Линда... обрывки старых стихов

Ее звали Линда... Еще называли: чудачка.
Семнадцать лет в городе, больше похожем на Гарлем.
С обшарпанных крыш – дождь по стенам, как будто испачкан.
Скрипач нелюдимый играл каждый вечер в пекарне.
Играл за калач и горелую булку с цукатом.
Один полонез, посвященный любви, не доигран.
Седой музыкант привлекал ее слух пиццикато,
Собака скулила... по холке трепал: «Моя тигра!»
Добрейший ньюфаундленд, ростом по пояс девчонке.
Огромные лапы ложились на плечи для твиста.
Скрипач и собака учились движениям четким.
Такую компанию видели в вечер убийства.
Нашли Линду утром... случайный свидетель дал клятву:
«старик – не убийца, удар точно в сердце – от парня.
Он был не в себе и лицо, убегая, не прятал».
А местные копы направились сразу в пекарню.
Скрипач слишком бледен, его беспокоило что-то.
«Вы видели девочку в парке в одиннадцать ночи?»
Он понял все сразу; коп вытер фуражку от пота.
Наручники давят... собака в ошейник не хочет.
Вопросы о парне – где жил, чем дышал, что он делал?
Седой музыкант не ответил – одни междометия.
Он только вздыхал, вспоминая, как в прошлую среду
играл Паганини, ее после колледжа встретив.
Ушла, не дослушав, лишь свист из-за дерева резкий.
«Мой слух идеален... я слышал акцент иностранный.
К нему подбежала, портфель прижимая по-детски.
Он был не в себе...бритый череп, и выглядел странным».
Допрошены все. У подруг есть особое мнение:
«Он жил на наркотиках. Бешеный, если без дозы.
Брал деньги у Линды, у матери, как в День рождения.
Когда воровал – отрицал и вставал сразу в позу:
“Я – рок-музыкант!” Говорил ей, что скоро уедет.
Она-то любила... А он позволял ей быть рядом.
Ей все говорили: и мы, и семья, и соседи!
Но Линда не слушала, как заворожена взглядом.
Их видели в парке в ту ночь, а теперь – труп в овраге...
Ничто не изменишь в истории... подранок – не птица.
Он что-то доказывал нервно, а Линда лишь вздрагивала,
Когда он кричал: “Я увижу, пусть с жизнью простится!”»
«О ком говорили?»
«Да это известно любому –
Седой музыкант...
“Старый нищий еврей склеит ласты!”»
«За что?»
«Да за то, что с собакой до дома
Ее провожал и, прощаясь, играл Ханса Ласта.
Ничто не случайно. Наркотики сделали дело.
Банальная ревность, но с каждой угрозой ужасней.
Еврей – как отец... Линда музыку слушать хотела.
“Ты, доченька, ангел...” – желал ей так искренне счастья...
Он знал ее друга. Противился их отношениям:
“Добром все не кончится – дурь разрушает рассудок!
Он – раб героина. Был пойман уже за ношение!”
Но Линда не слушала и называла все флудом.
Статьи, переводы... писала какую-то повесть.
Везде успевала, но таяли деньги, как сахар...
Дружок помогал – одурманенный, брал, беспокоясь,
чтоб выгрести все...»
«Он любил ее?»
«Нет, только тр...хал».
«Посредственность! Рок-музыкант? Ха, как же, как же!
Ходил под знаменами Пятых колонн с вувузелой!»
(они сожалели, что, сделав кораблик бумажный,
Она уплыла, и уже ничего нельзя сделать)
С трагедией вряд ли удастся кому примириться.
Седой музыкант не забудет, как мог, но не сделал,
Когда тот ударил с противной гримасой: «Певица!»
«За что? – закричал. – Убирайся!» (прижав скрипку к телу)
Минута прошла, и ублюдок вернулся решительный:
Нож сил придавал... он сжимал рукоять в дикой ярости.
«Дешевка, – сказал. – Отойди!
Жид, ты слишком общительный!
Губу раскатал и, наверное, мечтаешь о старости?
Где блюдце с каемочкой, чашка воды и таблетка?
Тебе подадут на подносе... кормить будут с ложечки?
А, может быть, хочешь и ночь провести с малолеткой?
А это ты видел? Не хочешь почувствовать ножичка?
Умри, старикашка!» – зверея и щерясь, воскликнул.
И нож попытался вонзить с силой в грудь музыканта.
Но Линда вдруг вышла вперед... а потом будто всхлипнула,
Наткнувшись на лезвие... платьица легкого бантом.
И падая долго, как в фильмах при съемке замедленной,
Смотрела в глаза им обоим... они вопрошали:
«За что? Что я сделала?» Руки от боли немели.
«Убили! Убили!» – любители зрелищ кричали.

Старик, обезумев от горя, себя обвиняет:
«Он – мальчик несдержанный... Я виноват в этой ссоре...»
Просил даже копов: «Пусть суд часть вины мне вменяет!»
Не школа – тюрьма, и не будешь в ней сыт пудом соли.
«Послушайте, – он говорил. – Есть ли мера отмщения?
Исправит ли “стул милосердия” темную душу?»
Старик заблуждался... как зло не исправит прощение,
Так и наказание...
но кто-то не будет задушен...

В таком же платьице с бантом...