Эрмитаж

ЭРМИТАЖ. АНТИЧНЫЕ ЗАЛЫ

Мрамор, что сам по себе и на вид, и на ощупь смертелен,
залы — зеленый и красный — Плиний, Сократ, Люций Вер.
Здравствуй, синклит мертвецов! Я здесь с запиской в кармане:
 «Завтра, у Люция Вера, в полдень – твоя Мессалина».

...Люций, каких же ты вер? (Крепко молчит этикетка).
Веришь хотя бы в любовь, в счастья напрасный соблазн?
Сколько угасло веков после писаний Гомера?
После скандала с Парисом сколько случилось измен?

Холодно здесь... Навсегда жизнь обернулася камнем.
Камня ни до и ни после вовсе ненадобно мне.
Мне бы немного любви и не потом, а сейчас.
Ну, а без вечности я как-нибудь уж обойдусь.

Холодно. Звон каблучков — то с поощренья Венеры
вовсе чужая жена ко мне на свиданье бежит.



ЭРМИТАЖ. МАДОННА ЛИТТА

Ах, Эрмитаж — «отшельника приют».
Здесь птицы вещие забвение поют.
Покойный царь себе построил дом —
не догадаешься, что мир — содом.

...Свежа, да так, словно омыта
водой Невы, живущей рядом,
мадонна по прозванью Литта —
холст итальянца Леонардо.

Откуда мастер взял эту гризайль,
чтоб высинить бесплотные одежды
и, лику Матери присвоив нежность,
холодным флером отуманить даль?

Синьор художник из местечка Вечность...
Не Вечность? Винчи? Может быть, не спорю.
В Гиперборее... Ах, в России, сорри.
Я лишь про то, что душу лечит.

Я лишь об этом странном человеке,
изобретавшем пушки, самолеты,
всегда стрелявшем с перелетом
чем-то таким в такое что-то,
что нескончаемо вовеки.

Здесь, где хозяйствует владычица Нева,
на самых неотъемлемых правах
в числе других великих поселенцев —
мадридцев, амстердамцев, венцев —
проводит вечность гражданин Флоренции.


ЭРМИТАЖ. ВЕНЕЦИАНСКАЯ ЖИВОПИСЬ

Венеция, где роскошь множит роскошь —
парчой ли, золотом иль пряностью яванской,
Венеция больших морских дистанций,
при этом сладострастная, как кошка.
Как цветоносна жизни  прана!
Не потому ль так живопись почетна:
детально сообщительный Белотто,
медвяные соблазны Тициана,
и золотисто-мирная Юдифь,
и мирно-серебристый Веронезе —
адриатический роскошный миф
при петербургской северной аскезе.


ЭРМИТАЖ. МАЛЫЕ ГОЛЛАНДЦЫ

Малым человеком, мальчиком,
возлюбил я этих «малых» милых,
ласково, правдиво и запальчиво
повествующих о том, что было...
В молчаливых рощах Рюисдаля,
повкушавши мирные отрады,
шел я мимо резвостей Остаде
с Кальфом, Класом, Астом  за плечами.
Все ассортименты поголовно
этих незатейливых картинок
принимал я, но особенно неровно
я дышал к пейзажам и маринам.
От Гоббема ветреных ненастий,
от съедобной снеди натюрмортов
в жажде окончательного счастья
отправлялся я в морские порты...
Там, средь лунных сказочных дорожек,
от любви и грусти цепенея,
я осознавал. что Ван дер Неер
для меня всех «малых» сих дороже.

Милые голландцы и голландки!
Мельницы! Кувшины! Грабли! Ранцы!
Печи! Клети! Якоря и шканцы!
Овцы! Гуси! Кошки! Обезьянки!
Ваши сценки, пьянки, пересуды,
по дворам и комнатам маршруты —
все ваши досуги и уюты
я уже вовеки не забуду.


ПРИЮТ ОТШЕЛЬНИКА

Есть в Эрмитаже комнаты без окон,
где прозябают толпы «чиппенделей»...
Шкафы и кресла эдинбургской ели
вели меня томительно далеко...
Ведь это я, за секретером стоя,
скрипел пером о подвигах Роб Роя.
Доставши лист из шкафа фирмы Мориц,
суровый клерк выписывал мне горе.

Часы «Павлин» из золота и крика
сродни тому, которым кочет
встречает утро, нежно тикал
весь божий день и, полагаю, ночью.
Меня «Павлин» не радовал нимало,
но в том же зале обитала мебель
с мозаикой из разных минералов:
сапфиров, ониксов, опалов —
прекрасная, как жизнь на седьмом небе.
Столы-красавцы... Каждый из столов
имел столешницею виды городов.
Эти красы невиданной картины
меня переносили в Аппенины.
Холмами Рима и террасами Ассизи
я, юный пионер, бродил без визы.

...В Неаполе тавридском своеручно,
копаясь тихо в неказистой кладке,
я отыскал Гермеса с авторучку,
божка настольного времен упадка.
Найденыш после проживал в витрине
в отделе Северного Черноморья.

Мой путь сюда так истово проторен,
что не зарос еще и ныне.
Я в доску свой, я с молодых ногтей
завсегдатай, фанат и ротозей...
И потому «Не лепо ли ны бяшет»
зачесть меня «эрмитом» в Эрмитаже.

Март 2014