Приключения философа Талки. День 13-й, 1 часть

- …Любимый, где ты!?  Любимый!!
- Я здесь, моя хорошая, я рядом!
- Мне плохо, наверное, я заболела…
Я целую твой лоб, глаза, щеки, губы. У тебя сильный жар.
- Лежи, моя любимая, а я буду тебя целовать. И все пройдет.
- Я боюсь, мне очень плохо!
- Не бойся, моя хорошая, я с тобой! – я снова покрываю поцелуями твое горящее лицо… и мы проваливаемся в бездну.
…Темнота. Сплошная, бездонная. Давит с невероятной силой. Я умираю от боли и чувствую, как во мне умираешь Ты…
- Любимая, не умирай…
- Любимый, не умирай…
… Яркий свет режет бритвой глаза. Я слепну и ничего не вижу. Глухие голоса. Опять темнота.
- Любимая, не умирай! - Ты не отвечаешь… - Не умирай!!!...
Дико кружит и затягивает в бездну, в которой виден еле мерцающий огонек.
- Не умирай!!!
…Где я? Все вокруг меня белым-бело. Я окутан проводками и трубочками, не могу пошевелить даже пальцем, не могу открыть рот. Моргаю глазами, значит, я жив. А ты?
…Вижу перед собой… Оксану.
- Вот молодец! - слышу рядом знакомый голос.
– Иди, Оксаша, он в порядке.
Голос приближается:
- Вот вижу, что живой. Пришлось нам побороться. Теперь все позади. Отдыхайте пока здесь, в палате. А когда сможете встать – поедем на природу, там быстрее поправитесь...
Выздоровел я уже в этот день. Вечером врач, удивляясь произошедшим переменам, снял с меня проводки, трубочки, датчики и все остальное. Я тут же слез с постели и прошелся – организм работал вполне исправно. Контрастный душ – и сюрприз – из открывающейся двери выплывают букет роз, корзинка и “Хванчкара” вместе с пронырой-инспектором. Первый мой вопрос – о Свете и Юре.

- Ушли они... Не удалось им выжить. Затравили их наши “праведники”.  А зачем нам знать то, что узнали они? Наши люди ведь как дети – работают и поют. Или – в доме и на участке ковыряются. А сколько грязной работы приходится делать вот этими ручками, чтобы этих детей оградить от тех, ваших, повзрослевших!” – он протянул свои ладони, они были идеально чистыми и ухоженными, – мою, мою я их, дорогой  мой, к Василичу хожу регулярно на исповеди… Но не отмыть до конца, работы не убавляется. Вот, с горцами этими в лекаря играю. Пустил им кровушки изрядно… Сейчас получше стали, к жизни возвращаются. А хлопот-то было! Гордые такие все были, умереть им, видите ли, легче, но честь не уронить. Смыло - и гордость и честь… их же кровью, а заодно и головушки их буйные освободило от лишней информации. Заново будем учить жить. По-нашему, по-фермерски.

Я молча слушал его рассказ, думая, что с уходом Светы и Юры причин оставаться здесь у меня уже нет…

Петр увозит меня за пределы своего хозяйства. Заезжаем на хутор. Заходим в дом. Все так же, как и при Них. Тепло их душ и сердец будет согревать его стены. Завариваем Их чай, едим Их хлеб. Молчим. На прощание я обнимаю и целую их подушку, на которой они спали и видели свои сны. На выходе Петр показывает стоящий под кустом сирени маленький мраморный памятник с изображением светлых лиц Влюбленных.
- Это от Хозяина. Он был у них несколько раз. И читал их тетрадь.

…Вахтанг Константинович сидел у костра, неподалеку от небольшой речушки, протекавшей посреди бескрайней степи, задумчиво глядя в его огненное нутро, и курил трубку. При нашем появлении промолвил:
- Садитесь рядом, посмотрим в огонь. Мы опустились на маленькие раскладные сиденья и молча стали смотреть на костер. Было тихо, безветренно, от степи шел пряный аромат трав и цветов. Вахтанг Константинович не спеша поднялся и стал палкой шевелить поленья.
- Вот, смотри, – обратился он ко мне, – вместе они горят, а порознь, – растащил деревяшки в стороны, – тлеют. Так и мы – горим, пока держимся вместе.
Он собрал их вместе, и костер разгорелся с новой силой. Он тяжело вздохнул:
- Но наступит день, когда нас растащат, так же, как и эти поленья, и наш костер погаснет. Смогут ли тогда люди сохранить то хорошее, что имеют в себе сейчас – доброту, простоту, честность, любовь к труду? Или – погаснут как эти поленья и превратятся в тех, от кого мы их так оберегаем – хитрых, жадных, ленивых, падких на удовольствия и наслаждения?
Я не знал, как сказать – мое мнение состояло в том, что – погаснут, но произносить это очень не хотелось.
- Мы не можем их бросить, как бы тяжело ни было их защищать. Там, в вашем мире, они погибнут, они не смогут приспособиться к вашей жизни. Но правильно ли мы делаем, что их оберегаем, не пускаем на волю, закрыли их от всего мира в наших степях? Хорошо ли поступаем, когда не пропускаем никого через наши поля? Нет, тоже неправильно.
Он надолго замолчал. А я подумал, что некоторые все же смогут неплохо устроиться и в нашем мире. Например, Серега и Уля, та же Оксана, да и Петр без дела не останется. А вот Дмитрий Васильевич – вряд ли. Алексей, после “лечения” – тоже вряд ли. А, может быть, я неправ? Очень даже может.

Правда, вне сомнений было и то, что в нашем, “взрослом” мире не смогли бы появиться Юра и Света.