Русский Детектив. Глава 32. Данила о России

   Глава тридцать вторая

     СИЛА ВТОРАЯ.

    
      « ...страна...  Уж каких только стран, территорий
     Не видывал я… Да не знаю, которой
     Вдруг душу ожгло бы, назвать не берусь,
     Но полюшко (поле для эксперимента?),
     Где жалость и ненависть – одновременно! –
     Рвёт сердце мне, есть...  Поле-полюшко...  Русь.
     Святая и страшная в святости, Богом
     Возлюблена – проклята!..  Вечным тревогам
     Распахнута настежь в любви и тоске...
     Косматое чудище обло, стозевно
     Распластано в топях – на гран от спасенья
     И от диалектики – на волоске.
     Меж Севером, Западом, Югом, Востоком,
     Как тот великан, богатырь во жестоком,
     Во сне вековом на растяжке лежит
     В самом центре мира, не лезучи в график,
     Вне всяких историй, вне всех географий,
     Лежит, думу думаную ворошит –
     О свете всесветном, о благе всеземном,
     Таком, чтоб не избранным только, но всем нам,
     Иначе навовсе нишкни, фармазон,
     Вот кабы весь мир обаять, самозиждясь!..
     Пускай неохватность, пускай неподвижность,
     Шатнёшься – беды наведешь. Не резон.
        ***
   
      Лежит богатырь по дремучим болотам,
     Ошую шипение – носит кого там?
     Потянется шуйцей, вражину помнёт,
     Шумок одесную – потянет десницу,
     Варначьи кровя отряхнёт за границу:
     «Нет людям спокою...» –  И снова уснёт.
     А тучей пойдут, застя солнце конями,
     Дуб сыр-кряковист вырывает с корнями,
     Смолит черенья ножевые, конька
     Седлает низёхонька, и шепоточек:
     «Не столь богатырь посечёт, сколь потопчет!» –
     Ползёт, сея ужас окрест, сквозь века.
     Такие, вишь, силы...  Но где эти силы?
     Есть замысел Божий, есть миф о России,
     Есть сон о России, а явь, а сама,
     Сама она где, наяву, не в сказаньях?
     В спецзонах, рязанях, мезенях, казанях
     Лежит, набирается...  Кабы ума!
     Ни сил, ни ума – одуряющей мути,
     Возвышенной зауми, коей по сути
     Не в силах никто раскумекать, ни тот,
     Скликающий за всеотзывность бороться,
     Ни этот, вперяющий перст в инородца,
     Ни сытый, у трона пригревшийся, кот.
     И как раскумекать ту заумь, особость,
     Всемирность, призванность, когда в невесомость,
     Как в космос, Отечество погружено,
     Где форма устойчивости – вверх ногами,
     Где норма утонченности – всех рогами,
     И всё это взболтано слишком давно.
     ***
   
      Да, слишком давно... Взять хоть греков, к примеру,
     Хотя бы Европу: уж там свою веру
     На прочном фундаменте вынесли, он
     Крепился веками – по крохе, по грану,
     По гимну, по мифу, покуда ко храму
     Не лёг в подоснову, самозавершён.
     Из тёмных чудовищ – сторуких, стомордых,
     Аморфных ещё, а точней зооморфных,
     Виясь из хтонических, донных кривизн,
     С лицом человечьим титаны и боги
     Сквозь миф продирались, покуда в итоге
     Лик зверя не канул в антропоморфизм.
     И боги, в сознание вочеловечась,
     Олимп заземлив, рвя туманную вечность,
     Сошли в круг времён. – В бытовые дела
     Мешались, и на спор, пометив героя,
     Судили бои, плутовали порою,
     Следили – а ну-тка, мол, чья там взяла?
     Тайком от бессмертных, во гневе ужасных
     Законных богинь проникали в прекрасных
     Земных, очарованных смертью подруг –
     Дождём золотым, или птицей небесной,
     И кровь полубога смыкала над бездной
     Отныне земной и божественный круг.
     Всё было готово... Структура кристалла
     Оформилась. Личность себя разверстала,
     Из вязкого «Мы» трудно выпростав «Я»,
     Приходу уже предлежала дорога
     В едином лице человека и Бога
     Самою органикой предбытия.
     Не зря ж столь естественно и не спесиво
     Здесь было воспринято Дивное Диво,
     Пусть даже не сразу, пусть через века:
     Скудели земной неземным просиянье
     В догматах предельного самостоянья
     Внедрилось надёжно и наверняка.
     ***
     Но это Европа... А наши печали –
     Иные... Ведь Русь ещё в самом начале,
     Во тьме предсознания, предбытия
     Ворочалась тяжко... Подобно потопу,
     Захватом окраинным через Европу
     Слепяще волна подкатила сия...
     А здесь по чащобам, трясинам, порогам
     Якшались ещё с Переплутом, Сварогом,
     Стрибогом, Ярилой...  Перун здесь служил
     («Новинка» последняя) княжьей дружине,
     И, важно усы золотые пружиня,
     Пред теремом став, княжий двор сторожил.
     А «подлый» народишко, как говорится,
     Русалкам своим, упырям, рожаницам
     Молился, как встарь, «новостям» вопреки:
     К заступнице, к Макоши бабы взывали,
     И Велесу, скотьему богу, свивали
     В дожинки на бороду злат-колоски.
     Россия, Расеюшка, Русь... Триединство
     В догматы просилось. Но как утвердиться?
     Как в битом «трельяже» сомкнуть цельный свет?
     Осколки миров, черепушек зиянье...
     Нет, русский не нация, а состоянье
     Души, как поэт не профессия, нет...
     ***
     И вот они, три разобщённых сословно
     Пласта – «Благородный» (что очень условно),
     Ни в Бога, конечно, ни в черта, ни в сон
     Не верящий, властью могущ и утешен,
     Затем – «Основной»...  я признал бы, но, грешен,
     Признать не могу таковым, странен он:
     Учитель и токарь, строитель и докер...
     А киллер и донор? А дилер и доктор?
     Как их сочетать в «основной" этот слой?
     По среднему, что ли, как прежде, достатку?
     Но дом – погорел, по кирпичику кладку
     Кто мог, растащил – весь достаток былой.
     Кто мог... А таких вот, «могущих» в народе
     Всё гуще и гуще – в тоске, в безысходе
     Посконного рабства, в расхристанной тьме
     Стыд-совесть похерил? Не мучайся, право,
     Знак Вора над Русью взошел величаво…
     Ты честный? Теперь твое место в тюрьме.
     Слой третий – издревле горючий, бедовый...
     Но если бывал он земной подосновой,
     Престранная нынче пошла голытьба
     Из новых чудил, не умеющих выжать,
     По капле сцедить из себя, чтоб хоть выжить,
     Ни стыд свой, ни совесть, не то что раба.
     Какие тут к дьяволу интеллигенты,
     Крестьяне и прочие? Все – «элементы»
     Из «электората»… Но этот дурдом
     Завёлся у нас не вчера, не сегодня,
     Кой чёрт себе лгать: «попущенье Господне»,
     Всё исповедимо, всё в хаосе том,
     Все корни в той зыби, в пластах довременья,
     Когда в серебре и кольчугах раменья
     Дружин оттеснили от смердов князей –
     Господ «золотых», кто богов своих древних
     Извергнул из капищ, когда по деревням
     Их чтили ещё с безоглядностью всей.
     Вот здесь и отмерилась первая мера:
     Душа-то народа, народная вера
     Разбилась сословно, покастово...  Здесь
     Все корни подспудные смут и трагедий,
     Страну раздиравших в подпочве столетий,
     Раздавшись, они обнажаются днесь.
     ***
     А был он, был круг единенья религий!
     Венчает уже пантеон звероликий
     Верховный наш Бог – светлый Род-Световид,
     В четыре лица он все стороны света
     Уже озирает... Но мало и это, –
     Он Космос уже обозреть норовит!
     Славянский, космический Бог с человечьим
     Лицом …– с четырьмя!..
     (Русь набегам и сечам
     От века не знала пределов – то юг
     Нашлёт печенегов, то запад тевтонов,
     То север варягов, то пеших, то конных
     Восток...  Знай, смотри, озирайся вокруг!..)
     Корнями в земле, головой уже в звёздах,
     Он мощно сгущал, сопрягал тёмный воздух
     Звериного мифа, чей хаос бурлил
     Внутри скорлупы, пламенел, выплавляя
     В себе Человека и смутный являя
     Земле Световидовым космосом Лик.
     В том космосе Велес, Ярилушко, Макошь,
     Себя растворив, озаряли, однако ж,
     Лик Бога единого, личность уже
     Готова была проступить в нём, решётка
     Структурная врезаться в хаос и жёстко
     Брега обозначить в безбрежной душе.
     Аморфный, звериный, коллоидный ужас
     Редел, человеком в себе обнаружась,
     Но тут из пучин средиземных  волна
     Сквозь Чудь пронесла иудейское чудо,
     Знак Рыбы на Русь накатил, Чудо-Юдо
     Взмутило, восстав из волны, времена...
     ***
     Поймите меня, ни одной из религий
     Я тут развенчать не хочу, а великой –
     Тем боле, но то, что сия круговерть
     Вскружила и Чудь, словно галла, арийца –
     До срока, ведь правда?.. Как там говорится,
     Что здорово немцу, то русскому смерть.
     А малость помедли, поспи ещё малость,
     Глядишь,  Русь сама бы, дозрев, оклемалась,
     Очнулась бы и осознала, что лишь
     В самом человеке –  зерно и первичность,
     Лишь после Соборность. Христос – это личность,
     Общинностью этого не утолишь.
     Так нет, заиграло в князьях ретивое!
     Копытом давя, сокрушая живое,
     Ещё не остывшее в сердце земли,
     Добрыни, дружиннички взялись за дело,
     Кумиров, а с ними духовное тело
     Народа огнём и мечом рассекли.
     Насильно крестили, насильно святили,
     В чужие, силком, имена обрядили,
     И слушал, дивясь, обращённый Иван
     Заморские требы, сочтя по-житейски
     Сколь редко меж эллинской тьмы, иудейской
     Мелькнут огоньки Светозаров, Светлан,
     И ставил, как исстари, в баньках под праздник
     Дары рожаничных, языческих трапез,
     Корзинки, кануны, «Хозяев» даря,
     Овинничка, банничка всласть ублажая...
     И так лютовали попы, отряжая
     Облавы, «поганцев проклятых» зоря,
     Что здесь уж упёрся «поганец» скаженный:
     Мол, к вашим богам мы со всем уваженьем,
     Мол, даже и в церкви на службах стоим,
     А ежли вы к нашенским без состраданья,
     Не будет вам хлебной и прочия дани,
     Пущай, мол, попы обойдутся своим...
     Своим бы – «пущай»... Да ведь поп не окладом
     Держался в ту пору, но миром, но ладом
     С тем самым язычником, с коего брать
     Натурой вменялось ему, хлебом-салом,
     Побором «поганьским», не столь уж и малым,
     И сам пробавлялся, и вся его рать,
     Весь причет церковный... Вестимо, взгрустнули.
     Взгрустнувши, лишь рясы плотней затянули:
     Ни с волей верхов совладать не могли,
     Ни с миром... Меж двух жерновов, двух напастей
     Томясь и хирея, чуть было всей кастой
     Не сгинули, бедные, с русской земли...
     Очнулись владыки – горит под ногами,
     Крепь церкви, основа её, серый камень
     Вот-вот распадётся, порушится Храм!..
     И вот разрешилась Великим Собором
     Великая сделка – вопрос, о котором
     Гудёт меж историков шум-тарарам:
     «Позор», «Компромисс», «Синкретизм», «Двоеверье»... –
     Кто как изощрится, учёные перья
     И копья ломая доныне, а суть
     Проста: под народный, под самый исконный
     Подбить, подогнать календарь свой церковный
     И праздники «их» со «своими» сомкнуть –
     Заступниц, угодничков «их», чудотворцев
     Облагообразить, голимых уродцев
     В одежды облечь, прикрываючи срам,
     В сиянья одеть, в золочёные ризы,
     И лягут дары не на тёмные тризны,
     На светлые праздники лягут, во Храм...
     И верно. Теперь, пусть нещедро, ложились.
     Ожили попы помаленьку, прижились,
     Сдружились с «поганцами», глаз поприкрыв
     На жертвы обильные старым кумирам –
     И «новых» дарили!.. Казалось бы, миром
     Вот так, год за годом, срастётся разрыв.
     Казалось бы, мир худо-бедно заладя,
     Восстанет страна из обиды, не глядя
     На шведов упорных, проворных татар,
     С последними даже сдружились, навроде –
     До сечи!.. Но зрел, и не в «подлом» народе,
     Шёл с верхнего яруса подлый удар,
     Удар, от которого Русь пошатнулась,
     Да так, что и днесь, почитай, не очнулась, –
     Такого не смог ни варяг, ни монгол...
     Окрест оглянулись земные владыки,
     Раскрыли попы византийские книги,
     И грянул-погрянул великий Раскол...»