Джованни Пасколи. Сова

Чёрной грядою стоят кипарисы,
смотрит луна боязливо и снуло;
вдруг меж теней в обезмолвевшей выси
тень промелькнула:

мета летучая, лёгкая мета,
мета, рождённая сумрачным часом,
скорбно скользнувшая в отблеске света –
бледном, безгласом.

Всюду молчанье. Всё так же прямится
строй кипарисов, над морем восставший;
каждая крона – укрывище птицы
позадремавшей.

И посредине уснувшей вселенной
сквозь кипарисы и блеск полнолунья –
стрекот над пустошью: смех дерзновенный
Смерти-летуньи.

Хохот внезапный, угрозу таящий...
И, словно отклик, слышны временами
писк и смятенье в чернеющей чаще,
скованной снами.

Смерть, воспарившая в небе глубоком
призрачной тенью, крыла распластавшей,
мир проницаешь ты пристальным оком
позадремавший.

Звук твоего леденящего смеха
между пичужьих жилищ потаённых
ужас наводит – и мечется эхо
в замерших кронах.

Нет ни проворней тебя, ни жесточе!
И до поры, как восток озарится,
тайно трепещут под пологом ночи
гнёзда и птицы.


Giovanni Pascoli

LA CIVETTA

Stavano neri al lume della luna
gli erti cipressi, guglie di basalto,
quando tra l'ombre svolo' rapida una
ombra dall'alto:

orma sognata d'un volar di piume,
orma di un soffio molle di velluto,
che passo' l'ombre e scivolo' nel lume
pallido e muto;

ed i cipressi sul deserto lido
stavano come un nero colonnato,
rigidi, ognuno con tra i rami un nido
addormentato.

E sopra tanta vita addormentata
dentro i cipressi, in mezzo alla brughiera
sonare, ecco, una stridula risata
di fattucchiera:

una minaccia stridula seguita,
forse, da brevi pigolii sommessi,
dal palpitar di tutta quella vita
dentro i cipressi.

Morte, che passi per il ciel profondo,
passi con ali molli come fiato,
con gli occhi aperti sopra il triste mondo
addormentato;

Morte, lo squillo acuto del tuo riso
unico muove l'ombra che ci occulta
silenziosa, e, desta all'improvviso
squillo, sussulta;

e quando taci, e par che tutto dorma
nel cipresseto, trema ancora il nido
d'ogni vivente: ancor, nell'aria, l'orma
c'e' del tuo grido.