Обиана

           ОБИАНА

Игра  придумана  не  нами.
Кому-то  в  голову  взбрело
Поднять  над  обскими  волнами
Метеостанции  крыло.

«Прилив» – не  тот, что  поднимает
Морскую  трепетную  грудь,
А  сухогруз,  винтом  вздымает
Песчанно  илистую  муть.
И,  преисполнен  намерений
                весьма  серьёзных,
травит  шлюп,
Который  нагло,  без  стеснений,
Целует  влагу  обских  губ.

Неповоротливо  петляет,
Ложится  грудью  на  волну
И, по  медвежьи, ковыляет,
Срывая  пены  седину.

За  шлюпом  трал.
                На  длинной  ваге
(Зовётся  выстрелом  она)
Верёвка  с  грузами  для  тяги
По  дну  Оби  закреплена.               

Скользят  натянутые  тросы
По  маске  илистого  дна.
Смеётся  Обь, и  на  вопросы 
Не  отвечает  нам  она.

«Губа»  колышется  презреньем
И  красноватая, как  Пра,
Хранит  глухие  откровенья
Под  маской  водного  шатра.

Какой  закат!  Какие  краски!
Светила  огненного  круг
Скатившись  с  неба  строит  глазки
Оби – любимой  из  подруг.

Как  мавр  любовью  ослеплённый,
Зрачком  взъярённого  быка
Оцветил  волны, воспалённым
Румянцем  выжег  облака.

Багровой  страстностью  Ярила
Убеждена, побеждена
Река, как  верная  жена,
Ему  чертоги  отворила 
                на  пол  часа.
Склонились  с  тронов,
В  пучину  глядя,  короли,
Отцы  неведомых  законов
Видений  неба  и  земли

И  после  краткого  совета,
Владыки  воздуха  и  вод
Программу  солнечного  света
Переключили  на  восход.

Качнула  светлою  косою
Из  бирюзы  и  янтаря,
И, серебристою  лисою,
Над  Обью  свесилась  заря.

Бредёт  по  краешку  Союза,
Трёт  кулачком  глазёнки,  глядь,

Сминает  перистую  гладь
Упрямый  корпус  сухогруза.

Заря  вечерняя  похожа
На  утреннюю, как  старик,
С  чахоточно  румяной  кожей,
На  нежный  юношеский  лик.

Восход  расцвечивает  утро
Вишнёвым  ливнем,
                а  река,
Переливаясь  перламутром
В  тугих  ладонях  ветерка,

Наносит  тени  на  глазницы
Из  бирюзы  и  багреца,
И  топит  в  пурпуре  лица
Зари  летучие  ресницы.

Нас  белопенная  отара 
Несёт  туда по  дождевым
Потокам  гибким  и  живым,
Где  буй,  как  чёрная  сигара,
Оставлен  псом  сторожевым.

«Прилив» на  якоре. 
                "Сигару"
Достали  палубной  стрелой
И  в  трюм  поставили, как  тару,
Залив  отверстие  смолой.
 
А  основание  замыло
Придонным  илом  и  песком.
Не  разорвать  объятий  ила.
Река  злорадствуя  тайком,

Усилья  наши  обратила 
Во зло.
         Дрожа  на  гаке  крана,
Трос  напрягается  и  вот
Волокна  гнева  нитью  рвёт…
    
 Я  вспоминаю  из  Корана:

«Суетность  истощает  тело».
Стянув  презрением  губу
Аллах  неправедное  дело
Даёт  неверному  рабу.

Так  наблюдая  разделенье
Добра  на  силу,  ложь  и  зло,
И  бесконечное  терпенье,
Кому  бы  в  голову  пришло
Признать, что  это – откровенье?

Отнюдь...  не  ведая  сомненья,
Твердим: «Опять  не  повезло».

Издержками  голосованья
Народ  кумиров  создаёт…

Но  к  делу... Обь  не  отдаёт
Под  нашу  мачту  основанье.

Ужели  всё?  Ужели  сразу
Уйдём  назад?   Однако, стоп. 
Вот  судовые  водолазы
Несут  свой  хитрый  гардероб.

Из  трюма  помпа  выплывает,
Костюм, два  мощных  сапога.
И  гермошлем  обозревает
Пустыми  стёклами  врага –

Пучину  вод. 
                Она  хохочет,
Плюётся  пеной  вдоль  борта,
Поддаться  технике  не  хочет
И  не  боится  ни  черта.

Герою  фотоаппараты
В  фас,  профиль, сверху, со  спины
Ребятами  наведены…
Поторопились  те  ребята.

Размеренно,  не   спотыкаясь,
Под  свечами  десятков  глаз,
Шагнул  по  трапу  водолаз,
Всё  ниже, ниже  опускаясь.

По  пояс, вот  уже  по  грудь…
И  вдруг  задумался  чуть-чуть.

«Не  травит  клапан  воздухА!
Не  гнутся  ноги.  Я  не  трушу,
Но  далеко  ли  до  греха?
Тяни  за  шланг  меня  на  сушу».
    
Наддай! И-и  раз, и-и раз, и-и  раз…
За  шланг  воздушный  и  за  ногу.
Так  постепенно, понемногу
На  борт  доставлен  водолаз.

«Ищите  дурня. Взяли  моду
Спускать  без  лодки  и  весла!
Иного нет  вам  ремесла,
Чем  гнать  товарищей  под  воду».

Так  говорил  он  и, вздыхая,
Водил  глазами  в   стороне.
Как  будто  по  его  вине
Шквал  волны  гнал, не  затихая.

Два  дня  как  чайки  пролетели.
Мы  по  течению  неслись.
И  встал  из  розовой  купели
«Мыс  Каменный» – песчаный  мыс.

Забытый  богом  уголок,
Но  позабудем  мы  едва  ли,
Как  нас  в  ненастье  согревали
«РД»  и  маленький  балок.

Балок – спасилище  от  ветра,
Дождей  и  гнусной  мошкары,
Листом  берёзового  света
В  объятьях  каменной  дыры.

Кровати, стулья, стол, окно,
Плита  баллонная  и  чайник,
Две-три  книжонки, домино,
Таз  на  скамье  и  умывальник.

И Пал  Иваныч  при  балке,
Как  бесприютный  наблюдатель
Живёт. Храни  его, Создатель,
На  дальней  койке  в  уголке.

По  вечерам  гремит  ведром,
Но  знают  сонные  ребята, -
В душе  он  выкован  добром
Из  тихой  нежности  заката.

То  холодец  по  простоте
Заварит, то  ведро  ушицы
Ершистой  греет  на  плите.
Уха  и  булькает,  и  злится,
И, в  переливах  янтаря,
Благоухает  небывало,
За  аппетит  благодаря,
Что  в  животах  подогревала.

Лучи  рассеивая  свет,
На  лица  сонные  упали,
Напоминая  про  обед.
(Мы  завтрак  дружно  просыпали).

Давая  должное  зубам,
Плеснув  на  лица  влажный  холод,
По  деревянным  коробам
Идём  лечить  здоровый  голод.
И  отрицая  естество
Ненасыщаемого  брюха,
Мы  лечим  истово  его,
Усердствуя  за  оба  уха.

Аэродром  у  кромки  вод,
Песчаным  лежбищем  одетый,
Несёт  с  заката  на  восход
Свои  крылатые  приветы.

По – Байроновски  даль  реки
Валы  расплескивает  пеной,
Смывая  истины  строки,
В  уверенности  неизменной,

Что  приходящие  века 
Уйдут,  рассеются  народы,
Но  тем  же  лежбищам  песка
Споёт  великая  река
Свои  торжественные  оды.

Забытый  богом  уголок.
Пройдут  события  и  годы,
И  вновь  спасёт  от  непогоды
Кого-то  маленький  балок.