Между жизнью и смертью..

Почему смерть так притягательна, почему живые останавливаются, оставляют свои дела, чтобы посмотреть в ее глаза, или хотя бы туда, где только что мелькнула ее смутная тень. Для человека смерть, являющаяся обычной частью жизни, противоестественна. И воспринимать ее как привычную часть жизни сложно, слишком силен страх. Да, именно страх, человек боится смерти, каждый без исключения. Включая тех, кто ее культивирует, поклоняется или просто отрицает. Я часто слышала: я не боюсь смерти, я боюсь… дальше шли варианты: только смерти близких, а своей нет, только высоты, темноты, себя, тебя… что угодно. Все это — побочные формы, искаженные проявления все того же страха смерти, который лежит в корне всех остальных страхов. Ты знаешь человека, который не боится вообще ничего? Не убеждая себя и других в этом, создавая образ героя, а вообще не боится? Таких нет. И не может быть просто в силу природы человека. Так что же отражалось на страницах тех лиц, столкнувшихся со смертью? Переосмысление. Своей собственной жизни, своей конечности в ней, бренности твоих ценностей, твоих амбиций на фоне завершения всего. В такие моменты отступает суета, ей становится слишком тесно в нашем изменчивом восприятии мира, себя и своего пути в нем, неизбежно приводящего к концу. Сострадание. К самому себе, завуалированное под сострадание к этому человеку. Потому что сострадающие видят себя, лежащего на этом грязном асфальте под взглядами безразличных людей. Сострадание и жалость в целом строятся на ассоциативности мышления. В редких исключительных случаях злорадство. Оно скользит в озлобленных глазах, диктуя: так им и надо, пусть все сдохнут, наркоманы, пьяницы, ублюдки, шлюхи. И между строк: слава богу, не я…
Молодые лица исследователей, в них написано любопытство. Интерес к непознанному. Что такое смерть? Что чувствовал этот мальчик, умирая? Где он теперь? Они ищут ответы на свои вопросы в застывших успокоившихся чертах мертвого лица, в тишине неподвижных глаз стремятся разглядеть проблеск знания. А потом они все уходят — жить, а он остается лежать там. К ним вечером придет страх, а он уже ничего не боится. И страх приходит. Он приходит наивными попытками отшутиться от смерти, не принимать ее всерьез, и слышаться уже шутки черного юмора, маскирующие ужас умирания. Он приходит поклонением смерти, протянутыми к ней руками, шепотом молитв и заклинаний ее культу, слабой попыткой слабого человека стать своим для того, что его пугает. Потому что своих не трогают. Он приходит молчанием о ней, не желанием говорить, слушать, думать о конце пути. Продолжением дремучей веры в то, что если не произносить ее имя, не звать к себе — она не придет. Он приходит желанием. Долгий давящий страх тяжелее быстрого шага с крыши. Это слабость принципа «отмучиться поскорее». Это знание того, что страх уходит, но уходит только вместе с жизнью. Это мысли, чувства, отношения к смерти людей, которыми мы считаем себя. Смерть — неестественна, пугающе непонятна, она всегда выступает в роли отрицательного героя. В которого, как ни странно, легко влюбиться. И люди влюбляются, создавая вокруг смерти ореол романтики или героизма. Будет ли это готическая полутьма вампирического образа или эпохально героическая отвага. Так ли это важно? Думаю, нет. Но если стянуть покрывало сознания, осмысления, животного ужаса человека перед смертью, инстинкта выживания и заглянуть в душу, в подсознание, глубже, туда, куда мы забыли дороги, то смерть… притягательна. Она завораживает. Она не пугает, она — желанна. Из отрицательного героя превращаясь в доброго ангела, становясь аналогом свободы — целостности души. Выхода из спячки и не концом, а продолжением старого пути, начало нового круга. Не неизвестностью, а ожиданием. Потому что когда в мертвых глазах заканчивается небо, открываются двери. Не в рай и не в ад, рай и ад здесь, с нами, внутри каждого из нас. А куда открываются двери… В свое время это узнает каждый.