимал, что они созданы взрослыми людьми. Но почему получился “детский лепет” (всё же, назвал – хотя бы в кавычках) у взрослых людей? Причины я называл в данном цикле.

   Выплывает следующее.

   Мнение дуэлянтов и специалистов по оружию тех времён: безусловно, выстрел из дуэльного пистолета с расстояния в десять шагов считается смертельным (даже выстрел с двадцати шагов считается смертельным).
   Исходя из вышесказанного, заявляю: серьёзно утверждать о пуговице, как о спасительнице Дантеса, - нельзя. Пуговица возникла только из недр сознательно сплетённых сплетен. Официального подтверждения о спасительной миссии пуговицы нет – ни от участников дуэли, ни от Луи Геккерна, ни от представителей Следственной комиссии.

   Тогда что же погасило чудовищный удар свинцовой пули Пушкина – пролетевшей всего десять шагов и налетевшей со всей – практически – мощью на грудь Дантеса? 

   Я утверждаю: спас Дантеса от смертельного удара пули – тайный панцирь, который был на Дантесе во время его дуэли с Пушкиным.

   N.B. Моё мнение – ненаучное, основано лишь на известных мне фактах, моих понятиях и на опытах жизни.

   P.S. Надеюсь, из этого цикла было понятно, что я ни за, ни против кого-то; мои версии для того, чтобы понять истину.


                24 августа 2012 года.
                МИХАИЛ АНПИЛОГОВ.
                ГОРОД ПАВЛОВСК ВОРОНЕЖСКОЙ ОБЛАСТИ.