Войной, загубленные души

Посвящается 70-летию освобождения концлагеря Освенцим .

Одеждой серою шурша,
по коридорам каземата,
Скользила детская душа,
Замученная здесь когда-то.

Вновь слышался и плач ,и стон,
И лай собак, и звуки пули.
Казалось из былых времён,
В Освенцим узников вернули.

Но с первым , солнечным лучом ,
Вдруг исчезали эти звуки.
Лишь фото в рамках на стене,
Напоминали нам о муке.

Сюда приходят , как в музей,
Порой того не замечая,
Что в этих стенах жгли людей ,
Свободы их детей лишая.

Но разве может , кто понять,
Какое здесь скопились горе.
Ведь если узников собрать,
Получится , людское море .

Ведёт толпу туристов, гид.
Показывая фотографии .
В его, заученных словах ,
Мелькают чьи-то биографии.

Вот отделился от толпы ,
Старик ведя за руку внука.
Его серьёзное лицо ,
Внезапно исказила мука.

Он молча у стены стоял,
Глядя в застенки каземата.
Год сорок третий вспоминал.
Он был здесь узником когда-то.

И вглядываясь в темноту ,
Он слышал, тихий детский голос.
На тёмном , каменном полу,
Лежал, полуистлевший волос .

Он захотел его поднять,
И к тёмным плитам потянулся.
Перелистав всю память , вспять,
В кошмар застенков окунулся .

Вот он стоит в толпе детей ,
Показывая личный номер .
А рядом, друг его еврей,
Который здесь от тифа помер.

А на кровати , чуть дыша ,
Лежит в агонии сестрёнка.
И заболела вдруг душа,
Как у побитого ребёнка. 

Он , не пытался вспоминать,
Но снова в памяти всплывала,
Его дощатая кровать,
Без простыней и одеяла.

Боль , голод , нестерпимый страх,
К нему объятия тянули .
Но, внука тихие слова ,
Его из прошлого вернули.

Он оглянулся на  него,          
Тот теребил в руках игрушку.
Старик, почувствовал рукой ,
Его курчавую макушку.

Подняв на руки малыша ,
Ушёл старик , взяв боль , с собою.
А вслед ему, сестры душа,
Махала призрачной рукою.