***

Да Господи, сколько ж можно,
вынь из меня это жгущее горькое чувство.
И это свербение так воспевает искусство?
И этой вот горечью упиваются до рассвета
еще не деды, но, похоже, уже не дети?
Этим они питают свои душонки?
Глупые девочки, разряженные дешевки,
которых мальчишки судят по упаковке,
содержимым особо, в общем, не обольщаясь.
В своей похоти развращаясь,
именуют все это нежностью
и ласкают свои промежности,
наслаждаясь происходящим. 
Господи,
мне не дышится в этом веке,
не живется без человека,
я не знаю, как объяснить.
Мне не хочется "так" любить,
чтоб до дна дать собой напиться,
чтобы в целое взять и слиться,
чтоб его целовать ключицы,
чтоб себя на него пролить...
А на утро седьмой недели,
мы друг другу вдруг надоели,
поостыли да протрезвели,
сбились с ритма. И все. Прощай.
У него - самолет в Дуббай,
у меня - ветхий томик Ницше,
следы царапин на пояснице
и хрустальная соль в груди,
та что тает, бредет к ресницам...
Все это о страхе вдруг статься очередной.
Да, было с ней весело, много творили глупостей,
но у времени развито очень уж чувство скупости,
так что оно нам в дар отдало немного.
Скажите мне, ради бога,
если в душу войдя чужую
не останетесь навсегда,
то зачем же все это нужно.
Ну, зачем же? Зачем тогда?