Эмили Дикинсон. Блаженство хрупкое и честь

371


Блаженство хрупкое и честь
Старинный встретить том,
Одетый в чуждый нам теперь
Костюм его времен,

Пергаментную руку сжать,
В своей руке согреть,
Пусть отведет меня туда,
Где всё, что было, есть,

Где мненья странные его
Усвоятся и мной,
Где столько встречу своего
В словесности былой,

Где я пойму старинный спор,
Вступлю в его исток,
Где был бесспорностью Платон
И мужем был Софокл,

Где Сафо девушкой была,
Где Беатриче тот
Носила плащ, который Дант
В бессмертье вознесет.

Он, странник, может принести,
Войдя с дороги в дом,
Весть, как реальны наши сны,
Рожденные при нем.

Его визит как волшебство,
И хочется продлить;
В ответ кивает старый том,
Но, кажется, хитрит.



A precious mouldering pleasure 't is
To meet an antique book,
In just the dress his century wore;
A privilege, I think,

His venerable hand to take,
And warming in our own,
A passage back, or two, to make
To times when he was young.

His quaint opinions to inspect,
His knowledge to unfold
On what concerns our mutual mind,
The literature of old;

What interested scholars most,
What competitions ran
When Plato was a certainty,
And Sophocles a man;

When Sappho was a living girl,
And Beatrice wore
The gown that Dante deified.
Facts, centuries before,

He traverses familiar,
As one should come to town
And tell you all your dreams were true:
He lived where dreams were sown.

His presence is enchantment,
You beg him not to go;
Old volumes shake their vellum heads
And tantalize, just so.


Рецензии
Приветствую, Алекс.
Один из лучших переводов. Вероятно, Дикинсон необычайно сложно переводить, т.к. она пребывала в мерцающем, порхающем сознании, в мире озарений и многие её стихи, видимо, так и остались в виде набросков, т.е. не до конца оформлены.
Когда читал стихи о Каспии, возникла мысль: возможно, это антропоморфный образ льюисовского Каспиана, если, конечно, он фигурирует в каких-то древних мифах.
Моё почтение.

Анатолий Платонов Гаринов   09.04.2022 09:02     Заявить о нарушении
Спасибо, Анатолий. Нет, стихи Эмили не наброски, хотя наброски у нее, конечно, встречаются. Просто она не выстраивает стихотворение как некую обдуманную конструкцию, а немедленно высказывает то, что хочет сказать. В ее время это не было принято. Не случайно у нее нет ни поэм, ни од, ни сонетов. Теперь такой подход допустим и не кажется странностью, хотя свойственной ей поэтической концентрации достигает ли кто? Приведу абзац из моего предисловия к книге, которая должна вроде как выйти, но выйдет ли в нынешней ситуации, сомневаюсь.

Трудно ли ее переводить? Конечно, трудно, как трудно любить. Но и огромное, ни с чем не сравнимое, счастье. Ее текст перенасыщен содержанием, которое непросто вместить. Нет, я не о краткости английского языка. Есть немало английских поэтов, считающихся классиками, у которых содержания и по-русски не хватает на отведенный формой объем. Слов-то много, но они какие-то лишние, необязательные. А у Эмили за каждым словом такой каскад смыслов, что вместить всё это в прокрустово ложе перевода никогда не удастся. Близкий к тексту перевод бессмыслен. Значит, нужно иначе. Только положившись на чудо, можно воссоздавать тех, кого любишь.

Что касается Каспиана, не знаю, откуда этот персонаж возник у Льюиса. Не думаю, что Эмили очень разбиралась в древних мифах. Скорее, играла с географическими образами (не только с Каспием). Я заинтересовался именно им, потому что это, хоть тончайшая, но ниточка, связывающая Эмили с Россией. Других и не отыщешь, пожалуй. Вот разве что ее восторженная оценка в одном из писем игры Антона Рубинштейна, которого она слушала в Бостоне.


Алекс Грибанов   09.04.2022 11:33   Заявить о нарушении