Письмо на бумаге

Я не обрёл ни Бога, ни славы. Я обрёл тебя, пустую тетрадь и месячный застой мыслей.

Я помню тебя ребёнком, маленькой широкоглазой девчонкой. Через года твоё первое: «Раздевайся» и последнее: «Прощай», которое ты так боялась сказать, а я боялся услышать и быть услышанным, понятым и безвозвратно утерянным, как время за просмотром малобюджетного триллера.

Ты многому научилась, летала со мной по мирам, и став ширококрылой бабочкой осознала, что нектара у нарцисса меньше, чем у морских лилий с которыми танцуют киты под музыку нимф и пение сирен в обличии Alai Oli.

Я очень хотел друзей, а ты брала их себе, примеряла, не дождавшись взрыва планеты – ещё одного апокалипсиса.

Я не хотел любить, не желал. Снова, опять, впредь и много синонимов, которые тебе говорил, в порыве страсти, неистовой нежности, неистовой ненависти, неистовом недомогании.

Я - Сонечка из прозы Цветаевой: я хочу всех любить, целовать, быть любимым и ждать одиночества.

Секс ничего не значит*. Любовь ничего не даёт. Но не будь тебя, я бы не знал, что свечи, напыщенная романтика - лишь пустые слова, как те, что пишу на бумаге.

Захлопнулась дверь, оставив запах зимы в пустой квартире. Ты уходишь только на ночь, только на день, только навсегда. Ты вернёшься красивой пустой оболочкой, с лапками, вымоченными в нектаре лилий. И я снова, опять, впредь осознаю, что ничего и ни что не значит.

* - Вера Полозкова.