Улыбка Пьеро

(Венок сонетов написан для одноимённого спектакля)

Горит камин, и в свете алом
Мерцает гранями хрусталь
Ты вдруг припомнишь, как бывало
Звучал расстроенный рояль.

Как нежно вторила гитара,
И сочно ухал контрабас,
И пела девушка из бара
Старинный чувственный романс.

Потом цыганка танцевала,
Сопрано-скрипочка играла
На самой тоненькой струне —

Всё жалобней, всё безнадежней...
И как привет из жизни прежней,
Танцуют тени на стене,

*  *  *
Танцуют тени на стене —
В экстазе двигаются пары,
Как по натянутой струне
Испепеляющей гитары.

Плывёт над городом закат,
И всё в его пылает блеске,
И кружевные занавески
Пурпурным золотом горят.

А на дворе — двадцатый год
Безумным жертвам счёт ведёт
Под звон калёного металла...

Но, начиная всё с нуля,
Преображается земля —
Что ж, время, видимо, настало.

*  *  *
Что ж, время, видимо, настало
Нам тоже подвести итог:
О сколько бед нам перепало!
О сколько выпало дорог!

Но не кручинься, друг мой милый,
Уйми тоску в своей груди!
Ещё нам пригодятся силы
Для испытаний впереди,

А ныне — есть бокал с шампанским!
И мы с азартом мексиканским
Поищем истину в вине!

И жизнь свою изменим круто...
Покуда не пришла минута
О чём-то важном вспомнить мне.
*  *  *
О чём-то важном вспомнить мне
Пришла пора. Но я не вправе
Остаться вдруг наедине
С «твоим лицом в простой оправе».

Чуть вздёрнут нос. В глазах — покой.
Полуприкрытые ресницы...
И бесконечные страницы
Твоей исписаны рукой.

Гитара с бантом на стене.
Цветущий кактус на окне,
В комоде — розовые блюдца.

В углу — старинный клавесин.
В нём звуки замерли без сил...
Прислушаюсь — а вдруг прольются?
*  *  *
Прислушаюсь — а вдруг прольются
Волшебные «до-фа-соль-ми»,
И тихим эхом отзовутся
Слова — «жё тэм, мон шер ами».

Здесь так отрадно, так уютно!
Ваш голос непривычно тих.
Как в этом парке многолюдном
Нашли вы место для двоих?

Кругом — цикады-недотроги...
Мы оба промочили ноги —
Наверно, выпала роса...

А под луною серебристой
Звучат торжественно и чисто
Певцов забытых голоса.
*  *  *
Певцов забытых голоса
Листают памяти страницы,
Как будто в мёртвые леса
Вернулись из-за моря птицы.

В душе пронесся ураган —
И оживают вдруг картины,
Смахнув остатки паутины,
Как миражи далёких стран.

Там все, от взгляда до кивка:
«И в кольцах узкая рука»,
И перья страусовы вьются,

И недомолвки кратких фраз —
Всё это ожидает вас...
Я предлагаю вам вернуться.
*  *  *
Я предлагаю вам вернуться
Туда, где каждый день — весна,
Где сердце бьется, кудри вьются
И всюду музыка слышна.

Пройдя по сцене неспеша
И притаившись за кулисой,
Понаблюдаем, чуть дыша,
За начинающей актрисой:

Она то плачет, то смеется,
Но только занавес взовьётся —
С ней происходят чудеса!

И героинь своих судьбою
Она влечёт нас за собою
В далёкий мир на полчаса.
*  *  *
В далёкий мир на полчаса
Мы заглянём. И слава Богу,
Коль нам укажут небеса
Давно забытую дорогу.

Звенит трамвайчик по весне,
А в нём — всё знающий кондуктор,
Как лопоухий репродуктор,
Все новости расскажет мне.

Сосед всё чайники лудит,
И примус старенький гудит
И варит косточки мясные...

А нам всего семнадцать лет.
И мы глядим на белый свет
Наивные и чуть смешные.
*  *  *
Наивные и чуть смешные,
Шагнув из тишины квартир,
Мы «посетили этот мир
В его минуты роковые».

За нами хлопали калитки.
И мы — лишь только за порог —
Глотнули пыль чужих дорог
Под скрип нагруженной кибитки.

Жизнь кочевая, без прикрас,
Нам редко радовала глаз,
Всё чаше — ветры ледяные...

А ныне — на исходе дня —
Вдруг, мирно сидя у огня,
Мы возвратимся в дни иные...
*  *  *
Мы возвратимся в дни иные:
Там пароход вошел в Босфор.
Повсюду выкрики хмельные
Слились в один нестройный хор.

Куда плывём мы, Боже правый?
Куда бежим мы из страны?
Какой неслыханной отравой
Так страшно мы опоены?

И хоть страдать для нас — не ново,
Мы всё опишем слово в слово,
Не затупилось бы перо.

Читайте, будущие внуки,
Как тяжко нам дались науки,
И пусть предание старо...
*  *  *
И пусть предание старо —
Так начинался век двадцатый —
Век электрический, крылатый.
И легкомысленный порой.

Мы в восхищенье от полётов:
— Ах, браво! «Мертвая петля!»
Не думая, что самолёты
Бомбить умеют и стрелять.

А как сходили мы с ума
И на сеансы «синема»
Попасть считали за удачу!

Неправомерно и смешно
Судить о жизни по кино —
Там всё немножечко иначе.
*  *  *
Там всё немножечко иначе,
Чем кажется сквозь призму лет,
И мир, который был утрачен,
Имел отнюдь не серый цвет.

Он также ярок был и молод,
Великодушен и сердит,
Испытывая острый голод
На то, что душу бередит.

Там все преграды нипочём,
И жизнь чистейшим бьёт ключом,
Когда сопутствует удача.

Но есть пороги у реки:
Там, всем канонам вопреки,
И Арлекин нередко плачет.
*  *  *
И Арлекин нередко плачет,
(Как ни абсурдна эта весть).
Душа саднит, а это значит —
У Арлекина сердце есть.

Ну как тут высказаться вслух? —
Ему положено по роли
Раздать полсотни оплеух,
Чтоб только не его пороли.

Но в той игре — наивной, вечной —
Вы вдруг заметите, конечно,
Когда, прищурившись хитро,

То жалуясь, то негодуя,
Вам тайно дарит поцелуи
И улыбается Пьеро.
*  *  *
И улыбается Пьеро!
Ах, как нужна его улыбка
На том грустнейшем из пиров,
Где жизнь — нелепая ошибка!

Но продолжается игра —
Дым папирос и запах водки,
И полногрудые кокотки,
И разбитные шулера...

Веселье мнимое вокруг
Не прекращается... Но вдруг
Исчезнет всё, как не бывало.

И ни следа, ни огонька
Вы не найдёте... Но пока
Горит камин, и в свете алом...
*  *  *
Горит камин, и в свете алом
Танцуют тени на стене.
Что ж, время, видимо, настало
О чём-то важном вспомнить мне.

Прислушаюсь — а вдруг прольются
Певцов забытых голоса?
Я предлагаю вам вернуться
В далёкий мир на полчаса.

Наивные и чуть смешные,
Мы возвратимся в дни иные...
И пусть предание старо —

Там всё немножечко иначе:
И Арлекин нередко плачет...
И улыбается Пьеро.
                1998