I. Вечная боль Колымы

Из цикла Колымское Эхо
         
Ещё горит огонь зажжённый
В моей груди давнишнею мечтой
И жаждой знаний заражённый
Нигде не нахожу в душе покой.

И вечный зов познать законы жизни
Всё время к перемене мест, клоня
Видать, что от рождения до тризны
Он будет так преследовать меня.

Сопротивляться я ему не смею
Тому, что предназначено судьбой
Я путешествую рукой своею
По морю стихотворною волной.

Но далеко ушла жизнь от рассвета
И покатилась вниз моя звезда
Но тешит мысль: не вся  песнь моя спета
Ещё свежие в памяти года.

Не нажил я имущества, богатства
Ведь их с собой в маршруты не возьмёшь
Зато познал законы в жизни братства
Те, что в среде богатых не найдёшь.

С тех пор по жизни и по разным весям
И по таёжным, и глухим местам
Непроходимым и дремучим лесом
По вьюжным и заснежен7ным степям.

Моя судьба топографа бросала
Меня в полымя из огня, назад
Но захлебнуться горем не давала
И преданных готовила солдат.

Она в тайге на трудных полигонах
Так подвергала испытаньям нас
Чтоб принимать удар судьбы как промах
Не вешать нос, не прятать своих глаз.

Топила в реках, но не утопила
А затянув, в заломы под стволы
В её смерть планы, видно, не входила
И задержала суком за полы.

Но навсегда тайгою просмолила
Все в сердце живы запахи моём
Меня любовью вечной наделила
И сделала меня своим рабом.

С тех пор в походах всегда утром ранним
Окажешься вдруг где-то на седле
И видом завороженный бескрайним
Как белых шапок синих гор во мгле.

И ты стоишь, как будто пригвождённый
Открылся пред тобой волше6ный вид
И жаль, что не поэт заворожённый
Сейчас внутри тебя он не сидит.

Но постепенно солнце поднимаясь
Уж освещало под другим углом
И светотени резко изменяясь
Мне чудо подают в виде ином.

И очертанья мелкие отрогов
Уж изменяют остроту зубов
Глазам от ослепительных ожогов
Нельзя смотреть без солнечных очков.

Не только я гор видом очарован
Но восхититься можно и тайгой
Не сердцем кто в неё командирован
Тому она покажется каргой.

Прохладным утром и перед восходом
Шагаю я в очередной маршрут
Привычны ноги мои к тем походам
Меня на крыльях, словно бы, несут.

Я молод, полон сил и не страшны
Мне все таёжные невзгоды
Всё дальше жизнь уходит от весны
И зрелые приходят годы.

Наделит жизнь любовью и не раз
И я познаю муки счастья
Они, болезни как, гнездятся в нас
Приносят свет нам и ненастья.

Недаром же, наверно, говорят
Что жизнь похожа на тельняшку
Так, чередуясь, годы пролетят
И ты похож на старикашку.

Уже не важно, чей пришёл черёд
И станет жизнь однообразной
Уже труба не позовёт в поход
Уходит странствий дух заразный.

Мысль забегает несколько вперёд
Но сил во мне ещё хватает
На Колыму меня вдруг унесёт
Бродяг дух устали не знает.

И резкою контрастностью предстала
Мне чудная планета Колыма
Что тайные богатства охраняла
И вечной мерзлотою закрома.

Людских судеб там много сгинуло
Здесь вся земля полита кровью
Хотя с тех пор лет много минуло
Не стала тайна эта новью.

Колымский край, как жёлтая планета
Здесь добывают золотой металл
Ведь мог он стать и чудом всего света
Но лагерем он заключённых стал.

И в той стране, где правили тираны
Медвежий угол очень нужен был
При виде их тех, кто не гнал нирваны
Тот в этот угол навсегда отбыл.

Каким коварством и какою злобой
Тиран кремлёвский должен обладать
Успех других душой чтоб нездоровой
Лишь с чувством мести мог воспринимать.

У власти оказавшийся плебей
Чуть ли не Богом себя возомнивший
И к своему несчастию злодей
Он больше жизни славу, лесть любивший.

Делить ни с кем он их не собирался
Опричниной себя он окружил
Лишь наверх только кто-то продвигался
Над ним уж тенью Берия кружил.

Это там, наверху, у них, у власти
Там, где толпились в ожиданье благ
Благодаря какой же мог напасти
Колхозник оказаться власти враг.

Больная власть и хитрые лакеи
Врагами заполняли лагеря
Не беспокоились, чтобы злодеи
Что ели хлеб опричники не зря.

Итак, огромной братскою могилой
Для многих зеков стала Колыма
Где жизнь была бесславной и постылой
Не постижимой для людей ума.

И заключённых изверги сажали
Что сами там должны были сидеть
Но обречённые того не знали
За Сталина готовы умереть.

Непостижимой логика была
Злодеев, что людей бросали
Как птицу раненную без крыла
Свободы жить, творить лишали.

По всей стране зло рыскали админы
Все мастера заплечных, тайных дел
И эти озверевшие скотины
Как чемпионы обработки тел.

И после их дел ни одна больница
Не примет никого уже лечить
И никого, кто мог бы похвалиться
Что выдержал тех мастеров месить.

И стонут жертвы Берии от мук
От Воркуты до Магадана
Плетёт в Кремле сеть злобную паук
Из лжи, доносов и обмана.

Он требовал всё новых жертв, тирана
Душил его пред преисподней страх
Он знал порочность своего изъяна
Но думал этим отодвинуть крах.

А душегубец Берия старался
Чтоб страх животный князя заглушить
С докладом каждый день он появлялся
Сколько врагов им удалось убить.

И хорошо трудились живодёрни
Что по ночам терзали груды тел
И ни один же голос сердобольный
В защиту тех невинных не звенел.

И веяло предательства лишь духом
Что поселился он во всех углах
И расползались змеями лишь слухи
Кругом и труса праздновал лишь страх.

В тридцатые годы малым юнцом
Я слышал взрослых разговоры
Моими между матерью, отцом
На эту тему были споры.

Внезапно, вдруг отца не стало
И в доме воцарилась тишина
Помню, как мать ночью не спала
Я рядом с ней и тоже был без сна.

Как-будто, в доме были похороны
Но нет покойника, нет гроба
Одни лишь были только людей стоны
Испепеляющая злоба.

В совхозе был пожар когда-то
И что-то там сгорело без следа
Пастух строчит донос поддатый
И ночью в дом наш так пришла беда.

Признаться, было как-то нам обидно
Шпионы у других, агенты
А поджигатель сена, не солидно
Не донос был, а экскременты.

Но были веские же обвиненья
Шпионы империалистов
Чем же колхозные их достиженья
Могли привлечь капиталистов.

Но миллионы шпионов сидели
Иностранного государства
Ряды их неизбежно поредели
Чека лишали их коварства.

Другого не могли они придумать
Фантазии им не хватило
И даже злобный враг не мог подумать
Чтобы ему так подфартило.

И тысячи шпионов заполнять
Все лагеря колымские вдруг стали
И добывать пески, тачки катать
Их по шестнадцать часов заставляли.

И непосильная, тяжёлая
Эта работа  здоровье косила
Охрана лагерей матёрая
Так издевалась, что людей душила.

Полковник Гаранин на Колыме
Начальником был этих лагерей
Ну, этот зверь был не в своём уме
И не было свирепей его, злей.

Его имя в тридцатые те годы
Произносили люди шёпотом
Как имена Ежова и Ягоды
Уж были люди эти с опытом.

Гаранин был же с подлою душой
Так ненавидел заключённых
Что сам расстреливал своей рукой
Жаль не было ему казнённых.

Таких людей как он звероподобных
В стране тогда было не мало
Их ставят на посты жестоких, злобных
НКВД их расставляло.

Майор Иванов начальник Дальстроя
Строил Колымскую дорогу
От зубной боли матерно он воя
Сам зубы рвал и с матом к Богу.

Такие люди и руководили
Жестокой волей беспощадной
Костьми дорогу зеками мостили
Для прочности пути стократной.
            
Так добывала день, ночь Колыма
Людской породы дробя массы
Дороги, золото, всё задарма
Текло в кремлёвские лишь кассы.

А в это время Ванинский же порт
Под пароходный крик гудков угрюмый
Осужденных грузил зеков на борт
В холодные и мрачные их трюмы.

И так работала кухня исправно
И мясорубку Берия крутил
Но мяса требовал всё повар главный
И Берия судил, пытал, грузил.

Бушует грозно в море ураган
Ревела стихия морская
Вдали виднелся город Магадан
Столица колымского края.

И в том краю на севера бежит
Загадкой Колымская трасса
Под ней глубоко зарытой лежит
Диктатура рабочего класса.


            Март-декабрь2002г.









-