О книге стихов Людмилы Парщиковой Многоточия. А. Т

Благословим снега, что тают
О книге стихов Людмилы Парщиковой «Многоточия»
03.01.2015 Александра Тамбовская
// Критика

Истинно талантливые стихи трудно анализировать, «раскладывать по полочкам», объяснять. А главное, нужно ли? Что толку препарировать пушкинское «Я помню чудное мгновенье» или лермонтовский «Парус»? Ведь читателю все равно, ямб или трехсложная стопа; ему важно – трогает за душу или нет, является ли произведение эмоциональной и умственной «пищей». Извините за грубое сравнение, но «пирог» простому читателю надо есть, а не спрашивать, сколько было масла и муки. И если даже в изделиях повара присутствует некая тайна, именуемая вдохновением, то что тогда говорить о стихах? Тут лучше просто высказать свое впечатление (если творение впечатлило).

Липецкая поэтесса Людмила Парщикова начинала свой творческий путь в далекие семидесятые. Жизнь Людмилу Юрьевну не баловала во всех отношениях – ни материальным благополучием (о котором и ныне совершенно речи нет), ни широкой литературной известностью: изданные книги можно по пальцам пересчитать; еще меньше творческих форумов, где ее заметили, оценили, полюбили как поэта... Вот только VII Всесоюзное совещание молодых писателей 1979 года в этом смысле запомнилось, когда внимание Москвы было приковано к дарованиям из провинции, да знаки признания от земляков: областная премия имени Е.И. Замятина, премия журнала «Петровский мост». И главная литературная награда Липецкой области – Бунинская премия – Людмиле Парщиковой ни разу не досталась... Между тем даже коллеги по цеху, всегда пристрастно относящиеся к чужому таланту, практически единодушно признают ее первенство.

Стихи Людмилы Парщиковой – не только правда ее о себе, но и обнаженная исповедь. На фоне огромного потока публикуемых сегодня в России поэтических сборников ее солидная книга «Многоточия», изданная недавно в Москве стараниями липецких друзей, как ливень после долгой засухи: глубокие, весомые мысли; органичный стиль; музыкальный, подлинно лирический напев:


Плачет бездна над головами

Соловьиной тоской в ночи...


Это удивительные строки: не человек уже тянется к Небу, к Богу, а сама Бесконечность плачет о человеке, своем блудном сыне, отправленном «в командировку» на планету Земля, протягивает к нему материнские руки.

«Открытый Космос – мое жилище», – признается Людмила Парщикова, и этому безоговорочно веришь, и удивляешься силе этих стихов: без церковной проповеди, без специальных эзотерических знаний, на одной провидческой интуиции, поэтесса убеждается в том, что душа бессмертна и безмерна.

Меньше всего Людмилу Парщикову можно заподозрить в пессимизме. Хотя все творчество ее драматично, порой трагично и всегда пронизано тоской об ином, о неведомом пока, о Небесной родине, где прошла душевная боль. О чем душа болит – у поэта ли спрашивать? Обо всем. И обо всех. Ибо верно сказал Гете, что через сердце художника «проходит трещина, расколовшая мир».


Невесомый неслышно струится снег,

И душа покидает меня во сне

И слоняется в комнатной тишине,

Огибая бездушное тело.

А замочная скважина тут как тут,

И душа, позабыв повседневный труд,

Засвистела соломинкой на ветру –

То ли плакала, то ли пела,

И, раскаявшись на чужом пиру,

Задохнулась свободою и к утру

Возвращаться не захотела.


Какая тонкая ирония, какой талантливый парадокс: замочная скважина, символ тупого мещанского любопытства, вдруг становится... стартовой площадкой души для полета в иные измерения. Великое и малое (соломинка и душа) слиты воедино. Нет разделения на греховное и святое, бренное и бессмертное. Тело здесь не внешний храм души, а ее неотъемлемое достояние.


Заколочен детский дом

И почти необитаем.

Над кукушкиным гнездом

Только ангелы летают,

Детской памятью шурша

По пустынным коридорам,

Да собака под забором

Завывает, как душа

Заколоченного дома,

Над которым снег кружит.

И в пространстве заоконном

По физическим законам

Что наделал – с тем и жить.


Ни обиды на жизнь (которая к Парщиковой всегда почему-то странно сурова), ни претензий к Небесным Силам. Полное осознание того, что пожнешь – что сам посеял, если не здесь, то в прошлой земной жизни. Это не толстовское «если бьют по щеке, подставь другую». И не христианско-православное смирение перед собственным несовершенством, а нечто неизмеримо большее: осознание бессмертия души, которая пришла на землю за опытом, и этот опыт бесценен и никак не укладывается в узкие рамки понятий «грех» и «искупление греха».

Глубокое понимание неслучайности жизненных сюжетов, «уроков» бытия, находит емкое и убедительное художественное выражение:


...Жизнь сама собою хороша,

Ежели бессмертная душа

Замирает в радости минутной.

А судьба на вырост мне дана,

Может быть, поэтому она

Не вполне удобна и уютна.


Все времена трудны по-своему. Наши дни – прежде всего тем, что сознание обывателя назойливо вращается вокруг материальных интересов, тогда как уровень его образованности и информированности гораздо выше того круга, в котором кипит лишь борьба за выживание. (Ведь с телевизором живем, с компьютером, с Интернетом). Такой человек неадекватен самому себе: невостребованные умственные и душевные качества распирают его, как шар, готовый лопнуть. Особенно мучительно переносят это подростки и молодежь (отсюда и нелепые субкультуры, и наркомания, и криминал, и мода на анорексию, и прочие модели саморазрушения личности). А ведь когда-то славился на всю страну педагогический липецкий опыт, в основе которого развитие высоких чувств, тонких душевных нюансов, творческих способностей, а не сухое запоминание. Какой свежей струей, ключевой водицей влились бы стихи Парщиковой в программу внеклассного чтения школьников, если бы нынешние преподаватели литературы были озабочены не столько натаскиванием учеников, сколько их внутренним миром. Ведь в этих стихах – неисчерпаемый кладезь положительных эмоций, возвышенных чувств, светлой печали, мудрой грусти, ярких образных картин, просветляющих и сердце, и ум. И – патриотизм не книжный и не трибунный, а живой, теплый, предельно искренний, врожденный:


Можно в избытке

Веселья вкусить иноземного.

Только в Отечестве

Можно наплакаться всласть.


Читаешь – и словно попадаешь на другую планету, оставленную, полузабытую, отвергнутую нашим обществом лет тридцать назад. И опять все становится с головы на ноги, обретает цельность и ценность. И печалиться – сладко, и есть утешение:


Коль не дано разведать тайну,

Заложенную в бытиё,

Благословим снега, что тают,

Верша обычное свое

Предназначенье. И покуда

То грусть, то радость, то простуда

И кашель надрывают грудь,

Доверимся уловкам быта

И от разбитого корыта

Продолжим налегке свой путь.


В Древней Руси не было слова «поэт». Было слово «пророк», обозначавшее и провидчество, и поэтическое творчество, и целительскую мудрость. Видимо, этими составляющими и надо мерить стихи. И почаще к лучшим плодам поэзии приобщать наших школьников, юношей, девушек. Тогда отпадет сама собой проблема загадочных подростковых самоубийств, перестанет быть актуальной борьба с гадателями-шарлатанами и специалистами по любовным приворотам. Всем станет ясно: любовь – это талант, который непременно включает в себя бескорыстие, жертвенность, умение прощать. И возвышенное, поэтическое состояние души.


Тебе наверняка останутся чужими

Седые ивняки над сумраком болот.

Не на твоих устах

Мое проснется имя.

Не на моих руках

Твой первенец уснет.

Но, Боже, как легко грядущим поступиться,

Насущным пренебречь, рвануться от корней,

Пока твоя любовь отпущенною птицей

Все медлит, все кружит над родиной моей.


Через предметы и явления повсе­дневности Людмила Парщикова умеет одной емкой фразой передать непередаваемое, запечатлеть неуловимое, нарисовать умозрительное: «Душа болит, как давний перелом», «А воробьи висят на дереве, откормленные, как плоды воображенья», «И воздух вкусен, как вишневый клей», «Словно мамонты, ходят клены и заглядывают в окно», «Одуванчики, как цыплята, разбегаются по меже»…

Как выразительно, как пронзительно звучат, например, вот эти строки о чеченской войне и иконке-обереге на груди юного солдатика:


Ни от чего Господь не уберег,

В долине рожь знобит зеленой дрожью,

И подорожник никнет вдоль дорог,

И бэтээры прут по бездорожью,

И образок на выцветший мундир

Из-под тельняшки выбился некстати,

И чье-то чадо сквозь прицел следит

За точкой, где у сына на груди

Заложницею бьется Божья Матерь.


Личное, женское, наболевшее у поэтессы незаметно перерастает в общее, национальное, в философские обобщения:


По правилам игры на дальний берег Леты

Теперь уж мой черед свой снаряжать паром.

Как зябко на Руси сиротам и поэтам!

Как хочется платить любовью и добром!

Так зябко на Руси! Так хочется согреться,

Что за ценой стоять, ей-богу, проку нет.

Любовью и добром – за светв продрогшем сердце,

Свет, за которым тьма. Тьма, за которой свет.


Лев Толстой говорил: «Делая добро, будь благодарен за это». Людмила Парщикова дарит нам замечательное поэтическое наследие, которое и есть Добро с большой буквы. Вот почему в своих стихах она благодарна всем и всему вокруг: щедрость души – это и есть талант.

"Петровский мост", №4,2014 г.,г. Липецк