Моретта

 Эти противоречия скрываются в уме каждого из нас – всех, кто был воспитан на жестких идеях о плохом и хорошем, грешном и добродетельном, приемлемом и неприемлемом, моральном и аморальном. И неважно, применяются ли они к нам самим или к кому-то другому, это препятствует нашим внутренним переживаниям красоты и уродства, а значит закрывают нам путь к самопознанию, путь к своей собственной Истине.
  Оглядываясь на прожитые годы, мне все чаще хочется забыть обо всех великих словах, учениях и людях, которые когда-то были для меня авторитетами.  Я начинаю думать о них, как о смертельных врагах, не дающих двигаться дальше. Да простят меня они, ибо немного потеряли в моем лице. Видит Бог, я ни в коей мере не сомневаюсь в искренности великих людей и моих наставников. Просто я не вижу смысла в том, чтобы постоянно быть имитатором чужих истин. Поэтому я от них периодически отрекаюсь, чтобы понемногу, но пройти своей дорогой без путеводителя и проводника.

ПЬЕРО
   
  …Сверкающая, необузданная Венеция в период карнавала – захватывающее, прекрасное зрелище, появляющееся на границе моря и суши, с прохладным бризом, неповторимым очарованием каналов и многовековой историей. Единственный в мире город, построенный на воде, будто парит над лагуной в прозрачном воздухе, и проступает сквозь сетку дождя, как на старинной гравюре.   
  Пьер Джорджо Паскуини, венецианец голубых кровей, красавец и ловелас, прилетел в родной город из Лондона поздним вечером, как раз накануне знаменитого карнавального шествия. Пожилой гондольер доставил его прямо к родительскому дому, где его с нетерпением ждали. После жарких объятий многочисленной родни и своих рассказов о кипучей жизни в Британии, Пьер наконец-то попал в свою комнату и, с удовольствием растянувшись на огромной кровати, провалился в сладкий сон.
  Утром в окно заглянуло озорное зимнее солнышко и пощекотало Пьеру нос. Ему очень не хотелось вставать, но дел перед карнавалом обычно невпроворот, и он заставил себя подняться с постели, чтобы помочь отцу украсить дом разноцветными сверкающими гирляндами.
  За завтраком он, наконец, вспомнил, зачем он сюда приехал, и недовольно поморщился. В Венецию с концертами в сопровождении какого-то русского оркестра приехала его невеста Марта. Об этом ему по телефону сообщила мать и в ультимативной форме сказала, что если он не прилетит домой накануне карнавала, то она с ним поругается на всю жизнь. Пьер-Джорджо уже год не был дома, поэтому сдав все свои дела, он улетел в Венецию.   
  Марта Строццини, была виолончелисткой. В то время она училась в Московской консерватории и уже два года работала в русском оркестре. В этот раз она впервые приехала на гастроли в качестве солистки и концертмейстера. В Италии Марта с восторгом рассказывала о своих приключениях в России, новых друзьях, оркестре… 
  Пьер Джорджо в принципе неплохо относился к своей невесте. С ней было интересно. Но они были так далеко друг от друга. В Лондоне у него уже была своя жизнь. И, к сожалению, Марте места в ней не было. Не вписывалась она как-то. Вот и сейчас он совершенно не горел желанием ее увидеть, несмотря на то, что они были помолвлены с детства. Так было угодно их родителям, имеющим совместный бизнес. И они очень хотели,  чтобы их общее дело не дало в дальнейшем трещину и не «ушло» на сторону.
  Помогая отцу в подготовке к предстоящему празднику, Пьер раздраженно думал: «Почему бы нашим предкам не поругаться, как Монтекки и Капулетти? Мне не пришлось бы тащиться на этот идиотский концерт и жениться на этой носатой Марте». 
  Так или иначе, но на концерт ему все равно пришлось идти. Ровно в 7 вечера все многочисленное семейство Паскуини на нескольких машинах подъехала ко Дворцу дожа. Все празднующие по традиции скрывались за различными масками, что придавало этому действу неестественный и, даже какой-то зловещий оттенок.
  Напротив входа расположился русский оркестр. Музыканты без масок играли «Половецкие пляски». Когда Пьер подошёл к будущему тестю, который был бессменным спонсором этого костюмированного праздника, и спросил, почему оркестранты без масок, тот ответил что оркестранты не смогут тогда играть так, как надо. В масках только дирижер, его жена и дочь
  Пьер обвёл зал равнодушным скучающим взглядом и обратил внимание на женщину в черном маскарадном костюме и в маске Моретты.  Он удивился. Сейчас эту маску практически не надевают на карнавалах. По идее, женщина, надевшая эту маску, должна молчать на протяжении всего праздника. Традиционно  у этой маски не было никаких креплений, кроме дощечки с внутренней стороны на уровне рта, с помощью которой женщина держала ее зубами. Поэтому эта маска уже много веков молчит.
  Он решил проверить, знает ли об этом женщина-Моретта? Подойдя к ней, он нагнулся, погладил ее по выпирающим линиям ниже спины, ущипнул за мягкое место и вполголоса сказал:  «Una bella donna ha la lingua lunga, non ; vero?» (У красивой женщины  длинный язык, не так ли?)
  Моретта медленно повернулась к нему, их глаза встретились сквозь прорези масок. Пьера, как обожгло огнем. Сколько они так стояли? Минута казалась вечностью. Вдруг сквозь эту самую вечность раздался вопль Пьера. Моретта с размаху двинула ему коленом прямо в пах и, пока он орал от боли, продолжала нагло смотреть ему в глаза. Оркестр, будто с издёвкой, заиграл «Марш Черномора». Молчаливая служанка резко развернулась на каблуках и, плавно покачивая бедрами в такт музыке, скрылась в толпе, которая в недоумении расступилась перед хулиганкой.
  Когда боль отпустила, Пьера охватила ярость, с одной стороны, и непреодолимое желание увидеть Моретту, сорвав с нее маску – с другой. Но её нигде не было.
  Марта, отыграв соло Сен-Санса, под аплодисменты подошла к нему в маске Коломбины и тихонько проворковала, что через четверть часа будет ждать его в своей гримуборной номер 3ВV. Пьер Джорджо, с сожалением попрощавшись со школьными товарищами, которых давно не видел, отправился искать этот номер, по пути высматривая Моретту. Но тщетно. Загадочная молчаливая служанка как сквозь землю провалилась.
  Долго гуляя по длинным коридорам дворца, он, в конце концов набрел на небольшие апартаменты гостиничного типа, которые в период карнавала обычно сдавались артистам и музыкантам. Перед номером 3BW он остановился, вспоминая последовательность букв. "Вроде это тот самый номер," - решил Пьер  и повернул ручку. Дверь тихо открылась и его взору предстала слабоосвещенная комната, посреди которой стояла широкая кровать. На ней, блаженно раскинувшись, спала молодая женщина. Рядом с ней лежала маска Моретты. Пьер взял маску в руки, осмотрел ее с разных сторон.
  Да, это та самая маска… Молчаливая служанка Моретта.  Действительно, женщина героически держала маску зубами. Пьер усмехнулся, снял свою маску Пьеро, сел в кресло напротив кровати и стал ждать.
  Прошло уже больше часа, а он не мог оторвать глаз от спящей красавицы. В его воображении рисовались сценки Комедии дель арте, где они были рядом – он в маске Пьеро и Моретта. В конце концов его самого сморил сон, а когда он проснулся, в комнате не было ни загадочной незнакомки, ни ее маски…
  После первого дня карнавального шествия, всех гостей и музыкантов пригласили к столу. Пьер сидел рядом с Мартой, лениво ковыряя в тарелке куски ветчины и сыра. Он уже не помнил, какой по счету бокал вина он выпил. Веселый и пьяный, он обнимал и целовал Марту, подсаживался к ее подругам, заигрывал с ними. Одну даже поцеловал взасос, за что Марта на его надулась и отсела к родителям.
  Раздались аплодисменты. Все гости встали, приветствуя дирижера.
  Рядом с маэстро шла его жена, а следом за ними со скучающим видом шествовала Моретта без маски.  Маэстро с женой сели за главный стол рядом с Мартой, Пьером и их родителями. Моретта же, неожиданно для всех пошла вглубь зала к оркестрантам, которые наперебой, оживленно жестикулируя, стали ей что-то рассказывать.
  - Джанни, это неприлично, - сказала сеньора Паскуини своему мужу. – Её приборы здесь, рядом с отцом.  Маэстро, позовите вашу дочь! Я с ней хочу познакомиться. Представьте ее мне. Кстати, чем она занимается в России? Где она училась? Она музыкант или актриса? 
  - Я сейчас сама ее позову, тетя Сабрина, - сказала Марта, виновато улыбнувшись. – Попробую. Может соизволит присоединиться к нам? Вообще она обычно не церемонится ни с кем. Если ей становится скучно, она встаёт и уходит. 
  - Маэстро, как же вы воспитали свою дочь?! Почему она не берет пример со своей матери??? - продолжала возмущаться сеньора Паскуини.
  - Сеньора Паскуини, - возразила Лена. – Видите ли, Татьяна не моя дочь. Она дочь маэстро от первого брака…
  - У вас очень красивая дочь, маэстро, - проговорил Пьер. – Очень. Таким женщинам прощается многое.
  - Многое, - сказал дирижер, – но не всё, Пьер Джорджо. Далеко не все. Красота она не вечна. Это дар, за который спросит Бог. И спросит строго. У нас в России не зря говорят: «Не родись красивой, а родись счастливой». Эта поговорка пришла к нам из глубины веков. На долю красивой женщины всегда выпадает много испытаний. И их, как правило, гораздо больше, чем у… обыкновенных женщин.  Это своеобразная расплата за красоту. Молю Бога, чтобы Татьяна не сломалась, когда придет их черед. Но до сих пор с детства она всё выдерживает с честью.
  - Маэстро, да какие такие испытания могли быть у вашей дочери в её-то годы? - сеньора Паскуинии натянуто рассмеялась. – Она своенравная и невоспитанная девчонка. Вы видели, как она ударила Пьера? Я запомнила ее Моретту.
  - Мама! - едва не поперхнулся Пьер. - Я уже об этом забыл.
  - Зато я всё помню, сынок.
  Маэстро замолчал, задумчиво глядя в одну точку.
  Наконец Марта привела свою подругу, с которой в России не расставались уже пять лет. Марта привязалась к этой взбалмошной девчонке с острым, как бритва, безжалостным языком. Та, как ни странно, отвечала ей тем же. Они вместе ходили на концерты, в театры. У них были общие друзья и компании. Молодость связала этих двух так непохожих друг на друга девушек.
  Маэстро встал, подал дочери руку и, помогая сесть, представил ее всем присутствующим:
  - Моя дочь Татьяна.
  Но Моретта и без маски, похоже, не собиралась выходить из образа. Она молча кивнула всем присутствующим и свысока обвела их глазами. Затем спокойно принялась за салат. Пьер заговорил первым:
  - У красивой женщины обычно длинный язык, не так ли, синьорина Моретта?
  Все притихли. Маэстро даже уронил вилку. Лена, его жена, застыла в ожидании чего-то. Она хорошо знала свою падчерицу.
  Русская Моретта, отложив вилку в сторону и спокойно глядя Пьеру в глаза, с улыбкой проговорила по-английски:
  - У красивых мужчин обычно очень короткий ум, не так ли, сеньор Пьеро?
  Пока сидящий за столом венециано-сицилийский свет переваривал сказанное, злючка залпом выпила свой бокал вина, затем встала и, пожелав всем приятного аппетита, ушла обратно к оркестрантам.
  Маэстро с женой переглянулись и, сославшись на усталость (впрочем, это обычное состояние гастролирующих музыкантов и артистов особенно после ночных концертов), удалились в свои апартаменты. 

МОРЕТТА

  «… Как же он красив, черт! Я глазела не него весь вечер и тогда, в номере… А когда он подошел сзади и что-то стал говорить… Я же не слышу ничего, когда мне говорят сзади. Мне нужно было видеть губы, а они были за маской. Я-то подумала, что он меня снять хочет, как проститутку… Во, дура-то! Да еще рот, как  кляпом, закрыла. Переспросила бы… Нет, нужно было ломать комедию из-за маски. Она должна зачем-то молчать. Марте она бы к лицу была, Моретта эта. Хоть бы тараторить перестала, дура! А то болтает, болтает, болтает…  И было бы что-то стоящее, а то всё время чепуху несет, и сама же смеётся. Ей смешно и все должны смеяться. А мне не смешно! У меня никаких слов нет! Этот Пьеро её жених!!! Да они не пара совсем. Она же рядом с ним как гадкий утёнок смотрится. Неужели сама она не видит? Хоть бы нос себе укоротила… Хотя, что это я? Ведь она моя подруга. Нельзя так думать. Неприлично… Ха, а почему неприлично? Разве неприлично то, что он мне понравился? Очень понравился… Господи, я не хочу о нем думать… Я завтра о нем уже не буду думать… А эта старая кошелка – то ли мать его, то ли бабка…  Затянутая, утянутая, подтянутая… Вместо сисек, как наше Пугало, силикон засунула. Она очень сильно хочет думать, что она-таки девочка. Ну-ну… Учить меня еще будет! И я обязана сидеть с этой высохшей жабой и слушать, как она критикует меня, едва узнав? Нет уж, увольте!  Я с ней рядом не то, что сидеть, но даже дышать одним воздухом не желаю! Из-за этой старой пердильи отец мне мозги выносил целое утро.  И этот, как его? Пьер Джорджо – сын этой страшилы! Или внук? В это трудно поверить».   
   Да, именно так я рассуждала двадцать пять лет назад… Это была неиспользованная возможность испытать очаровательную юношескую первую любовь, которая, впрочем, вряд ли повлекла бы за собой грандиозные последствия типа свадьбы, рождения кучи детишек, долгой счастливой семейной жизни и смерти в один день. Эта влюбленность была обречена на бессмысленное следование долгу перед семьей с его стороны. Но решающую роль здесь сыграло ещё одно обстоятельство.
  ... Марта, надувшись на меня и Пьера, улетела с родителями в Палермо. Пьер на собственной машине переезжал за нашими музыкантскими автобусами из города в город. Не буду сейчас вспоминать наш конфетно-букетный период.  Он был очень коротким, так как гастрольный график оркестра был насыщенным и плотным. Однажды Пьер уговорил маэстро разрешить мне поехать с ним на машине вперед автобуса, чтобы я могла заранее распределить номера в отеле между оркестрантами, обговорить с метрдотелем возможность приготовления обеда для музыкантов в гостинице. И заодно ему хотелось показать мне потрясающей красоты дорогу в горах, по которой автобусы не ездят - только одни легковушки. Отец все понял… Но разрешил, предварительно убедившись, что Пьер высококлассный водитель.
  Папа тогда говорил: «Это эпизод, дочка. Эпизод, который ты, возможно, будешь вспоминать всю жизнь. Проживи его, прочувствуй. Вы с Пьером никогда не будете вместе, но то, что сейчас происходит между вами, прекрасно. «Своего» человека ты встретишь значительно позже. А пока… Живи и бери от жизни этот подарок… Ах, ну да… Есть же еще Марта… Да, ты потеряешь подругу, но обретешь опыт. Ну… Или подруга останется, а опыта не будет. Но помни одно: подруги вы до тех пор, пока она в Москве. Как только Марта вернется в Палермо, вы потеряете друг друга из виду. И это обязательно случится, дочка.  Выбор за тобой».
  Я поехала. Но потом просто струсила. Мне казалось, что иностранный языковой барьер человеку со сниженным слухом никогда не преодолеть. Закончив трехгодичные языковые курсы при МИДе, зная в совершенстве грамматику, научившись говорить по-английски, я очень плохо понимала английскую речь на слух. Я могла разговаривать с собеседником, только видя его рот.
  Пьер Джорджо… Я ему казалась очень странной. Когда он читал мне Шекспира, я даже не поняла, что это был "Гамлет". Он ко мне обратился с ласковыми словами, а мне послышалось, что он предлагает полюбоваться морем. Я сказала невпопад: «Да, очень красиво».
  В конце концов, я набралась смелости и призналась ему, что плохо слышу. И он… В тот же день, по-английски не попрощавшись, улетел в Лондон. Пьер Джорджо больше не появлялся в моей жизни. В принципе я другого не ожидала.
  В последний день этой гастроли отец пригласил меня прогуляться по берегу моря. Он обнял меня за плечи и спросил:
- Ты зачем сказала Пьеру что ты слабослышащая? Ведь этого никто не замечает.
- Да, пап, но это не значит, что я не являюсь ею, - возразила я. -  А откуда ты знаешь?
- Марта сказала Лене. А Леночка – мне.
- Твоей Леночке-то какое дело до меня и моего слуха? У нее свой сын. А у него есть проблемы, куда более серьёзнее моих. Вот пусть она ими и занимается.
- Марта тоже сказала, что она даже не замечала этого.
- Папа, тебе важно, чтобы я казалась хорошо слышащей, чтобы никто не догадывался, что я другая. А я хочу быть самой собой. Кстати, Марта знаешь, почему не замечала? Потому что мы с ней общались в основном по-русски. Отец, я им от души желаю счастья. А у меня своя дорога. Домой, в Москву.
  А потом был последний день карнавала и прощальный ужин. Я была в своем костюме, а лицо опять спрятала за маской молчаливой служанки Моретты. Синьора Паскуини и Марта не скрывали своей радости. И переглядываясь, с фальшивым сожалением спрашивали у Лены, почему же я в маске?
  Лена всё знала, но отшучивалась: мол, синьорина просто хочет запомнить ощущение этого великолепного праздника и поэтому, как бы прощаясь с карнавалом, она решила в последний раз надеть венецианскую маску. А я не хотела, чтобы меня видели с заплаканными глазами. Разговаривать я тоже ни с кем не желала.

  P.S. Спустя полтора года Марта вышла замуж за какого-то богатого сицилийца. Мы с ней продолжали дружить, но между нами уже не было привязанности и доверия. Каждая из нас была как бы сама по себе. А потом и дружба постепенно затухла, как только Марта, закончив учебу в консерватории и практику в оркестре у нашего маэстро, вернулась в свой родной Палермо.