Русский Детектив. Глава 34. Гостьюшка

                Глава тридцать четвёртая

          СИЛА ВТОРАЯ

    
     Я  думаю, дело  не только в нюансах,
     Не только в «щепотникак» и «обливанцах»,
     Извитьях креста и ходьбе посолонь,
     Хоть грех это, верно: так дед твой и предок
     Молился, а ты разорвал с ними, предал,
     Скривя по указке и крест и долонь.
     Но всё-таки корень – поглубже. Вопрос тот
     Особо меня занимал… Здесь не просто
     Слегка обновлён был обряд, ритуал,
     Вопрос вековечный о власти верховной
     Вставал здесь, – уже и о власти духовной! –
     Под тайным предлогом, но явно вставал...
    
     Конечно, давно уже не был свободен
     Простой человек на Руси, и Господень,
     И крест Государев покорно влача,
     Но всё ж таки верил – есть место на свете,
     Где раб лишь пред Богом, и только, в ответе,
     Где нет ни доносчика, ни палача.
     И вот, это самое место святое
     Теперь у него отнимали, витою,
     Утешной молвой изукрасивши срам,
     И «Божий помазанник» жезл свой державный
     Теперь вознося надо всей православной
     Отчизной, подмял под себя Божий Храм –
     Столетья так на три... Как это ни дивно,
     Одна Революция освободила
     От пут государственных церковь... Вопрос:
     Какою ценой? И в каком состояньи?
     Но в русской триаде открылось зиянье:
     Где Бог был – туман сквозь бурьяны пророс...
     ***
     Бог, Царь и Герой... Два последних покуда
     Держались… Но свыше реченное Чудо
     На дол не сходило: горела живьём
     Деревнями целыми в срубах морёных
     Крепь мира – из лучших, из непокорённых,
     Из тех, кто и в смерти стоит на своём.
     А те, кто смирился, зарубки насилья
     На сердце, пусть втайне, до гроба носили,
     Они в поколеньях трикрат отдались –
     Вовек уже Русь не могла чистым сердцем
     И в церкви молиться, и быть одноверцем
     Побитой душой, как о ней ни пеклись…
     Всё те же язычества жгучие меты
     Пылают в душе, предвещая кометы,
     Пожары и моры, всё так же остра
     Тревога – до сжатия сердца – полночный
     Вой пса под окном, глаз бродяги урочный,
     «Свят-свят!» – вспоминает язычник Христа.
     А ночи купальские, пляски, зазывы
     Дождя, а весёлые, звёздные нивы,
     А солнце над миром!..
     Преданье свежо,
     Да так ли уж нетароват россиянин?
     Когда ему плохо, тогда христианин,
     И снова язычник, когда хорошо.
     Две сущности. Обе в одном человеке,
     Как два человека – в едином... Вовеки
     Теперь их  бескровно уже не разнять.
     Назад повернуть? Там одни пепелища.
     Вперёд? Там такие узлы и узлища –
     Ни верой связать, ни рассудком понять...
     ***
     Ну, кесарь, так кесарь. Холоп, так и ладно.
     Стерпелись помалу... Оно и накладно,
     Холопа ссадить, – уж повёз, так езжай...
     Да барин опять зачудил: всех развяжем,
     Законы распишем, свободой накажем,
     На Бога надейся, а сам не плошай!
     Стоит мужичонка – коряв, половинчат,
     Была на царя вся надёжа, а нынче?
     Ни веры своей, ни деньжат, ни земли.
     Кто злей да покруче – в делянки вцепились,
     А кто послабей – отошли, отступились,
     Снялись в города, на завод побрели:
     Чего там предложат, на то мы и клюнем…
     В неволе был пахарь, на воле стал «люмпен»,
     Завод не землица, большого ума
     Не надобно лясы точить да железы...
     Уж тут и очнулись дремавшие бесы:
     «Добыча плывёт! Прямо в руки!! Сама!!!
     Какой матерьялище для революций,
     Для смуты народной! Поманишь – польются
     Стадами в загоны, чего им терять?
     Царя? Дак ить батюшку любят не очень,
     Героя заместо царя напророчим,
     А там и предьявим его вдругорядь...»
     ***
     И вот, как пародии на великанов,
     Попёрли, из грязи да в князи нагрянув,
     «Герой» за «Героем» – попёрли подряд,
     Какой-нибудь Левин Арон Моисеич,
     Какой-нибудь Ленин Амур Енисеич
     Мигнули друг дружке: «отличный расклад!..»
     Бывалыча Муромцы, Вольги, Микулы
     Своим кулачищем сопатки и скулы
     Крушили врагу, заслоняя народ,
     А эти поганцы, в подполиях пряча
     Крысиные рыльца да глазки свинячьи,
     Шушукнулись, хрюкнули: «Марш-марш вперёд»!
     Сегоднечко рано, а завтречка поздно, –
     Ночное, кровавое дело, тут грозно,
     Тут зло надо цыкнуть из «ЦИКа» братве,
     Зачем сомневаться? С таким-то народцем
     За что пожелается можно бороться:
     Ни Бога в душе, ни Царя в голове...»
     Снасильничать? Запросто. Эту скотинку
     И в храм затолкали силком, и в общинку,
     В колхоз ли не сгоним, в какой-нибудь «изм»?
     А чем не общинность, и чем не соборность?
     Здесь дух православья, читай – сверхпокорность,
     Здесь дух нестяжательства – сверхальтруизм.
     Загнали... Но нищая, страшная сила
     Вконец обезумела, напрочь скосила
     Остатки мозгов, когда вождь за вождём
     Толпой шоферюг, вдруг затеявших пьянку
     В распутицу, рвать друг у друга баранку
     Взялись под холодным российским дождём:
     То вправо машина крутнётся, то влево,
     Буксует на месте, трясётся от гнева,
     Людишкам – плевать, пусть дерутся вожди!..
     А хляби всё гуще, а драчка всё длится,
     А ежели тот бомбовоз раскалится –
     Рванёт на полмира, того и гляди.
     ***
     Загнали... Ворочается недоцветший
     В языческом торфе, к Христу недобредший,
     Расхристанный, нищий, усталый народ…
     А малость помедли, до самостоянья
     Дойди, – пантеизма, быть может, сиянье
     Прияло б Христа... Кто теперь разберёт?
     Ни Бога окрест, ни Царя, ни Героя,
     Какое-то месиво, мясо сырое
     Гниёт, шевелясь, ничего не любя,
     Там ежели роют, не спрашивай что там,
     Там роют могилу, хоронят кого там
     Не спрашивай, роют всегда для тебя.
     Одно утешенье – так больно, так трудно
     Здесь людям живётся, что «смертушку» чудно,
     Приважливо:  «гостьюшкой милой» зовут,
     Обидно буржую кончаться – рыдает,
     А наш, почитай, лишь в гробу расцветает:
     «Отмучился, голубь...» – умильно вздохнут.
     Уж с кем, а со смертушкой здесь полюбовно,
     Душевно якшаются, ласково, словно
     Усталому путнику ковшик испить
     С дороженьки дальней подносит сестрица,
     А в ковшике том не простая водица,
     Живая водица, испить – всё избыть...»