на реке Оккервиль

На реке Оккервиль,
глядя в снежную пыль,
он сидел, вспоминаючи всякое -
и донецкий ковыль -
как угрюмую быль,
где стрельбою
друг друга проплакали,
и лихую молву,
что галдит в голову,
словно адрес её
не меняется -
так и шлёт голоса,
в среднем, раз в полчаса -
где бы ни был,
башка разлетается...
И заметный урон
от усердия сторон -
храм ваять,
когда руки измазаны
чёрти чем...Холод, вон,
не стыдится икон,
он - судья
там где мыслится разное.
Тем и жив...Вот, зима
знает горе ума -
как задрогнешь -
так стенам и взмолишься...
Но.. навряд ли тюрьма
защитит от ума,
что не помнит,
к чему ты готовишься.
Вот тела - что они ?
- Просто глыбы сквозь дни,
информации собиратели,
после них лишь огни,
их куда ни гони -
холод был ? -
Он и станет предателем.
Дело в том, что слова
много знают сперва,
а потом слишком уж
завираются,
слишком любят себя,
вот и ходят гробя,
да к тому же
с молчанием не знаются.
Не за то воевал,
ни за что пропадал,
а потом еще пил
с горе-духами,
снег наряды кропил,
сам пока не остыл,
а остыл -
вот и вечер
с науками.
Заморочить печаль -
всё равно, что хрусталь
вместо бака
к КАМАЗу прилаживать -
не пойдёт...Надо бы
докопаться, столбы -
где тот контур,
что можно раскрашивать.
В чём добротный секрет,
тот, которого нет ?
- Это, в принципе, нет !
До которого,
нам еще жить и жить,
с Оккервилем дружить,
и не думать,
что это до скорого.