Трагедия в Кара-Кидани

      


     «Любовник ханши добился того, что она убила своего мужа. Отец убитого возмутил войско;и ханша и его любовник были схвачены и убиты»
                ( Л. Гумилев. «В поисках вымышленного царства»).


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Илия, хан Кара-Киданьского государства   «богобоязненный святоша Илия»
Ойгуль -  сестра хана, после смерти Илии – ханша.
Толгот – чебир (офицер), муж Ойгуль
Очир  - нукер, любовник Ойгуль
Гурхан Альдигей – отец Толгота, главный военноначальник в ханстве
Алчечек – рабыня Ойгуль
Джурка – старший сын Илии
Алмас  - младший сын Илии
Ахтурат – старая служанка Ойгуль.
Дед Кирсан – самый старый представитель рода Кара-Кидань.
Астар-йомзя – знахарь (прорицатель)
Шавриил (Гавриил) – старый христианский миссионер

       
                ВСТУПЛЕНИЕ

                Занавес. Перед занавесом ведущий.
                выступает от имени автора
      
                Ведущий.

                Предгорья голые. По выжженной земле,
                Змеится, извивается дорога.
                На  юге где-то, в дальней  сизой мгле
                Видна вершина ближнего отрога.
                Предгорья голые, не степь – одни холмы,
                На  север только простирается равнина.
                Под солнцем жарким страждущие мы,
                Все встретить жаждем  влажную долину.
                Мы знаем, бесполезно здесь искать,
                Дай бог найти какой-нибудь колодец;
                Здесь раньше жили мастера копать -
                Был мудрым живший раньше здесь народец.

                Стоит менгир над пыльною тропой –
                Усталый истукан как будто весь согнулся.
                И тень для нас, измученных жарой
                Неплохо очень может приглянуться.
                В тени немного прикорнул и я,
                И видно, был я нужен сам менгиру -
                Ко  мне пришла история сия,
                Менгир хотел поведать, видно,  миру.
                Узнал ее я  за короткий сон,
                Я б сомневался - будь все не со мною.
                Волшебной силой был наполнен он,
                Мне даже жутко стало, я не скрою.

                Менгир….   Когда-то  был он освящен,
                Как с близким человеком с ним общались;
                Как божество – во все был посвящен,
                К нему по всем вопросам обращались.
                Людей с их верой он не подводил,
                События не путал он с другими.
                Столетия события хранил,
                И по возможности с людьми делился ими.
                Не каждому  История видна,
                А кто и уходил не  понимая.
                Из множества ко мне пришла одна –
                Другой бы раз – пришла б уже другая…

                История – событий давних след,
                О ней сказать менгиру не терпелось.
                Событий разных много знает свет,
                А здесь своя отдельная имелась.
                Когда-то жил здесь кочевой народ,
                Соседи звали их Кара-Кидани.
                Откуда здесь, куда ушел тот род –
                Едва ль теперь найдешь пути скитаний.
                А страсти человеческие все,
                У всех народов где-то, в чем-то, схожи.
                И кто-то скажет – «новости» еще,
                Найдет повтор,  подобной же,  быть может.

                Но ту историю я все же приведу,
                Я сам теперь все жажду поделиться,
                Не важно там, когда, в каком году –
                Подобное могло бы приключиться.
                Кара-Кидани  - христианский мир,
                Подумать только – это на Востоке!
                На это намекал тогда менгир,
                Потом другие я нашел  истоки.
                Был справедливый здесь восточный хан,
                Оспаривался сан, сестрою младшей:
                История  о том, как портит  «сан» -
                Произошла, когда уж стала ханшей…
                (Открывается занавес ведущий уходит)
               
                ПРОЛОГ

      Извилистая дорога в холмистой местности. На переднем плане рядом дорогой врыт огромный продолговатый камень – менгир. Рядом с камнем две женщины – молодая и старая. Неподалеку сидит на корточках старый миссионер-христианин. Опускает в тазик с водой, то массивный крест, то мягкую метелочку. Этой метелочкой он под молитвы окропляет окружающее пространство. Потом подходит к женщинам и так же окропляет их.

 Появляется Астар-йомзя.

                Астар–йомзя

                Дружище старый,  неужели Шавриил!

  Миссионер показывает руками знак – подождать и продолжает окроплять водой все вокруг,  потом встает и подходит к молодой женщине и окропляет ее.

                Шавриил.

                Ну, на сегодня хватит нам, пожалуй,
                Молись и делай, как я говорил;
                Теперь идите, вижу, что устали.

                Пройдет полмесяца, повторим еще раз,
                Надейся, что Всевышний нам поможет.

                (Женщины уходят)

                Астар-йомзя

                Бесплодие подводит часто нас,
                А с женщинами,  будь ты осторожней.

                (Подмигивает Шавриилу)

                Небось, когда еще моложе был,
                Признайся, что излечивал их чаще.  (Смеется).
                Когда был молод, ты уже забыл,
                Не вспомнить даже, как все было раньше…

                Шавриил.

                Не я излечиваю их,  а бог,
                Будем надеяться, и тут он ей поможет.

                Астар-йомзя.

                А сам-то веришь в радостный итог?
                Лечить бесплодных – сохрани нас боже.…

                Шавриил.

                Не надо бы грешить тебе, йомзя,
                Он, бог накажет рано или поздно.
                И бога всуе, поминать нельзя -
                Даже сейчас он слышит нас, возможно…

                Астар-йомзя.

                А что ты женщин водишь все сюда,
                Менгир ведь идол – не грешишь ли сам-то?
                И добираться – много тут труда,
                А результат?     Не много ли на карту?

                Шавриил.

                Здесь, под менгиром, в давние года
                Погиб Святой Иаков и схоронен.
                Творят тут мощи чудо иногда…

                Астар-йомся.

                Тут, признаюсь, я сомневаться  склонен.
                А что касается бесплодия – скажу,
                Порой и я лечить больных пытаюсь.
                Но тут я из иного, исхожу –
                Секрет мой знаешь, я не сомневаюсь.
                Не в каждом случае на женщине вина –
                Не понимают многие причину.
                Пусть только тайну сохранит она -
                Попробовать бы ей с другим мужчиной.
                Иная  версия  живет и про менгир –
                Поставлен, громовержцем Тенгри будто;
                Хоть отвергает христианский мир,
                Она мне все же ближе,  почему-то…
                Ну, ладно. Видно, каждому – свое;
                А сам то, для себя, ты в бога веришь?

                Шавриил.

                Ну, ты сказал! Ты просто удивил!
                Зачем же я Ромею в юности покинул,
                Среди кочвников всю жизнь проводил?
                Во имя бога, может, здесь и сгину.

                Астар-йомзя.

                Служитель культа редко верит сам,
                Иначе он едва ль устроит «чуда».
                Паства ведь верит больше чудесам –
                И вера крепнет только лишь отсюда.

                Шавриил

                Астар, ты циник. Веришь ли ты сам,
                Во что? В кого?  Мне что-то непонятно.
                Сюда зачем «приперся» по холмам,
                Ты можешь объяснить мне это внятно?

                Астар – йомзя.
                Вон, видишь, объяснение идет,
                Еще придут, пришел я просто первый.
                Коллеги - йомзи, каждый встречи ждет.
                Едва ползет – устал уже наверно.…
                Есть правило – пешком идти сюда,
                Когда и кем так принято, не знаю.
                И выполняется оно не без труда,               
                Чем старше, тем труднее – отмечаю.
                Встречаемся всего-то  раз мы в год –
                В день самый длинный - день солнцестоянья.
                Уж сотни лет традиция идет,
                А встреча эта – вроде совещания…

                Шавриил.

                Ну, я пойду. Мне шабаш ни к чему;
                Тебе мой друг, желаю все ж здоровья.

Встает. Долго смотрит в сторону  приближающегося человека.

                Он  ак-киданец, судя по всему,
                Ему тут трудно, в наших здесь условиях.

                Астар-йомзя.

                Он  ак-киданец, ты конечно, прав,
                Волхвы и йомзи – вне различных наций.
                Все оставляем в прошлом, йомзей став,
                В религиях нам тоже нет препятствий.
                Мы – люди вольные для всех кругов людских,
                Мы просто, обособленная каста.
                Не принимают часто нас, таких -
                И злятся и боятся даже власти.
                Но и ответственность как йомзи, мы несем;
                Вот заболели зубы, что ты будешь делать?
                Помогут ли молитвы? Вместе с тем,
                Лечить их надо и лечить умело.
                Когда припрет - не «Аве» запоешь,
                Не можешь в тот момент судить-рядиться;
                Не в храм пойдешь, скорей ко мне придешь,
                А вылечишься – можно и молиться.

                Шавриил.

                Ну, ладно, будь здоров, а я пошел,
                Твой друг уже я вижу, на подходе.
                Успеха вам…
                ( Поворачивается на дорогу)

                Астар-йомзя.

                Кумыс  на посошок?
                С тобой давно мы не встречались вроде.…

                Шавриил.

                Спасибо. Это мы другой уж раз,
                И ты тогда окажешься свободней.
                Скажу вам на прощанье – в добрый час,
                Приятной встречи значит, вам сегодня.

Медленно, постоянно оглядываясь, уходит.

                Астар-йомзя.

                (Как бы, про себя)

                А жаль. Во всем приятный человек,
                Увы, теперь таких уже немного;
                Прожил среди племен тут целый век,
                А воспитание из мира….  Из другого.

Подходит и устало раскидывает руки для объятия йомзя западных половцев, так называемых ак-киданьцев.Они молча обнимаются, потом оба поворачиваются в сторону уходящего миссионера.
   
                Астар-йомзя.

                Немного опоздал, мой дорогой Кучлук,
                Хотел тебя я познакомить с другом.
                Друзей у нас ведь, очень узкий круг,
                И тем  дороже друг с иного круга.
                Его я знаю, много, много лет,
                И с каждой встречи радость ощущаю.
                Он вроде бы у нас и конкурент,
                А я его люблю и уважаю.

                Кучлук.

                Ну, значит, просто человек такой,
                Что всякого к себе располагает.

                Астар-йомзя.

                Не те слова…. Ну, ладно, бог с тобой,
                Смотри, уже толпа  сюда шагает.
                Ах, я люблю всегда такой момент,
                Когда с друзьями давними встречаюсь.
                Мне встречи эти – нужный элемент,
                Возврата к юности;  я силы  набираюсь.
               
В обнимку с Кучлуком раскинув руки,  идут навстречу подходящим коллегам…Те тоже с радостными выкриками ускоряют шаг.
Радостные объятия продолжаются долго.

                Астар-йомзя.

                А я сегодня первый изо всех,
                Особые права теперь за мною…

Достает маленькую пиалу, из кожаной сумки – хурджина, наливает кумыс и подносит каждому. Так обходит весь круг два раза. За это время еще подходят йомзи. Их тоже угощает. Хурджин у него пустеет. Он,  потряхивая, смотрит на хурджин. Его дружески похлопывает Кучлук, достает свой хурджин. Угощает далее уже он.

                Кто-то.

                За встречу нашу и за наш успех,
                За нас, людей  свободною судьбою!
                За наши принципы, за образ жизни наш,
                Свободу мыслей, замыслов и действий…

                Кучлук .

Давайте-ка, не будем сразу в «раж»
Подсократим и время для приветствий.

                Астар-йомзя.

Хоть, не торопит, но ведь ждет Менгир,
Давайте ж подойдем  к нему  с поклоном.
Он видит в нас ведь суетный наш мир –
Подарки скромные к подножию приклоним.

Все замолкают. Достают заготовленные для менгира подарки это – разноцветные ленты, фигурки людей, зверей, птиц;  а некоторые, просто деньги и все укладывают у подножия камня.

Ну вот, и славно, братцы.  А теперь,
Старейшине я уступаю место.

Седобородый старец, необычно для кочевников одетый выходит вперед. Все рассаживаются вокруг него возле менгира. Он вздевает руки в сторону камня:

                Старейшина.

  Открой нам камень, заколдованную дверь,
  И растолкуй нам строки из Авесты.
Касательно сегодняшних лишь дней,
Касательно и местности и места.
Открой нам камень заколдованную дверь,
И выпусти нам вести о грядущем.

(Вздевает руки и обращаясь ко всем):

Пусть каждый про себя готовит свой вопрос,
Пусть каждый сам свое настраивает сердце.
Глушите в душах суетный нарост;
Глушите мысли, повторяем вместе: 

                (вместе) 
            
Открой нам камень заколдованную дверь,
И выпусти пророчества на волю.
На дело доброе употребим, поверь
Грядущую предсказанную долю.


Неожиданный занавес.  Выходит ведущий

           Ведущий.

Волхвы, шаманы, знахари - все те,
Кто как-то связан с миром темной силы
Не любят в повседневной суете
Что б двери к их секретам растворили.
Конечно, очень любопытно знать;
Таинственные подсмотреть обряды.
Но посторонним в круг их не попасть,
Да и начнут при посторонних, вряд ли.
Так что, нам видно, лучше подождать,
Что нам положено, и так потом узнаем.
События не будем обгонять,
Хоть, с любопытства, может и сгораем.
Одно скажу, что мало их, волхвов,
Простые люди – в жизни все решают.
Оставим же, «в процессе их трудов»,
Пускай свои обряды совершают.      

     .

            АКТ ПЕРВЫЙ               
               

           СЦЕНА   ПЕРВАЯ

Роскошная, увешанная коврами юрта Ойгуль – сестры хана. На переднем плане Толгот, муж Ойгуль. Он снаряжается в путь, медленно надевает халат, подпоясывается красочным поясом. Вынимает из ножен, просматривает кривой меч и вставляет обратно. На низеньком диванчике полулежа,  за ним наблюдает  юная красавица Ойгуль

            Ойгуль. 

Опять ускачешь и опять мне ждать,
Как будто нет у нас других занятий.
Такая жизнь она, вдове подстать,
Как будто надо мной висит проклятье.
Как будто  раз хоть, отложить нельзя,
Ведь ты же сам –  там сам себе хозяин!      
Тебе важнее там твои друзья,
  Все в степь да в степь, себе привычку взяли.

            Толгот.

Пойми, Ойгуль,  пора еще придет,
Тогда покоем сможем насладиться.
Пока же смута по степи идет,
Покой нам может только лишь присниться.
Нойоны  угоняют табуны,
Грызутся меж собою кераиты.
А тут вдруг акациры, как с луны,
Нельзя, чтобы границы без защиты.
Дня три – четыре, только-то всего,
И мы опять с тобою будем вместе.

           Ойгуль.

А мне что делать? В юрте все валяться?
Или прикажешь, нянчить племяшей?
Может, и я хотела б прогуляться,
Но  просьбы все мимо твоих ушей.
Или тебе я в качестве рабыни,
Не стоит,  и считаться уж со мной?   

            Толгот.

Ойгуль! Тебя как подменили ныне,
Все время злишься, что это с тобой?
Я дома – будто ты тому не рада,
И недовольна, если я в поход.
Ну…. Так и быть, если считаешь, надо,
Поедем вместе – будет рад Толгот.

            Ойгуль.

Ну,  вот еще, в поход… нашел нукера,
Может  отары мне пасти еще!
Пастушкой стать принцессе для примера –
Толготу чтоб завидовали все!

            Толгот.

Я не пойму тебя, Ойгуль, никак,
Чего ты хочешь, чем ты недовольна.
Что ни скажу -  и все тебе не так,   
О всяком тут подумаешь невольно.

           Ойгул.

О чем подумаешь?  Скажи уж, говори!
Давай, ударь – раз так уж замахнулся!
Только учти, не перегни, смотри –
Как бы удар к себе не обернулся.
О всяком думает…, скажи уж напрямик.

          Толгот.

К тебе теперь никак не обращайся,
На ровном месте спор опять возник;
Не хочешь ехать, значит, оставайся.
Не знаю, что и думать о тебе;
Совсем недавно, ты была другая,
Я радовался, что в моей судьбе
Ты появилась, милая такая…
Я был счастливей всех мужчин в роду,
Мне многие завидовали очень.
Однако я найду, я все-таки найду,
Где прячется твоих обид источник.
Придут чуток спокойней  времена,
Наладим жизнь свою опять как прежде.

           Ойгуль.

Иди, уж….    Выясняешь, чья вина!
Храни в себе на «прежнее» надежды.
Когда нас сватают и замуж выдают,
Хоть кто-нибудь спросил бы, а хотим ли!
Удел у женщин – тягостный приют,
А не согласна - на вот, епитимью.
Вдруг сговорились брат с твоим отцом,
А нас с тобою даже не спросили!
Хоть  познакомьте нас, в конце концов –
Как скот, друг к другу, взяли, «запустили».
Ты знаешь чувства нежные – «любовь»?

         Толгот.

Но я люблю тебя, Ойгуль, поверь мне,
Готов я  повторять все вновь и вновь,
Не надо нам самим себе готовить терний.
Традиции, увы, менять не нам,
У нас уж издревле сложился наш обычай.
Судьбу людей господь решает сам;
Что бог ни сделает, оно для нас и лучше.
Традиции – наш быт, в конце концов,
Все  предками  отточены веками.
Они идут из глубины веков,
Они народу выжить помогали.
               
               Ойгуль.

Здесь бог решал, или решил мой брат?
С отцом твоим они давно уж дружат.
При чем тут Бог и он ли виноват –
Он брату моему пока еще не служит.
Все, все, что скажет ныне Илия,
Ты принимаешь как Решенье божье.
Тогда уж выбирай,  иль брат мой или я –
А ты свой выбор сделал уж, похоже.
Однако хватит спорить, уезжай,
С тобой  до «путного», едва ль договоримся.

             Толгот.

Ну, до свиданья, скоро нас встречай,
Даст бог, по-доброму потом уж объяснимся.

     (Натягивает войлочную шляпу, некоторое время стоит задумчиво).

До скорой встречи.

       Ойгуль. (про себя, едва слышно)

   … Только жажду ль я,
Там на границе, век бы и остался.
Ах, «постарался» милый Илия,
Ты виноват, что мне Толгот достался.

                Громко.

Эй, Ахтурат !  Очира, мне найдите,
Чтобы немедленно он  появился здесь.
Да поспешите – быстро разыщите,
Вопросы срочные у госпожи тут есть!
               
                Занавес

                СЦЕНА ВТОРАЯ.

Та же юрта. У входа сидит на четвереньках Алчечек и старательно чистит ковер на полу. На возвышении полулежа,  Ойгуль играет зеркалом, поднимая, опуская косы. То так поворачивается, то по-другому; отдаляет или приближает зеркало, внимательно всматриваясь в него.
            Входит Очир, игриво пританцовывая. Шлепок! По спине Алчечек.

                Очир
  (продолжая смотреть на Алчечек)

Привет, моя  Ойгуль, моя принцесса!
Моя….   Простите, тут ошибся я.
         
                Ойгуль.

Ну, хватит строить из себя «повесу»,
Не для того звала  сюда тебя.

        (Обращаясь к Алчечек)

Убирайся! Помоги там Ахтурат.

                (Алчечек уходит)

Ну, дорогой Очир, рассказывай, порадуй,
Как чувствует себя теперь мой брат?
И заслужил ли ты моей награды?

           Очир
Меня не принял хан наш Илия,
Поэтому не знаю о здоровье.

          (пауза)

Хотя, не  знай, ослышался ли я –
К нему таскают разные снадобья….
               
           Ойгуль.

        (Подчеркивая ударения в слове):

Снадобья, снадобья….   Не важно как сказать,
А вдруг их подгадают лекаря,
Вдруг их состав  удастся подобрать,
Ведь учатся тому они не зря.
            
              Очир.

(Хитро улыбается и в полголоса):

Не знай, не знай, помогут ли они,
Уж если  кто-то хорошо «сработал».
На пальцах можно сосчитать уж дни,
Пускай считает тот, кому охота.

          Подмигивает Ойгуль.    
    
А дядя мой – он признанный йомзя,
По долгой жизни промахов не делал.
Найти причины у него нельзя –
На то и мастером слывет во всех пределах.

          (пауза)

Ойгуль, родная, милая моя,
Надеюсь, заслужил теперь награды?
Не зря, надеюсь,  постарался я,
Дождусь я мига сладостной отрады.

            Ойгуль.

Еще хоть раз коснешься Алчечек -
Награду я тебе, представь, устрою!
Запомни, не хочу сказать навек;
Твой век я укорочу ровно втрое.
В длину твоих уже достигших лет –
Предупреждать потом уже не стану.
По той причине и награды нет;
К тому же, скажем прямо, слишком рано.
Следи пока, как там пойдут  дела,
А дни теперь - тебе считать придется.
Я Алчечек не для того взяла –
Другая  роль для девочки найдется.

Не забывай, язык держи в узде,
А то даешь ему ты слишком волю.             
Пока иди. Понадобишься мне,
Сама пришлю старушку за тобою.

(Очир уже было вышел, Ойгуль останавливает):

Да вот еще. Пусть дядя твой придет,
Но не сейчас - когда совсем стемнеет.
Пусть проследит, что лишних глаз тут нет;
Он, кажется, умней тебя – сумеет.

            Очир.

Все так я сделаю, моя Ойгуль,
Позволь, хоть на прощанье прикоснуться.
А то, не знай, до встречи доживу ль –
Могу заснуть и больше не проснуться.

Робко подходит к Ойгуль и вдруг обнимает, и их губы соединяются в долгом поцелуе. наконец Ойгуль отталкивает его.

           Ойгуль

Хитрец! Ты  посмотри, хитрец, какой!
На «большее»,  рассчитывал, быть может.
Потом еще поговорим с тобой,
Пока же сгинь – торчать себе дороже.

    (Очир уходит, однако не проходит и минуты,
         она хлопает ладошками):

Ахтурат!   Ну, где ты пропадаешь, Ахтурат!

            (Входит старая служанка).

Ты где была!  Ты что, играешь в прятки?

           Ахтурат.

Простите госпожа, прислал гонца ваш брат,
Все рвался к вам.   Там что-то не в порядке. 
Подальше придержала я его,   
Что б слышать он не мог слова из юрты. 
Он злился, и трясло его всего.

             Ойгуль      

Гонцу ли злиться, что уж за причуды!
Ну что ж, зови, посмотрим-поглядим,
Какой он грозный и какой он нервный.
Вполне быть может, и поладим с ним,
Так нервничать причины есть наверно.

  (Ахтурат выходит. Буквально врывается гонец). 

         Гонец.

Простите, госпожа! У нас беда! У нас.
А тут меня старушка не пускает!

        Ойгуль

Ты кто такой?  И где это «у вас»?
Да мало ли кого она тут «не пускает»!
А что, теперь свободный тут проход,
В общественную юрту здесь нашел?
Ты кто такой, хоть назови свой род,
Хоть, знаешь ли, к кому сейчас пришел?

         Гонец
    (опомнившись, встает на колени)

Пожалуйста, простите госпожа,
За то, что я и в правду, растерялся.
За хана нашего тревожился, дрожал,
И запыхался, быстро-быстро мчался.
Охранником у хана я служу,
А с ним беда, вчера еще случилась.
Он заболел, с ним хуже все, гляжу,
Все хуже уж, как лекаря  ни бились.
Родные собираются теперь,
Всем вместе за здоровье помолиться.
Он при смерти и нет страшней потерь,
Вас тоже просят там же появиться.

          Ойгуль.

Ах, вот оно! О, ужас!  Я приду,
С тобою после будем разбираться.
Иди пока, только имей в виду -
К Ойгуль не смей так больше обращаться.

          Гонец.

Простите, госпожа, проступок мой,
С волненья то произошло со мною.

                (Уходит)

            Ойгуль

     (Тоном напуганной женщины)

О! Ужас, ужас! О, мой брат родной,
Вчера ведь только виделись с тобою!

(Поспешно начинает собираться, в полголоса):

Похоже, вправду, дело началось,
Нельзя теперь нам допускать ошибок.
За дело, больно страшное взялась –
Узнают, вряд ли скажет кто спасибо.

             Громко:

Эй, Алчечек, немедленно сюда,
Давай-ка,  помоги мне собираться!
Нельзя нам мешкать, там у нас беда,
Найди все траурное, чтобы одеваться!

       Входит Алчечек с кипой одежды. Занавес закрывается.

               
                АКТ  ВТОРОЙ

                СЦЕНА ПЕРВАЯ
Ханская юрта. На переднем плане постель с умирающим ханом Илией. Он еще жив. Возле него на маленькой табуретке сидит священник в черном одеянии и держит за руку лежащего….  Позади у входа, в метрах двух,  стоят два сына хана и взрослые родственники.

            Священник.
      
Припомни Илия еще свои грехи,
Покаяться пока еще не поздно.
Не исповеданные, там они плохи,
Душе твоей там  повредят, возможно.
               
             Илия.

Мне не в чем каяться, святой отец -
Все на виду - ищите, не ищите.
Мой страшный грех он - близкий мой конец
Детей я оставляю беззащитных.
А без защиты - мир всегда жесток,
Особенно, в такое наше время.
Ведь пропадут – старанья все не впрок,
Боюсь, погибнет с ними наше племя.

            Ойгуль.

Ну что ты, милый братец говоришь!
Со мной они не будут одиноки.
И станут ханами, недолго ждать, глядишь,
Не станет им и мир людей жестоким.

        Священник  (сестре умирающего)

Молчи! Сей миг не терпит перепалок

          Илия.

Ойгуль, запомни, бог тебе судья –
Что сделано – оно ведь не пропало;
Бог будет спрашивать с тебя, не я.

        Священник.

Иди Ойгуль, не нужно споров здесь,
Ты видишь, хан готовится в дорогу.
Сосредоточен, должен быть он весь –
На исповедь теперь идет он к Богу.
В чем не успел покаяться он тут,
Замаливать грехи уже не сможет.
Иди, Ойгуль – тебя заботы ждут,
Пусть  бог тебе в трудах твоих поможет.

                Илия.

Святой отец, и все, кто здесь сейчас,
Последний раз ко всем я   обращаюсь;    
Пусть это будет ханский  мой наказ -
Раз с бренным миром я уже прощаюсь.
Детей моих…..

           (Раскашливается и умолкает, его бьет озноб).

Ойгуль выходит, что-то бормоча про себя. Священник кладет руку на лоб и тихонько растирает.

                Священник.

Покой. Покой в душе и теле
Ты о молитве вспоминай уж лучше;
Дела они, не ведают пределов,
Освободи от них ты лучше душу.

              Илия.

Еще я что-то ведь хотел сказать,
Из памяти внезапно улетело…
Да ладно уж, не буду вспоминать –
Раз вылетело, значит не по делу.
Святой отец, еще одна есть просьба;
Когда отправишься ты снова,  в Пор Бажын,
Ах, боже, если это удалось бы,
Поставь там свечку, в память от  дружин,
С которыми провел я много время.
С которыми,  все время я дружил,
С которыми единое мы были племя,
И дальше бы я с ними дружно жил.

     (Закашливается, долго молчит)

Лишь раз я  побывал  в монастыре,
И Пор Бажын запомнился надолго;
Нетленный образ в белом серебре,
Таким в душе остался  образ Бога.
Я мыслями теперь, как будто там,
Душа моя  туда уже стремится.
Уже беседовать недолго вместе нам,
Мир для меня готов уж затвориться.
Прошу тебя, ты сыновей моих,
Своди туда, пусть там разок побудут.
А это главное теперь уже для них –
Святую веру после не забудут.
Ведь в наше время, видишь сам давно,
Для многих в жизни – ничего святого.
Стать праведным,  не каждому дано,
Нет, не желаю деткам я  иного.               

            Священник.

На все есть воля божья, Илия,
А в Пор Бажыне  просьбу я исполню. 
В тот монастырь хочу попасть и я –
Побуду там и помолюсь там вволю.
Мне тоже будет скоро «в путь пора», 
Путь завершить хотелось бы в Бажыне.
Пусть там и упокоится  мой прах,
В монастыре душа моя и ныне.


                Илия. 
               
Теперь прошу, зови сюда гурхана,
Я чувствую, близка уж смерть моя.
Пусть выйдут все, у входа ставь охрану –
Побудем Альдигей, а так же  ты и я .

Выходят все. В юрте остаются только священник и умирающий. Проходит некоторое время в молчании. Альдигея пока нет.

Когда ты ждешь и миг как будто вечность,
Сказать о главном,  можно не успеть.
Во всем виню я лишь свою беспечность,
Не выполню свой долг,  если внезапно смерть.

                Священник.

Идет, шаги уж слышу – вот и он,
На все, что ждет нас только воля божья.
Он тоже, видно, сильно угнетен,
Сам еле дышит, с хрипом, сильной дрожью.

           (Входит гурхан Альдигей).
               
                Альдигей  (Хриплым голосом)

Прости мой хан и ты, святой отец,
Что так пришлось вам долго дожидаться.
Мне о болезни сообщил гонец,
В начале, не поверил я, признаться.
Мой хан!  Всего-то ведь два дня назад
Никто б не смог об этом и подумать!
Прости, что задыхаюсь, виноват,
Беды подобной я не ожидал ведь.

                Илия.

Прости, что прерываю, друг,
Такие обстоятельства настали.
Когда уж смерть к вам постучалась вдруг,
Беседу  длинную мы поведем  едва ли.
Не стану перед вами я скрывать,
Я был отравлен, видимо, сестрою.
О том пока не стоит  сообщать,
Раздоры гибельны нам  нынешней порою.
Пусть станет ханом - будет курилтай,
Как нам велит степное уложение.
Соседи наши, так же и Китай,
Пока не ведают о нашем положении.
Не за Ойгуль,  причина тут не в ней,
Я за народ в душе переживаю.
Случись раздоры, не спасти людей,
В раздорах силы только убывают.

  Закашливается, пытается приподняться. Священник его успокаивает, гладит его руки и лоб.

                Священник.

Спокойно, Илия. В душе твоей покой,
Пусть чередом идут дела мирские.
Молитвой богу сердце успокой,
Пусть страсти отдаляются людские.

                Илия.
               
Малы еще совсем Алмас  с Джуркой,
Ты, Альдигей возьми их под опеку.
Ты в свой улус их забери с собой,
Я не доверю их другому человеку.
Их в Пор Бажын свезет святой отец,
В святом монастыре чуток побудут.
А здесь их ждет такой, как мой конец –
Ойгуль я знаю, и ее причуды.
А в качестве охраны по пути,
Пускай Толгот  ребят сопровождает.
Несчастье  не должно  произойти -
Ему, лишь одному я  доверяю. 
В твоем улусе пусть растут они,
  Они….

        (Закашливается, у него начинаются судороги).

              Священник

Спокойно, Илия, не утомляйся,
А что касается, судьбы твоей родни,
С молитвой лучше к богу обращайся.

Илия что-то хочет сказать, жестикулирует рукой, но речь разбивается на отдельные звуки. Священник дает знак позвать всех близких, а сам начинает читать молитвы. Заходят люди.
Некоторое время проходит под заунывные молитвы священника, выговариваемые скороговоркой. Вдруг Илия приходит в себя.

                Илия.

Прощайте милые, храни господь вас всех,
Пусть впереди….

   (Хан захрипел и окончательно умолк)      
               
                Кто-то.

     Преставился. Наш хан...

Все присутствующие задвигались.     Занавес


                СЦЕНА  ВТОРАЯ.

Там же   Священник заунывно читает молитвы, вокруг Завернутого в черное  сукно тела горят лампадки, в юрте много народа.
Слышно только, как тихо переговариваются люди.  Вбегает Толгот.
Увидев его, священник на время прекращает молитву.

                Толгот

  (Приоткрывает голову хана, целует, плачет)

Ах, опоздал! Ах, опоздал! Прости меня мой хан,
С защитой не успел  слуга твой верный.

(Плачет, снова целует, крестится и крестит хана.
Одновременно все начинают креститься.

В честном бою, ты  умер бы от ран,
Ну а врага бы уложил ты первым.
В честном бою  мы б были рядом все,
Все до последнего, сражались бы мы рядом.
А подвиг твой увидела бы степь,
С небес орел все проследил бы взглядом….
Сам бог,  увидев этот честный бой,
С небесным воинством пришел бы на подмогу.
Конечно, оценил бы подвиг твой,
А тут, предательский удар.

             (Плачет и крестится).

Ей-богу,
Найдем предателя,  получит по заслугам!
Ах, опоздал!  Ах, опоздал с дороги!

                (плачет)

                Священник.

Хлопает легонько по плечу Толгота. Тот последний раз хана и плача выходит.

Помолимся – последняя ему   услуга,
Пусть легче будет там ему дорога.

За сценой причитают и плачут женщины.  Входит Ойгуль с кожаным ведром, черпает ковшиком кумыс и дает попить каждому. Каждый крестится и пьет. Потом все три раза обходят вокруг тела хана и выходят из юрты. Входят молодые мужчины, поднимают, хватаясь, за кошму тело хана и выносят ногами вперед из юрты
                Занавес


               
                СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Юрта Ойгуль. Поздний вечер. На стенках горят лампадки.  Входят Огуль, за ней Толгот.
 
         Ойгуль.

О, горе! Вдруг осиротели мы!
Не думала, что может так случиться.
Не думала,  что так свирепы силы  тьмы,
Не побоялись  в божий мир явиться

       (Плачет)

Ах,  брат мой Илия! Ты рано так ушел,
Путем,  проститься даже не успели!

(Плачет, закрывается платком, сидит слегка раскачиваясь)

                Толгот.

Ну, что так  убиваешься, Ойгуль
Слезами  душу всю свою изводишь.
Нельзя так броситься всем в горе ли, в тоску ль,
Его ты этим больше не воротишь.
В том, что случилось, разберемся мы,
Поверь мне, все виновники найдутся…

          Ойгуль.

Тебе легко смотреть со стороны –
Чужое горе переносят легче.
А каково тут нам! Как дети жить должны –
Что впереди, что выйдет нам навстречу.

           Толгот

Мне тоже тяжело, Ойгуль моя,
Выше отца ценил его по жизни.
За горькие слова тут, не в обиде я,
Быть может, справедливы укоризны.
Останусь, может, в юрте я с тобой –
Тебе одной побыть здесь будет трудно.

          Ойгуль.

Нет, нет, Толгот, мне  лучше быть одной,
Всю ночь в молитве провести мне нужно.
Иди ты лучше к детям Илии,
Особенно им тяжело сегодня.
Вниманья там им больше удели –
Пусть чувствуют – что ты отец им сводный.
Иди…. О боже, горе к нам пришло!

        (Плачет)

Иди к ребятам, им нужна поддержка.
А мне молиться время подошло,
Иди Толгот, к племянникам, не мешкай.

         Толгот.

И, правда, я нужнее буду там,
Пойду, я милая, спокойной тебе ночи.

        Ойгуль

Да, ночь спокойная не помешала б нам,
Иди, уж ночь. Будь осторожен, впрочем.

Толгот целует нежно в щеку свою жену и уходит.
Ойгуль достает молитвенник и, приблизив к себе лампадку, начинает молиться

Упокой Боже, душу  раба своего.…

(Далее невнятно скороговоркой.
Проходит некоторое время за молитвой. Слышится царапанье стенки юрты.

            Ойгуль

Кто за стеной?  Кого еще несет?
   
            Голос (Полушепотом)

Астар-йомзя,  по вашему приказу.

            Ойгуль.
 
Входите дядюшка, для вас запрета нет,
Что вы пришли - я догадалась сразу

(Тихо, почти крадучись заходит седобородый старец)
               
Случайно вас не видел кто-нибудь?

            Астар-йомзя

Астара  только Бог и видит ночью.
И после уж увидят там, где ждут.

             Ойгуль

Слова бы наши не услышал  «прочий».

           Астар-йомзя

Астар уж позаботился  о том.
На территории охрана есть – дружинник,
Назначен по приказу он на то.

             Ойгуль.

И кто же он, у нас такой защитник?

        Астар-йомзя

Очир…. И даже он не будет слышать все.

          Ойгуль

Известны вам события в семействе,
Признаться, я растеряна совсем;
Советы мне нужны по ходу действий,
Пройти  теперь по лезвию ножа.

       Астар-йомзя.

То, что советуешься – это мудро. 

          Ойгуль.

Где осторожно надо, где бежать,
И первый шаг на следующее утро. 
Как мне вести себя  с утра –
Когда я чувствую, меня все обвиняют.

       Астар-йомзя.

О подозрении сказал хоть кто-нибудь?

        Ойгуль.

Пока что нет.
               
       Астар-йомзя.   

Так это все меняет.
И ты такой же подозрительною будь.

         Ойгуль.       

Не завтра – послезавтра  курилтай,
Я думаю, меня назначат ханшей.
Малы мальчишки брата, почитай –
Будут расти под опекунством нашим.
Вся власть в стране теперь в моих руках,
И буду я решать, кого приблизить,
Кто будет у меня в каких местах;
Кого-то нужно будет и принизить.

      Астар-йомзя

Орленок, после вылета с гнезда
Нуждается в родительском надзоре.
В гнездо вернется только лишь тогда,
Когда  родительская рядом есть опора.
Тут будет очень трудный курилтай,
Дай бог, что б половина поддержала.
Поддержку ту поддержкой не считай –
Хотя и это все-таки немало.
Ты успокойся, оглянись вокруг.

       Ойгуль.

Не сомневалась я, что скажешь это,
Ты, дядюшка мне настоящий друг,
Каких,  немного вообще на свете.

      Астар-йомзя.

Однако, не за этим я  сюда,
Ведь так? Скажи мне, что тебя волнует.
               
        Ойгуль.

Не скрою, у меня одна беда,
И сердце постоянно протестует.
Мой муж – Толгот, он был навязан мне,
Душа моя его не принимает.

       Астар-йомзя

Толгот – великий воин и стратег,
Любимец всех в стране Кара-киданей.
Примером он является для тех,
Кто  родине желает процветанья.

         Ойгуль

А мне-то что?  Мне нужен просто муж,
И нужно, чтобы я его любила.

       Астар-йомзя

Любовь порой, удел для падших душ,
Не раз она   несчастных подводила               

           Ойгуль

Кому герой, кому-то истукан,
Что мне с того, что есть за ним победы?
Раз он мне муж, раз он мне богом дан –
Он должен быть жене одной лишь предан.

         Астар-йомзя.

А что?  Измены были уж за ним?

          Ойгуль.

Не в смысле с женщинами,  в смысле долга;
Мы женщины, внимания хотим,
Без  интереса не протянешь долго.

Ему лишь подавай мечом махать,
Ни грамоте учить, ни музыки, ни песен.
А рассуждает – стыдно ведь сказать,
В беседах просто он неинтересен.
Раз  захотел принцессе мужем стать -
Уж постарайся, чтобы быть достойным.

             Астар-йомзя.

Конечно, можно и тебя понять,
Но так уж жизнь у нас устроена.

Возможно, смог бы он другим предстать,
Но он такой, стране пока нужнее.
Народу  довелось бы выбирать -
Как бы решил он, что у нас важнее?

               Ойгуль.

Тогда с народом пусть он и живет,
Мне ж нужен мягкий, ласковый мужчина.
Детей, таких же, как и сам он ждет,
И не дождется – сам тому причиной.

            Астар-йомзя.

Такой мужчина, скажем как Очир?

                Ойгуль.

Ну что Очир?  Я честно вам скажу,
Он мне – отдушина. Росли с ним вместе.
Увы, мужчины в нем не нахожу,
Хотя с ним вместе мне и интересней.
Ни для кого он – не предел мечты,
Тем более, конечно, для принцессы

                Астар –йомзя.
 
Ценю я то, что откровенна ты,
Ценнее  это  золота по весу.
Мне многие пытаются солгать,
Поэтому твоя правдивость ценна.
Кому уж, как не мне, достоинства все знать –
Спасибо, что со мной так откровенна.

                Ойгуль.

Но я скажу, не безнадежен он –
Смотреться будет, во главе десятка.    
И ко двору он будет приближен –
Приказ уж подготовлен для порядка.
Не он волнует все-таки меня,
Как быть мне вот, с Толготом и гурханом.

               Астар-йомзя.

Если избавиться  необходимость есть -
Таких людей любить необходимо.
Любить их и ценить,  оказывать им честь,
Что б это ощущалось всюду зримо.

                Ойгуль

Я, кажется, немного поняла,
По крайней мере, пользы в спешке мало.

                Астар-йомзя.

Не только это.  Чтоб пошли дела,
И  чувство ревности бы в людях заиграло.
А как решится цель твоя потом,
Того  господь и ситуация решают.
Должно  идти своим все чередом –
Поспешность тут лишь только помешает.

                Ойгуль.

Хотелось бы еще одно сказать –
Нужна мне постоянная поддержка.
Йомзя  лишь это может оказать,
А что в ответ? Какие мне издержки?

               Астар-йомзя.

Спасибо, милая, скажу тебе в ответ,
Йомзе достаточно того, что он имеет.
Необходимости расплачиваться нет,
Мне благодарность просто душу греет.
Две жизни ты, конечно, мне не дашь,
Того сам бог бы уделил едва ли.
А остальное все скажу я – блажь,
Достаточно того, что мы друзьями стали.

                Ойгуль

Я благодарна буду вам всегда,
И буду часто, часто обращаться.
А если вас Советником?
Тогда….

               Астар-йомзя.

Вот должностей не надо и касаться.
Однако, поздно, милая моя,
Пора и пожелать спокойной ночи.
Дела большие завтра предстоят,
День завтрашний нам много, много прочит.

                Ойгуль

Спокойной ночи дядюшка, и вам,
Сна крепкого и крепкого здоровья.

        Астар – йомзя

Покой в ночи не помешает нам,
Встречать грядущее, быть ко всему готовым.

                (Выходит)


                СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

           Кумирня Астара-йомзи. Все кругом  заставлено различными принадлежностями, на стенах висят пучки  разных трав; в шкафах разного рода флакончики, коробки. В середине небольшой очаг. Тут же разные бронзовые, некоторые закопченные казаны и кувшины. За небольшим столиком по-европейски сидит Астар-йомзя. Перед ним – Очир.

          Астар-йомзя.
 
И так, племянничек, успехи есть у нас?
Ты что-то скрытный, стал передо мною.
Или уж дядя лишним стал для вас,
Считаться с ним теперь уже не стоит?

              Очир.

Ну, что ты, дядя! Ну, зачем, ты так!
Хотя я обижаться и не смею,
Но из родни, из нашей скажет,  всяк -
Для нас всегда ты был, и  ближе и роднее.
А для меня – ты ближе, чем отец,
Хоть и его, конечно, уважаю.

            Астар-йомзя

Ну, ладно, ладно… хватит, хитрый льстец,
А то уже я  таять начинаю.
Я, почему вопрос поставил так -
Ойгуль расстроила меня немного.
Я думал, вы друзья – не развести никак;
Поговорил с ней – ничего такого.
Я сделал все, чтоб вместе вы росли,
И дружбу вашу я лелеял с детства.
Теперь вы  к взрослой жизни подошли –
Особые тут требуются средства.
Вас поженить, конечно, я не смог,
При Илии того никто не смог бы.
Да что женитьба? Видишь сам итог –
Любовь в душе ее была бы, чтобы.
Я опечален тем, что нет ее,
О том Ойгуль, сама мне сообщила.
Ты, вовсе не мужчина для нее;
Ей нужен, стал совсем другой мужчина.

              Очир.

Нет,  нет, я нравлюсь ей, клянусь,
Нисколько в этом я не сомневаюсь.
   
     Астар-йомза

«Блажен, кто верует».… Уверен? Пусть -
Открыть глаза тебе я попытаюсь.
Сравнить тебя с Тоголом,  смысла нет –
Во всем ему проигрывать ты будешь;
Уж позаботился о том наш белый свет,
И первенство во всем ему присудишь.
Недооценивать соперника нельзя,
Тем более, всеобщего любимца; 
Тут за Толгота, скажем, все и вся,
И нам к лицу в поклонники рядиться. 
И просто, счастье, что Ойгуль сама
Неуважительно относится к Толготу.
И ситуация удобная весьма –
Благодарить за это надо  богу.

               Очир.

Не по душе не только ей Толгот,
И весь их род она терпеть не может.
Живут они почти что целый год,
Весь год  ругает – «На волков похожи»!

            Астар-йомзя

Ты сам  додумался, что ей не люб Толгот,
Или тебе сама сказала тоже?
А я вот слышал, этот сильный род,
Опорой для страны она считает.

                Очир.

Считать-то, может, и считает, - вот,
При мне его почти всегда ругает.

При мне ей притворяться, смысла нет;
Ведь я из тех, кто чужд к какой-то власти.
Меж мной и властью для нее – просвет,
Эмоций не скрывает в этой части.
               
              Астар-йозя               

Ты расскажи мне, как с Ойгуль дела –
С ней слабину ты показал, похоже.
Хоть раз, с тобой в постели побыла?
Ведь это помогло бы очень, тоже.

              Очир.

Признаться нет, хотя, к тому все шло;
Скончался  хан наш, слишком, слишком  быстро.
Тоголу здесь присутствовать пришлось,
Ойгуль, конечно же, запрятала все чувства.
Хоть день бы, два бы что ли, подождал;
И ты немного тут «перестарался».
А я настаивать, особенно, не стал –
Быть осторожным, с детства приучался.

            Астар-йомзя.

Вот-вот.  А сам о чувствах говоришь,
Ты заешь, как Ойгуль бы оценила?
Ты для нее, скажу – «мальчишка» лишь,
Она  не чувствует какую бы-то силу.
Я оскорблен был просто за тебя,
Хоть и не выказал в беседе отношения.
Однако сделал вывод для себя –
Нас ждет, возможно, трудное решенье.

                Очир.

Но, в крайнем случае, ей можно намекнуть,
Что в смерти хана.…

             Астар-йомзя

Не подумай даже.
О смерти хана полностью забудь,
Ведь я предупреждал тебя тогда же.
Ты должен сердце покорить ее,
Как это сделать – вот, давай обсудим.
Тогол во всем достойный человек,
Он – мудрый вождь, к тому ж, прекрасный воин;
В сражениях он, редкостный стратег,
Такой и ханом стать, вполне достоин.

                Очир.

Ну, что ты дядя,  хвалишь все его,
Неужто, я  совсем его не знаю?

           Астар-йомзя.

Все это говорю лишь  от того,
Что за тебя бояться начинаю.

Но есть и у него, однако, слабина;
Далек  он от науки и искусства.
Конечно, это, не его вина –
Раз с детства к ним не впитывали чувства.
Неплохо можно бы сыграть на том,
Хотя и ты не можешь тут похвастать.
Науки ты воспринимал с трудом,
К искусству тоже не питал пристрастий.
Но что уж есть, то есть тут, наконец,
С Ойгуль хоть, тему общую найдете.
Ты больше проявляй свой интерес,
На  звезды,  глядя больше звездочета.
Для женщин звезды….

                Очир.

            С нею мы и так
Просиживали раньше и ночами;
Считали, и гадали – так и сяк,
Даже загадки сочиняли сами.

                Астар-йомзя

Вот и верни  опять ей  те года,
И осторожно все проделай это.
И не про библию ей говори тогда –
Поэтов разных «кстати»  вспомни где-то;
Припомни «кстати»» про Елюй–Даши,
Понравится ей про отца,  конечно.
Лишь после смерти мы «Ши дзин» нашли –
Ту «Книгу песен» называл он вечной.

Тут, слишком много знаний ни к чему,
Лишь, кое-что, там, почерпнешь из книжек.
Сама Ойгуль, пусть подведет к тому,
Ты направляй лишь, чтобы было ближе.
Ты говори ей, говори, болтай,
И чушь тут всякая при случае сгодится.
При том и руки как бы невзначай,
По-своему «попробуют» трудиться.
Но, осторожность при себе держи,
Она, наверняка уж станет ханшей.
Почтения ей больше покажи,
Пусть у тебя «заметит»  робость даже.
Она чванлива, и достаточно глупа –
Возвысь ее в ее глазах и выше.
По обстоятельствам, конечно, поступай –
Но покажи, что весь любовью дышишь.

                Очир 

Не знаю как, а тут еще Толгот
Быть может, поменяет распорядок;
И службу по-другому развернет –
Тогда не отвернуться от пригляда.

              Астар-йомзя
 
Не развернет он ничего теперь,
За это беспокоиться не надо.
Была поддержка – захлопнулась дверь,
Хоть придержаться б старого уклада.
Уедет скоро в Пор-Бажын к тому ж,
Туда-сюда…. Пройдет почти пол года.
Ойгуль оставит на полгода муж –
Полгода целых – полная свобода!
Коль оплошаешь – грош тебе цена,
Тогда уж, как с тобою быть, не знаю.
Стать повелителем – тебе судьба дана,
Не станешь им – то ждет судьба иная.

                Очир
      
Я постараюсь, дядя, я клянусь,
Не подведу, поверь, я род свой древний.

            Астар-йомзя.

Не говори пока что «Развернусь», 
Ты делом поддержи порыв душевный.

Теперь иди, на службу уж пора –
И не стесняйся показать там рвение.
Иди. И помни,  ныне не «вчера»,
В руках твоих – потери, обретения.

                (Очир уходит).

           Астар-йомзя (задумчиво)

Куда идем?.. О время перемен!
Что впереди… Что рок нам там готовит?               
Для йомзей, йомзей нет других взамен,
Пророчества свои, увы, тут не подходят.
Но чувствуется, чувствую нутром -
Грядут большие в жизни перемены.
О них, увы, узнаем лишь  потом,
Когда уж ничего там не изменишь.
Эх, был бы бог! Молился бы сейчас,
И душу бы свою, как можно,  успокоил.
Быть верующим, легче много раз –
Как бы себя к защитнику пристроил.
От древних предков, видно, от жрецов,
Пришли к нам в души  всякие сомнения.
Какая разница бы нам, в конце концов,
Что сбудется, какие  перемены. 
Но нет ведь, нет - йомзя извелся весь,
Беда, что сам не верит он в мистерии.
А что пророки?.. Сам такой же здесь,
Как сделать так, чтобы себе поверить?
Ну, ладно, так и быть уж, подождем,
Там поглядим - что будет, то и будет.
Мы йомзи – значит, мы переживем,
А наши действия  грядущее рассудит.

(Встает, начинает убираться в кумирне).

                занавес               
               
            
                АКТ  ТРЕТИЙ

                СЦЕНА  ПЕРВАЯ.

         За закрытым занавесом слышится тихая заунывная молитва.
     Ханская юрта.  На переднем плане на коврах сидят: гурхан Альдигей, Толгот, священник, еще двое-трое стариков. На небольшом возвышении сидят дети Илии Алмас и Джурка. Там же Ойгуль.
 Занавес открывается в тот момент, когда вся группа заканчивает молитву).
               
           Священник

Мир праху твоему.
Аминь, аминь, аминь.

(Все присутствующие повторяют за ним)

Аминь, аминь, аминь…

     (Все крестятся).

О господи! Прости дела мирские,
Мы все, мы все скорбим здесь как один,
Раз уж пришли нам испытания такие. 

        (Крестится. Обращаясь ко всем):

Волю усопшего хочу вам передать,
Что при свидетелях он высказал пред смертью:
Во-первых, нам Ойгуль бы поддержать,
На предстоящем курилтае вместе.
Велел  своих рабов он отпустить,
Что эти дни готовили здесь пищу.
Так и сказал, что бог велел простить,
Причину смерти пусть никто не ищет.

О детях позаботиться просил –
Опекуном назначил он гурхана.
Их в Пор Бажын свезти мне поручил,
Велел Толготу быть при них с охраной.
Переживал он  за судьбу страны,
Просил не допустить в стране волнений,
На курилтае  общем мы должны,
Как раньше было, все с единым мнением.

                Ойгуль.

А как быть нам  с Алмасом и Джуркой –
О них заботиться  я брату обещала.

                Священник

Волю усопшего воспримем мы, такой -
Как уж душа,  пред смертью пожелала.

Вопросов сложных я не вижу здесь,
В любое время можешь ты встречаться.
Улус гурхана он открытый весь,
Что вряд ли стоит этого бояться.   
Любовь – забота. Если любишь их,               
Она проявится по-разному и всюду.

                Альдигей.

Не будет вам препятствий никаких,
Совместная о них забота будет.
Надеюсь, ханшей изберем тебя,
А между тем, мальчишки, подрастают.
Потом распорядится их судьба -
Пока их разум, сила прирастают.
Я буду, счастлив, выполнить свой долг,
А за доверие, премного благодарен.

             Священник.

Наш Альдигей  - полсотни лет гурхан,
Надумал он на отдых попроситься.
На усмотрение Ойгуль, сказал наш хан –
Не знаю, как к тому нам относиться.

                Ойгуль.

Если конечно, изберут меня,
Если я стану полновластной ханшей –
Хотела бы, гурхана не менять,
Нельзя менять все сразу в жизни нашей.
Годок ли, два ли – пусть пока пройдет,
И если тесть мой все ж уйти захочет,
Он сам себе и смену подберет.
По-моему, так лучше.

              Священник.

Между  прочим,
Ойгуль сказала мудрые слова.
Нельзя вдруг все менять в устройстве жизни,
Когда начнешь вникать едва-едва,
Иначе можно навредить отчизне.
Теперь, мне кажется, что прав был Илия,
Когда на ханский сан назвал он имя.

                Альдьгей.

Немного ошибался здесь и я,
Ойгуль, - и я согласен тут с другими. 

              Толгот.

          Обращаясь к Ойгуль

Ойгуль, касаясь мнения моего –
Во мне найдешь ты верного «служаку».
И  спрашивать не надо, за кого,
Без спроса догадается тут всякий.
               
            Альдигей.

Определился  близкий к хану круг -
Вокруг  Ойгуль мы дружно соберемся.
От нас зависит многое вокруг,
Едины будем – многого добьемся.
И собирая общий курилтай,
Мы общею командой выступаем.
Кара-Кидане, да и весь Алтай
Согласны будут  с тем, что предлагаем.

              Ойгуль.
 
Хочу сказать я, завершая  разговор,
Спасибо за поддержку  вам, спасибо.
В дела я не вникала до сих пор –
За  Илией спокойно жить могли бы.
Я не за то, чтобы уклад ломать,
Дурное дело – развалить порядки.
А новые порядки создавать
Нужны года, а может, и десятки.
Сказать по правде, ну какой я хан?
Я лишь на время -  подрастут мальчишки,
Я передам им этот тяжкий сан;
Стране нужна на время передышка.

Вам, Альдигей,  мой свекор и  гурхан,
Просила бы подольше продержаться.
Вас знают все, со всех окрестных стран,
Без вас не знаю, что может начаться.
Нукеры ваши – это наш оплот,
На них и только, можем опереться.
Толгот -  один из лучших воевод,
Пока он есть – у всех спокойно в сердце.
               
А Вам, святой отец, мы кланяемся все,
Без вас в разброд пошли бы наши души.
Вы в монастырь, как будто, насовсем,
Остались бы,  и всем бы стало лучше.

К вам, аксакалы, дедушки мои,
Всегда питала я почет и уважение
Вы – страж традиций  рода и семьи,
От вас идут  все наши достижения.
На вас я уповаю больше всех,
Когда  о будущем вдруг возникают споры.
Лишь с вами  связываю я любой успех -
Для нас вы, вроде нравственной опоры.      

                Священник.

И так, считаю, состоялся разговор,
Ойгуль мы выдвинули, я скажу по чести.
Приятный это знак с далеких пор,
Единодушие мы выразили вместе.
               
Я сомневался, было, признаюсь,
Ведь сан такой, конечно, не для женщин.
Елюй Даши я вижу в ней, клянусь,
По мудрости «мужского» в ней не меньше.
Сама Ойгуль нам дату назначай,
Собрать  старейшин  племени Киданей,
Так  с божьей помощью пройдет и курилтай,
Нас думаю, поддержат христиане.         
На этом мы сегодня завершим,
И с божьей помощью дождемся курилтая
   
(Все встают, начинают расходиться).       

                Джурка.

А можно?  К батюшке, с Алмасом мы хотим?

           Священник

Конечно можно! Кто нам помешает?
 
    (Выходят, обнявшись втроем).

                Занавес
               

                СЦЕНА ВТОРАЯ

Ровная площадка, предназначенная для общественных встреч, окруженная юртами знатных людей  рода. В отдалении на фоне невысоких холмов так же виднеются юрты кочевников. Недалеко виднеются столбы с привязанными к ним конями.
Сегодня Курилтай – большой совет. В связи со смертью хана избирают нового хана.
На переднем плане расстелена огромная кошма. На кошме сидят аксакалы родов, военачальники, родственники  умершего хана. В их числе и  Астар-йомзя.
Среди всех на небольшом возвышении, сидят гурхан священник и сестра умершего хана – Ойгуль.
Слышится тихий гул. Это тихо переговариваются сидящие на кошме, меж собой. На отдельном возвышении сидит старейший из аксакалов дед Кирсан. Он сидит полусогнутый, уставившись на свои ноги, и сосредоточенно слушает. Наконец он встает.

          Дед Кирсан

Родные, соплеменники  - Кара Кидане,
Здесь Илия сегодня нас собрал;
Святой наш хан велел собрать Собрание -               
А сам он перед господом предстал.
Закон для курилтая он таков –
Здесь предстоит нам вынести решение.
Закон нам дан из глубины веков,
По древнему степному Уложению.
Для всех из нас условие одно -
Любой присутствующий высказаться может,
Пусть говорит он, сколько хочет, но,
Стоять при том,  одной ногой  лишь,  должен.
Прервать себя он может только сам -
Второй ногой, едва земли коснуться.
И  время экономить так удастся  нам,
И к выступлениям,  построже отнесутся.
Из правил исключаются лишь те,
Кто так, одной ногой стоять не может;
Есть исключение еще потом, для тех,
Кто должен Курилтай наш подытожить.

                Ну,  в общем, всем нам доброго пути –
                На славу нашего  Киданистана.
                И к общему Решению прийти,
                Найти достойного на место хана.
                Теперь пускай, в курс дела нас введет,
                Наш старый друг, наш батюшка Ираклий.
                Одной ногой стоять, тут не идет –
                Он уважаемый и в возрасте, не так ли?

Садится на кошму. Вместо него становится священник.
Пытается стоять на одной ноге. У него не получается. Раздается смех.
               
               
                Выкрик из толпы:
               
                Святой отец! Не мучайся ты так,
                Тебя и так все слушать будем рады!

                Священник.

                Спасибо, коли так. А то ведь мне никак,
                Немного  молодость свою вернуть бы надо.

           (Оглядывается на деда Кирсана.  Тот одобрительно кивает головой).

                Восславим бога, соплеменники мои,
                За то, что наш народ и цел и независим.
                Что отстояли мы пределы все свои -               
                И постоянно от врагов их чистим.
                Наш  Илия  был редкостным вождем,
                Таких людей  всегда бывает мало.
                Второго Илию едва ли мы найдем,
                Но хоть достойного избрать бы не мешало.
                Надеюсь, будут предложенья здесь,
                Любые предложения обсудим.
                Что б выступать мне, вновь  сюда  не лезть,
                Представлю пожеланья хана людям.

                Он перед смертью близких всех собрал.
                И высказал свои соображенья.
                Имен при  этом много перебрал,
                На каждом он нашел и  возражение. 
                Он  выбор на Ойгуль остановил,
                Как дочь Елюй Даши – она принцесса.               
                Но он не просто выбор предложил –
                Разносторонность оценил он интересов.
                Круг интересов у нее широк,
                И понимает языки соседей;
                В вопросах письменности знает толк,
                И мудростью пленяет всех в беседах.
                Свой голос за Ойгуль подам и я,
                Уверен,  «хан Ойгуль» послужит славно.
                Пока два голоса здесь – я и Илия
                Что скажет курилтай – вот это главное.
                За вами слово и спасибо вам.
                (Садится).

                Дед Кирсан
                (С места своего сиденья)

                Послушаем, что скажет наш Гурхан,
                Наш уважаемый великий воевода…

                Альдигей.

             Встает на место выступления. Уверенно стоит на одной ноге

                Мы излечились все от старых ран,
                И был покой для нашего народа.

     Закашливается и  нечаянно теряет равновесие и встает на обе ноги. Кто-то смеется.
    Он, махнув рукой, направляется на свое место.

                Я за Ойгуль.

                Дед Кирсан
                (В адрес насмешника)          

                Просил бы старость уважать,
                Я бы еще хотел его послушать.
                Но есть законы - надо соблюдать,
                Иначе можно все у нас порушить.
                Кто хочет выступить, махните мне рукой,
                Любой из вас здесь высказаться может.
                Кто, кто?
                Мне плохо видно за толпой.

                Голос
               
                Гурхан хотел еще сказать, похоже.

                Дед Кирсан.
               
                Послушаем сначала мы других
                Он за кого мы все-таки узнали.
                Ну, кто еще? Я вижу, круг затих,
                Ведь все хотели говорить сначала. 
                Ну что ты скажешь нам Астар – йомзя
                Известный всем, великий наш целитель?

                Астар-йомзя
                (Медленно встает)            

                Мне на одной ноге стоять нельзя,
                Скажу я мало, уж меня простите.

                А что касается, кого теперь избрать -
                Нам что ни поп, то батюшка, не так ли? 
Против Ойгуль мне нечего сказать,
И за Ойгуль, я удивлю вас вряд ли.
Так, что приму я то, что скажут все,
Решит что курилтай, оспаривать не стоит.
Хотелось бы  откланяться мне с тем,
Я повторяю – все меня устроит.

             (Садится на свое место)

                Голос

  Галсан тут хочет говорить. Галсан!

               Дед Кирсан.

Пожалуйста, пускай сюда выходит.
Неважно, низкий ли или высокий сан,
Пусть речь свою отсюда произносит.

(Выходит хмурый широкоплечий нукер.
Встает на одну ногу. Снимает шапку.)

        Галсан

Я из улуса Калаваш-Беги.
Улус граничит наш, страной меркитов;    
Жить на границе, ставки высоки –
Мы потеряли множество джигитов.
Благодаря Толготу  живы мы,
Улус наш постоянно навещает.
Едва начнут меркиты «кутерьму»,
Толгот уж, тут как тут,  и это выручает.
Пусть станет ханом юный принц – Джурка
Толгот при нем как главный воевода.               
Пусть будет у него как правая рука;               
Хан женщина – беда лишь для народа.

                Голос с места.

Какая разница? И при Ойгуль,  Толгот,
Тем более приходится ей мужем?
               
                Галсан

    (Уверенно продолжая стоять на одной ноге)

Когда меркиты угоняют скот,
Поход  решительный и скорый нужен.             
А женщина, такого не поймет,
Начнет препятствовать, тем более при власти.
А то еще, капризничать начнет.
Нет, нет, хан - женщина нам принесет несчастье. 
Не знаю как другие, я -
За то, чтобы Джурку назначить ханом.
Был долго ханом мудрый Илия,
И сын его не оплошает саном.
Слегка в начале надо бы помочь,
Потом и опыта и силы наберется.
Толгот, я думаю, помочь ему не прочь -               
То дружбою ему потом зачтется.
               
(Встает на обе ноги. Надевает на голову шапку и садится).

                Дед Кирсан.

Ну что ж.  Есть мнение еще одно.
Джурку назначить ханом предлагают,
Надеюсь не последнее оно,
Послушаем, другие как считают.
Ну,  кто еще?

           Голос с места

Племянник здесь Елюй Даши.

                Дед Кирсан.

Выкрикивать не надо  с места;
Давайте, раз племянника нашли,
Пусть выступит, нам будет интересно.   

(Встает джигит из заднего ряда. Начинает говорить прямо с места).

                Джигит 

Я не хочу.  Это шутник – сосед;
Наполовину я нойон к тому же.

               Дед Кирсан.

У нас на курилтае шуток нет,
Вопросы жизненные все-таки решаем.
Давайте-ка, сюда, «шутник – сосед»,
Здесь пошутите, перед курилтаем.

К месту выступления подходит другой  джигит, осторожно находит            
равновесие на одной ноге, снимает шапку.

          Джигит

Я, крикнув с места, вовсе не шутил,
И в правду он Елюй Даши,  племянник.
Мне выступить о нем, он запретил,
Но я - от племени, от нашей всей посланник;   
Любил его и хан наш Илия.
Что мать нойонка, ничего не значит,
Не может это сильно повлиять;
В расцвете сил, в сравнении, тем паче.
Пусть станет ханом славный Буюрук,
И он имеет право на наследство.

(Неожиданный занавес. Перед занавесом появляется, ведущий).

          Ведущий.

Прервем на пике споров курилтай,
Порою длился курилтай недели;
За всем не проследить, ведь, почитай –
Не час не два – недели бы сидели.
А я скажу вам,  были споры да,
Ойгуль, однако, все же стала ханшей.
А остальное – будто как всегда:
И Альдигей, гурхан – над войском старший,
И воеводою  Тогол, как раньше был,
Очир, назначен, старшим над охраной.
Все, как и прежде. Но очаг остыл,
В роскошной юрте умершего хана.

Сирот забрал с собою Альдигей,
Определил их в войсковую школу.
Живут как все, среди других детей,
Они   привязаны к отважному Тоголу.
Но им не обойтись без перемен,
В паломники придется превратиться.
Молиться  возле монастырских стен,
И к таинствам великим причаститься.               

Готов к тому уже Святой отец,
С патриархата  уж прислали смену;
Служенью богу там найдет венец,
И видно - будут, будут перемены.
Пока затишье, но тревога есть,
Гнетет сердца неведомая сила.
В сердцах тревога на любую весть,               
Безвременье как будто наступило.
               
               
                СЦЕНА ТРЕТЬЯ

          Юрта хана Илии. В юрте близкие родственники хана во главе с Ойгуль. Здесь же старый священник. С ним рядом молодой наместник. На переднем плане, возле Ойгуль сыновья хана Илии  Алмас и Джурка. То вбегает, то выбегает Толгот.

            Ойгуль
  (вытирая слезы, обнимает мальчишек)

Казалось бы, разлука далека,
А вот она, нежданно как настала;
Хоть знала, но надеялась, пока,
По суетным делам все отлагала.
Ох, как  вас завтра  будет не хватать,
Как вдруг пошли разлука за разлукой.
Алмасик мой! Я буду тосковать,
Джурка, родной, без вас мне будет жутко.

              Священник

Святое дело, милая моя,
Не горевать, а радоваться надо.
Благословенна миссия сия,
Прощение грехов тому наградой.
Места  святые. Мало на земле,
Куда бы христианин так стремился.
Оставить там молитвенный свой след -
Кому из нас, тот монастырь не снился?
Мне самому расстаться с вами жаль,
Я за полсотни лет, уж сжился с вами;
Но не храню я на душе  печаль,
Есть благо высшее – поймите старца сами.
Мне тоже там вас будет не хватать,
Но буду помнить  и за вас молиться.
Пусть будет с вами божья благодать –
Пусть божья охраняет вас десница.

А что касается племянников твоих,
Совсем недолго там они побудут,
Счастливых, окрыленных встретишь их -
И встреча будет та подобна чуду.               

                Ойгуль

Простите женщину, святой отец,
Своим рассудком все я понимаю;
Но страх у нас ведь в глубине сердец,
Где страх, там мысли плохо принимают.
Мне трудно просто совладать собой,
Конечно все я, все я понимаю.
Детишкам талисман отдам я свой,
И счастья на дорогу всем желаю.               

              Альдигей   (Толготу)

Проверь еще, еще раз - все ли, все ли взял;
Чтоб в суматохе не забыть чего-то.
Я в молодости, список составлял.

                Толгот.

Напоминать не надо все Толготу.
Все у меня готово уж давно,
Ребятам что – проверить не мешает.
И теплую одежду заодно -
В горах и в лето холодно бывает.
А так, как будто все,  отряд готов,
Здоровы, подготовлены и кони.
В пути найдем и пищу мы и кров -
Мы, степняки привычные, искони. 

              Священник.

Сроднился с вами я давно уже,
Теперь вот, очень трудно расставаться.
Одно лишь утешение душе –
За вас молиться буду там я, братцы.
Хочу представить, смена мне пришла –
Служить он будет здесь и вам и богу.

  (Подводит скромно стоящего у входа молодого священника на передний план)

Вот новый батюшка. Он изучил дела,
И с чистой совестью могу теперь в дорогу.
Мне не к лицу, рассказывать о нем
Он о себе, конечно, сам доложит.
Надеюсь, добрым будет ваш прием,
Ему в начале службы  то поможет.   
В начале службы трудновато всем
Вы уж его в начале поддержите.
А попривыкнет,  будет «свой» совсем –
Как говорится, жалуйте, любите.…

       Молодой священник

Я из Ромеи прибыл к вам сюда,
До этого там долго обучался.
Еще мальчишкой поступил туда,
По Типикону, жить всегда старался.
Хотя я по рождению и грек,
Меня влекли восточные народы.
Душой я стал восточный человек –
Сюда стремился я с большой охотой.
Я изучил четыре языка,
Один из них – язык кара-киданей.
Не знаю, как я буду привыкать,
Но верю, скоро все привычным станет.
Конечно, практика моя мала,
Пожить с отцом Ираклием хотелось,
Но, вижу, как у вас пошли дела,
Причины веские и время завертелось.
Я, в сущности, неопытный юнец,
Пока везде мне как-то неприютно; 
Как обращаются ко мне, «отец»,
Признаюсь, чувствую неловко, неуютно.
Необязательны приставки потому,
Зовите лучше, просто, Дионисий.
Кто по старинке «батюшка»,  тому
Готов и сам я трижды поклониться.
Я постараюсь нужным стать вам здесь,
Хотя, нужней здесь опытный служитель.

             Ойгуль.

Ах, Дионисий, юноша, «отец»,
Как тут у нас, в краю кара-киданей?
С жильем устроили тебя  хоть, наконец,
А то ведь скоро холода настанут.

        Старый священник.

Не беспокойтесь милая о том,
Ему я новенькую юрту оставляю.
Неплохо обживется скоро в нем,
И долго жить ему я в нем  желаю.

           Дионисий.

Все хорошо, для жалоб нет причин,
Неопытность моя слегка тревожит.

              Ойгуль

Неопытность – не слабость для мужчин,
Здоровье было бы, оно всего дороже.

                Толгот.

Ну, все! Теперь готовы все;
Давайте, посидим перед дорогой.

                Ойгуль

Что значит все! Не поняла совсем,
Ведь завтра выход был назначен, вроде!

                Толгот.

Держать наш выход должен в тайне я,
Прости Ойгуль, нужна тут осторожность.
Простая хитрость, все поймут меня –
Засады встретить тоже вероятность.
А я в ответе за людей, детей;
Предусмотреть тут  всякое обязан.
Прости меня и добрых жди вестей –
Я выполню свой долг – я, словом чести связан.

  Все замолкают и усаживаются на ковер

                Альдигей.
Ну, в добрый путь. Пора, выходим все.
Пусть выйдет впереди один священник,
А Дионисий позже, после всех.

                Ойгуль

   (Бросается обнимать Толгота)               

Толгот! Родной! Ну, милый мой мошенник!
Прощаться сразу, что ли мне теперь;
Я ведь ждала прощальной нашей ночи.

                Толгот.

Вернемся, будет все у нас, поверь,
Коль веришь, так разлуки знай, короче.

    Выходят все. Предпоследними в обнимку выходят
Ойгуль с Толготом.  Последним выходит Дионисий

         Занавес. Выходит ведущий.

               Ведущий

Внезапное прощание скажу,
У всех в сердцах тревогой отозвался.
Недалеко, как будто Пор Бажын –
Но Знаком он каким-то показался.
Ойгуль рассталась грустно и тепло,
Тревожилась за них и это не скрывала;
Нет злости в ней – что было, то прошло,
И расставаясь, мужа  все   ласкала.

Как там паломники прошли пути,
О том подробных не было рассказов.
С Тоголом можно хоть куда пройти –
Он никого не подводил ни разу.
Не захотел вернуться принц Алмас –
Понравилось там жить среди монахов.
Тогол с Джуркой интересуют нас;
Они вернулись без упреков страхов.
Пока грехи замаливали там,
Произошли события иные.
О них как раз расскажут дальше вам,
События забытые поныне…


          АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

        СЦЕНА  ПЕРВАЯ
               
  Кумирня  Астара-йомзи. Входит молодой священник Дионисий.

                Дионисий.

Простите, дедушка, могу ли я войти,
Случайно в чем-то, здесь не помешаю?
Не смог я мимо просто так пройти,
Возможно, я ошибку совершаю.

               Астар-йомзя.

Вот неожиданность! Ко мне святой отец!
Конечно можно! Буду рад всегда я!
Что, провидение, или уж сам творец,
Помог нам встретиться, я правильно считаю?
Ох, как я рад! Скажу начистоту,
Здесь долго жил святой отец Ираклий;
Но, обходил кумирню за версту –
Враждебных духов логово, не так ли?
А если разобраться, мы с тобой,
«С тобой» тут не конкретно, обобщенно;
Практически живем одной судьбой -
Не важно там, крещенный, некрещеный.
По сути же мы делаем одно –
Мы  с вами ведь, хранители традиций.

                Дионисий

Мне, честно говоря, не все равно,
Служу я вере, буду тем гордиться.

У вас, конечно же, религия своя,
И этот выбор уважать я должен;
В другой религии – огромные края,
Но бог один, везде один он, боже.

             Астар-йомзя

Я про себя сказать так не могу,
Не принимаю я слепую веру.
Мне разум даден, что б в своем мозгу,
Сомнения я смог бы опровергнуть.
Вот скажем бог – начало есть «добро»
Надеюсь, здесь со мною ты согласен.
А что Добро, и для чего оно,
Коль зла не будет, чем он будет красен?
В сравнении ведь познается все:
Все время праздник – это тоже будни,
И радость новизны уж не несет,
Дни побегут обыденно и нудно. 

                Дионисий.

В моем понятии добро и есть добро,
И толковать тут сложно по-другому.

             Астар-йомзя.

Ну, хорошо, из Библии  урок -
Есть рай, там с Евою Адам живут как дома.

Не встретился бы  Искуситель им,
Так бы вдвоем  там, на века остались?
Не надоело бы так столько жить одним –
И смерти нет им, как бы ни старались!
Так кто же сделал там «добро», скажи,
С чьей помощью мы появились с вами?
Не захотел бы я века прожить;
То значит, смерть - как знак добра над нами.

                Дионисий.

Хотелось бы мне веско возразить,
Но я неопытен в подобных спорах,
Оставим тему, я прошу простить -
Ответы я найду на них нескоро.
Я по другому ведь вопросу тут,
О вас мне говорили – вы Целитель,
И слухи разные по поводу идут,
Вы чар великих будто повелитель.
Целительство я тоже изучал,
Знакомился с трудами Гиппократа.

          Астар-йомзя.

О, Гиппократа! Клятву там давал?
Вот это, я скажу тебе, что свято!

               Дионисий

Вы Гиппократа знаете к тому ж?
От  йомзи этого, не мог и ожидать я!

          Астар-йомзя

Йомзя обязан, раз назвался,  уж,
Знать многое, как все его собратья.

Не только Гиппократа,  Ибн Сино,
Целителей мы знаем и восточных.
Все охватить нам, йомзям не дано,
Но мы стремимся быть не хуже прочих.

             Дионисий

Я, слава богу, не ошибся в вас,
И буду дальше, значит, обращаться.
И поучиться, может быть, подчас.

            Астар-йомзя.

В любое время можешь появляться.
Я более того, еще тебе скажу,
С одним священником давно уже мы дружим.
Я как-нибудь тебя к нему свезу –
Я ж говорю, мы просто, Делу служим…
Он тоже грек, уж много лет назад
Он прибыл, был  – не старше вас, мальчишка!
И я был юн, тому был очень рад,
И вот, мы дружим  лет…, полсотни слишком.
Он Гавриил, а здесь вот – Шавриил,
И ты здесь будешь скоро просто  Тинис. 
Всех преданностью делу, покорил,
Такие раньше здесь не находились.
При встречах мы нередко спорим с ним,
Но это дружбе нашей не мешает.
Мы каждый жить по-своему хотим,
А в спорах  часто, правых, не бывает.               

               Дионисий

(Оглядывая стены, завешанные разными травами
и снадобьями)

Тут позавидовать бы просто можно вам,
Набор, скажу, Ваш очень впечатляет;
Имел ли столько Авиценна сам -
Я не поверил бы, что так в степи бывает.
               
Здесь многие из трав ведь не растут,
Не то, что знать, - ведь пользоваться ими.
А эти что – медвежьи лапки тут,
Иль, может,  колдовство творите с ними?

                Астар-йомзя.

Нет, нет, конечно же, какое колдовство,
Признаться, сам я в колдовство не верю.
Умение – вот основное волшебство,
Не прибегаю я  к явлениям  мистерий.
Кто прибегает к ним – обычно шарлатан,
Увы, встречаются  нередко, и такие.
Узнал, что  травы здесь из разных стран  -
Знать, знания имеешь неплохие.
Я в людях любознательность ценю,
И часто сам завидую им очень.
Едва ли «Новое» теперь я применю –
Тут возраст уж диктует, между прочим.
Из лапок тоже делаем отвар –
Не заменим порой в составе смеси.

            Дионисий.

А есть уверенность, что это – божий дар,
Не то, что кто-то просто «накудесил»?

           Астар-йомзя.

Ну, об уверенности полной не скажу,
Всегда должно быть место для сомнений.
Из опыта простого исхожу –
Китайское оно, изобретенье.
Им пользуются,  много сотен лет,
Тысяче крат  проверено воздействие.   
Тут для отказа оснований нет,
Соразмерять свои лишь надо действия.

                Дионисий.

Ах, дедушка! Зачем вы лишь йомзя,
О вас бы слава по земле гремела!

              Астар-йомзя

Мне ипостась менять уже нельзя,
Раз жизнь моя почти что пролетела.
Но я и юный бы профессию свою,
Не променял бы ни на что другое.
Что мне природою дано - на том стою,
Немногим лишь судьба дарит такое.
А йомзи, парень, если хочешь знать
Единственные, независимые люди.
Свои законы могут соблюдать,
Жить по другим, никто их не принудит.

            Дионисий.

О вас и по-другому говорят,
Что вы могли бы даже бурю вызвать;
Орлы по вашей воле к вам летят,
И звезды падают по вашему призыву….

            Астар-йомзя

Законы у природы все свои –
Не сможет повлиять какой-то человечек.
Раз верят так – проблемы не мои,
Фантазии людские тоже вечны.
Те выдумки не поощряю я,
Они мне часто в практике мешают.
Но сплошь и рядом их встречаю я,
Порой, бывает, даже обвиняют.

               Дионисий.

Да, да, и это слышал, признаюсь,
Но, вот теперь, как встретился я с Вами,
Я больше верю вам теперь, клянусь,
Слепой лишь пользуется слухами-словами.
Встречал я и таких; про яды говорят,
Мол, йомзи не чураются отравы.
Мне трудно совместить Целительство и…, яд,
Хотя, различные порой встречаем нравы.

              Астар-йомзя

Я философски отношусь к тому,
Хотя, страшусь порою и «последствий».
Я ядов не держу – они мне ни к чему,
Любой состав – он  яд по форме действий;
И он всегда таит в себе угрозу.
Вот, для примера: маленький «фиал» -
Немного в нем, лишь небольшая доза.

Показывает  маленький флакончик с каким-то составом.

А яд какой! Чуть что не рассчитал,
Считай, гулять уже в небесном царстве.
На то и йомзи - чтобы это знать;
Он над своими действиями властен.
Все нужно осторожно применять,
А кто того не знает, нечего тут делать.

А людям что? Им лишь бы обвинять –
Не веришь, так зачем же йомзю звать?

            Дионисий

Я уж сказал, завистников полно,
А вот, вникать в детали, мы не можем.
Лечить людей, не всякому дано,
А зависть многим, просто душу гложет.

Однако мне пора уже идти,
Спасибо вам за эту нашу встречу.
«Другого» в вас рассчитывал найти,
Теперь мне даже на душе полегче.               
Не удивительно, что друг ваш Гавриил,
За столько лет не растерял к вам чувства.
Не зря я значит, вас здесь навестил –
Я встретил здесь Науку и Искусство.

                Астар-йомзя.

Ну ладно, ладно, юноша, мой друг,
Я рад, что ты доволен этой встречей.
Людей здесь интересных, узок круг,
Скажу, не каждый встречный - поперечный.
Я искру божью почувствовал в тебе,
Быть может, будущее ждет тебя большое.
Я не пророк смотреть пути в судьбе,
Но видится мне дар за юною душою.
И я такой был, в дальние года,
Давно то  было, и не все там помню.
Встречать тебя я буду рад всегда,
И с другом Гавриилом познакомлю.
               
      Дионисий (идет к выходу)

Заранее спасибо говорю,
Уж мысленно ту встречу представляю.               
Пойду. Еще раз вас благодарю.

                Уходит

           Астар-йомзя.

Всего хорошего и я тебе желаю.

Задумчиво рассматривает свой набор лечебных средств.

                Занавес

         
      СЦЕНА  ВТОРАЯ

Юрта ханши Ойгуль. Ойгуль сидит в кресле. Перед ханшей на коленях два чабана из дальнего улуса. В руках мнут свои чабанские войлочные шапки. У выхода стоит начальник охраны хана Очир.

                Ойгуль.
 
Угнали, говорите, весь ваш скот,
А нападающих, хотя бы вы узнали?

                Чабан.

Ну, как узнаешь их, когда напали вдруг,
Скрутили нас и бросили в ложбину.
Лежали мы, как бы, без ног, без рук -
И не увидеть тут, куда ведут скотину.
Хоть, слава богу, не убили нас,
Оставили, беспомощно валяться.
Случилось это с нами первый раз,
И  не были готовы мы сражаться. 
Спасибо, к счастью, появился пес,
Он нас и выручил, как перегрыз веревку.
Толгота нет, так их шайтан принес,
Он расправлялся раньше с ними ловко.

                Ойгуль

Вас, значит, там не охранял никто,
А что ж Галсан, Толгот его назначил?

                Чабан.

А что Галсан? Он  все-таки, не то;
Толгот ведь действовал совсем, совсем иначе.
Толгот заранее уж знает про врагов,
И сокрушительным ударом их встречает.
Откуда б ни пришли, встречать он их готов:
Не зря его ведь барсом величают.
Конечно, он старается, Галсан,
Но что он может со своим отрядом?
Побыл тут, поскакал в соседний стан –
А враг уж тут, опять буквально, рядом.

                Ойгуль

Чего ж теперь от хана ждете здесь,
Что выдаст, может, новые отары?
Стада, вы думаете, про запас тут есть,
Или нашлет на нападавших, кару?
Пришли, пожаловались, думаете все,
Свой  долг исполнили – а дальше дело хана?
Всех соплеменников позвали бы еще,
Вооружились бы, позвали вновь Галсана.
Мужчины вы, в конце концов, иль нет!
Не стыдно вам тут перед женщиною плакать?
Идите, убирайтесь - вот вам мой ответ,
Совсем беспомощными стали все, однако!

(Чабаны встают и с низкими поклонами, пятясь,выходят из юрты.
 Собирается выйти и Очир).

Очир, а ты, куда вдруг побежал?

                Очир

Я…. я просто, находиться тут, не смею.
Я как вести себя  еще недавно, знал,
Ну, а с великим ханом – не умею.
Одолевает робость, признаюсь,
Прости уж за растерянность такую.
               
                Ойгуль.

Не бойся. На тебя  я не сержусь,
Я злюсь лишь на беспомощность  людскую.
Скотину, видите ли, угоняют их,
А кто мешал вам за нее сражаться!
Как не угнали в рабство их самих,
Мне остается только поражаться.
Мужчины вы, иль нет, в конце концов!
Ну, это не тебе Очир, не бойся,
Я все про этих горе – храбрецов,
О них Ойгуль сиди, тут беспокойся.

Ну, что ты мнешься. Проходи, садись,
Не узнаю – ты весь переменился.   
Может, причины  снова завелись,
Неладное, в душе твоей  творится?

               Очир

Великий хан! Душа моя чиста,
Но, видел я, как ты ласкала мужа.
Растаяла как дым моя мечта –
Я, стало быть, тебе совсем не нужен.

               Ойгуль
Ах, юноша! Наивный ты глупец,
Так ничего, я вижу, ты не понял!
Там, где не надо бы, совсем ты молодец,
А вот где нужно – ты сродни вороне.

            Очир
   
Эзоповской?

                Ойгуль.

Ну, понял, наконец!
А то, какие-то обиды он находит.
Иль «непонятливого» разыграл, хитрец?

                Очир

Мне эта кличка явно не подходит.
А вот эзоповские басни я люблю –
На каждый случай есть глубокий вывод!

                Ойгуль

Тебя теперь я на словах ловлю -
Мне обещал - попробовал бы, ты вот.
Где басни, что хвалился написать?
Болтать, большой ты, слава богу, мастер.
Ты хоть пытался, я хотела б знать,
Тебе знакомы творческие страсти.

                Очир.

Ну, нет таланта у меня ни в чем,
Живу одной любовью безответной.

             Ойгуль

Любовь приплел сюда еще зачем,
Тебе вопрос я задала конкретный?

               Очир

Ойгуль! Ах, госпожа! В растерянности я,
Мне постоянно что-то душу гложет.
И обращаться даже - трудность для меня,
Теперь уже никто мне не поможет.
Я как увидел вас с Толготом там,
Во мне буквально все захолодело.
Не быть я понял  в жизни вместе нам,
Апатия  душой всей завладела.

             Ойгуль               

Толгот, Толгот, заладил ты опять,
Как будто нет других имен на свете.               
Что мне, при всех все чувства проявлять,
А кто потом останется в ответе?
И так уж ходит всюду разговор,
В семье мол, что-то у Ойгуль не ладно,
А тут должна я проявлять раздор;
И ты туда же – вид был безотрадный.
А ты спроси-ка, если хочешь знать,
Чего мне стоило разыгрывать влюбленных!

                Очир

Меня заносит  «не туда» опять,
Я просто был взволнованный, смущенный.
Ну, не могу я равнодушным быть,
В глазах все время образ твой мелькает.
А встретимся – готов я волком взвыть,
Что подготовил – тут же все растает.

                Ойгуль.

А ты по-новому заговорил –
Неужто, вправду парень, ты страдаешь?

                Очир.

Страдаю ли!  Ну, просто, нету сил –
Сгорел бы, умер бы! А ты не замечаешь. 

                Ойгуль.

Ужели, правда?  Верится с трудом, 
Ну, подойди ко мне и встань поближе,
Хочу смотреть в глаза, уже потом,
Потом решу, как быть с тобой…, иди же!

                Очир

Я…. Я, ну ладно, хорошо,

   (Робко подходит к ней и протягивает руки)

Я подойду, и ближе…, коль прикажешь

               Ойгуль

Чего дрожишь? Ну ладно, подошел,
А дальше что, совсем не понимаешь?

(Осмелевший Очир внезапно обнимает Ойгуль, да так крепко, что та просто стонет…. Очир испуганно раскрывает руки)

              Очир.

Прости, я растерялся, сил не рассчитал.

              Ойгуль.

Нет, нет, мне хорошо. Ты мог бы и покрепче.

(Они вновь обнимаются. Их губы сливаются в долгом поцелуе).

                Занавес   

          (Выходит ведущий)

                Ведущий.

И так, Ойгуль теперь «Великий хан»,
Добилась своего, чего так добивалась.

Правление женщин в жизни разных стран,
По-разному конечно отражалось.
Великие примеры в мире есть –
Как управляли женщины умело;
Но в большинстве – а их не перечесть,
Страна от них лишь бедствия терпела.
Враги Киданей осмелели вдруг,
Сказалось долгое отсутствие Толгота.
Одно и слышно – нападения вокруг!
В улусах склоки – лишь одна забота.

Теснят теперь народ со всех сторон,
Подальше от границ теснятся люди.
Стада теряют – восполни урон,
Кочевнику без них легко ли будет?
Ойгуль сама  «ударилась в любовь»
Сказалась в ней разнузданность природы;
Горячая в ней закипела кровь,
И от морали, полная свобода.
И нет вокруг теперь таких людей,
Которые воздействовать смогли бы.
Вмешаться попытался Альдигей –
С ним поступила ханша просто грубо.

«Никто» теперь прославленный гурхан,
Запрещено ему и появляться.
Случись вдруг что – уж выручит ли хан,
Ведь к ней и заявляться все боятся.
Она показывает всем крутой свой нрав,
Хоть раз врагам бы это показала!
На курилтае кто-то был ведь прав,
У власти женщина – в стране житья не стало!
Скорей Толгот бы  появился вновь,
Лишь на него теперь – одна надежда.
А у Ойгуль в уме одна любовь –
И не скрывается совсем уже, как прежде.


                СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Юрта ханши Ойгуль.  Ойгуль ожидает молодого священника Дионисия. Наряжается,
Поправляет накидку на кресле. Раздается стук деревянных палочек  входа в юрту.
               
              Голос

Мир юрте вашей. Можно ли войти,
Не помешаю ли  своим визитом?
               
              Ойгуль

Святой отец! Ну, как же не зайти!
Вы можете прийти когда угодно!

Да проходите же, и не стесняйтесь тут,
Священники у нас всегда в почете.
Вас здесь в улусе в каждой юрте ждут,
И каждый ждет, что Вы с него начнете.
А я, как хан, уж первая из всех;
Поэтому ценю и Ваш поступок.
Вас не приветить – был бы просто, грех,
А уж красавца, вроде Вас, и глупо.
Эй, Ахтурат! Сготовьте-ка нам чай,
Отцу святому поклонитесь тоже.

               Дионисий

Вы извините, я слегка смущен,
Пришел сюда я в силу обстоятельств.
Я обстановкой в жизни принужден,
Не терпит встреча наша отлагательств.

Входят Ахтурат с Алчечек с набором посуды. Ставят на низенький столик перед креслом Ойгуль. Ахтурат крестится, робко подходит к священнику и целует его руку. Дионисий тоже крестится. Алчечек поставив поднос, робко идет к выходу. Дионисий смущен, он неотрывно смотрит на пол.

           Дионисий.
Храни господь вас и спасибо всем,
Не стоило возиться с угощением.

(Ахтурат и Алчечек выходят).

         Ойгуль.

Присядьте, юноша, не бойтесь, я не съем,
Спасибо Вам за это посещенье.

Давно уже не видела я Вас,
Сказали, дальние улусы навещали.
Надолго ли Вы к нам на этот раз,
Паства ведь ждет, скажу, не без печали.
А обстоятельства они у нас всегда,
И стоит ли о них тревожиться все время?
Найдем и выход, хоть, не без труда;
Подобное не раз испытывало племя.

             Дионисий

Садиться «по-восточному» учусь,
Привыкнуть к этому довольно трудновато.
Ногами, так и эдак…, все кручусь,
Не получается, однако, все как надо.

(Осторожно усаживается рядом с креслом)

              Ойгуль.

Ах, юноша! Святой ты наш отец!
Беда  была бы если б только в этом!
Не надевал еще терновый ты венец,
И меру бед, едва ль оценишь где-то.

Твои б заботы , на голову мне –
Как тяжело быть за страну в ответе!       

              Дионисий

Я тоже о сложившемся,  в стране,
Как раз сюда я по причинам этим.

           Ойгуль

Ты угощайся, может, араки?
Она к беседе всех располагает.

         Дионисий.

О нет, спасибо. Ныне – «не моги»,
В неделю  эту пост я соблюдаю.

          Ойгуль.

Ну, что мне с вами делать, пост он, все же пост,
Священников я в этом понимаю.
Сама я подниму, однако тост –
Ведь гостя дорогого принимаю.

(Наливает себе и пьет пьянящий напиток).

Вернемся к обстоятельствам твоим,
Так что заставило тебя ко мне проситься?
Раз встретил трудности, поможем и решим,
Не можем от тебя мы откреститься.

        Дионисий

Я, собственно…, тут дело не во мне,
Пришел я к Вам по просьбе аксакалов.
Тут с ними сам я соглашусь вполне,
С каких-то пор в стране тревожно стало.
Боятся люди за судьбу страны,
И в чем-то люди недовольны Вами.
Я, как бы, сам смотрю со стороны,
Угрозы видятся над всеми ныне, нами.
Меркиты захватили целые края,
А с юга наступают кераиты.

               Ойгуль.

А в чем же тут, скажи,  вина моя,
Что я должна там выступить в защиту?
Или, быть может, я их зазвала?

             Дионисий.

В стране в развале воинские части,
Поддерживать их власть должна была;
Но власть не стала принимать участие.

              Ойгуль

Ты что же, воинское дело изучал?
Или наслышался, как старики болтают?
Все норовят вмешаться; стар да мал,
И все Ойгуль, конечно осуждают.

             Дионисий.

Простите, госпожа, и это ведь не все,
О Вас тут ходят всяческие слухи.
И верить-то не хочется совсем,
Но, происходит то на фоне всей разрухи!
И многие возмущены в стране,
Вас обвиняют всюду в святотатстве.

           Ойгуль.

Ну, вот что, юноша, скажите лучше мне,
Что обвиняют люди просто в б - дстве!

(Дионисий начинает усиленно креститься).

           Дионисий.

Не надо, матушка, подобные слова,
Произносить не то, что неприятно,
Бог может покарать за это Вас,
Покайтесь срочно, кайтесь сердцем, внятно.

           Ойгуль

А кто решил, что женская судьба
Должна зависеть только лишь от мужа?
Возьми хотя бы, как пример, себя –
Жениться или нет, решаешь сам к тому же!
А девушку возьмут и отдадут,
Желает или нет – никто ее не спросит.
Пусть убоится  мужа – нате тут…
Она ж другого, может, в сердце носит,
Смотри, «прелюбо-…» вдруг не сотвори!
Мужчина сотворит, так кто его осудит?
Ты никогда мне так не говори,
Иначе, разговора-то не будет.
Скажи-ка лучше мне – я хан или не хан?
Я в силах издавать себе законы?
Зачем законы нам из дальних стран,
Зачем мне устаревшие законы?
Религия твоя диктует мне закон;
А знаешь, сколько здесь вокруг религий?
Сменю религию, кому потом урон?
Зачем мне над душой, скажи, вериги?

              Дионисий  (крестится)

Бог свят. Вы, матушка, не поняли меня,
Я не хотел ведь ничего плохого.
Религии нетрудно поменять,
Не этого боюсь я, а другого;
«Там» душам нашим быть в каких местах,
В раю, а аду ли – им заслугой стало.
Мы в этом мире только лишь в гостях,
Отпущено нам время очень мало.

Непоправим бывает каждый грех,
И покаянием глубоким их не смоешь.
И самый тяжкий из грехов, из всех –
Предав свой крест, тем путь ты Злу откроешь.

              Ойгуль
(Вновь наливает в пиалу араки)               

Ты, юный батюшка, как чистокровный грек,
Конечно Зевса знаешь – громовержца.
Он,  кто для эллинов, скажи, если не грех,
Начистоту скажи, а то мне плохо верится;
Он бог или не бог, хотела бы я знать,
Ведь Бог он, все же, лишь один на свете.

(Пьет свой напиток. Чувствуется уже его воздействие).

Как сочетается в тебе, еще скажи,
Всевышний Бог и та же Афродита?
С кем людям было интересней жить,
С сегодняшним, иль там, под «их» защитой?

                Дионисий

Он, Зевс, герой наш, просто из былин,
Язычники за бога почитали.
Но в мире бог, «спаситель» - он один;
Язычники, увы, о нем не знали.
Смотрю на Вас, молиться нужно Вам,
Сумбур не должен в мыслях оставаться.
Возврата нет к языческим богам;
Душа должна молитвой согреваться.

                Ойгуль.

А мне какая разница тогда?
А Бахус кто? Вот он мне, как-то ближе.

(Наливает и пьет опять свой напиток).

Проходят быстро юные года;
Вы плохо их проводите, я вижу….

Наклоняется к нему.

          Дионисий (слегка отодвигаясь)

Возможно, не ко времени я здесь,
Простите, госпожа, что так уж получилось.
Молитву краткую хотел, было, прочесть,
Во славу божью и за божью милость.

         Ойгуль  (развязно)

О да! Молитву – это хорошо;
А может быть…, споем мы лучше вместе?

Пытается обнять священника, а тот быстро вскакивает и крестится. Ойгуль неловко вываливается из кресла. С внезапной яростью вскакивает.

Ты что! Позорить тут меня пришел!
Священник тоже! Ни стыда, ни чести!
Эй, Ахтурат! Охрану позови,
Пусть выгонят его скорей «в три шеи»!
Нотации еще тебе, читать свои,
Ты как и был, и будешь лишь «пришелец»!
«Святой отец»…, чего ты здесь наплел,
Ты понимаешь, с кем имеешь дело?
Я хан, иль нет? И как же ты посмел.
«Перевоспитывать» Ойгуль, вдруг захотелось.

            Дионисий

Бог Вам судья, простите госпожа,
И вправду, я священник никудышний.
Хотелось осложнений избежать,
Но, по-иному рассудил Всевышний.
Не должен был я приходить сюда,
Неопытность моя сказалась видно.
Мне думалось, не нанесу вреда
Коль с Вами побеседую…. Обидно.

            Ойгуль

Священники не так себя ведут,
Совсем уж уважения не стало!

(Робко входит Очир).

        Очир

Прошу простить меня, не помешаю тут?
А то, вдруг Ахтурат меня позвала.
Я…. Я не понял;  о, святой отец,
Ах, госпожа Ойгуль, сюда вы звали?

       Ойгуль.

Сюда, сюда! Явился, наконец!
Я думала уж, просто вы пропали!

Ты должен выпроводить этого попа.
Немедленно из юрты…, из улуса!
И что б не знать мне, где потом пропал,
И никогда что б больше не вернулся!

          Дионисий

Бог с Вами, матушка, я сам теперь уйду,
Прости Вас господи, я не хотел плохого.

(Осеняет крестом стороны света, крестится и выходит. За ним выходит и Очир).

           Ойгуль

Постой, Очир. Найдет дорогу сам,
А ты зайди, поговорить нам надо.

(Очир возвращается. Ойгуль подходит к зеркалу и начинает растирать раскрасневшие щеки).

Как говорил со мной! И стыд и срам!
Не поп, какое-то исчадье ада.
И наглости набрался, ты смотри!

              Очир.

Ах, госпожа моя, зачем ты тратишь нервы,
Вон, слезы брызнули, скорее их сотри;
Позволь мне это – я увидел первый!

            Ойгуль.

Да слез-то не было! Ах, ты мой хитрец!
Чурбан стеснительный ; ты делаешь успехи.
А то уж, хоть пошли пасти овец,
Держать вблизи…, ну, разве для потехи!

Ну, ладно, наливай себе и мне
Придумай что-то новенькое к тосту.

Очир пытается обнять ее, она отталкивает, пьяная неуклюже садится в свое кресло. Очир наливает ей кумыс, себе араки.

Так не пойдет, получишь по спине,
Ты думаешь, схитрить со мною просто?
Кумыс я не мешаю с аракой,
Кумыс мешаю только с поцелуем.

(Притягивает к себе Очира. Целуются).

Какой-то, ты сегодня, не такой,
Мы, женщины, все моментально чуем.

            Очир

Я честно говоря, тебя приревновал,
Поэтому был чуточку расстроен.
И поп дорогу мне перебежал;
Против меня весь мир теперь настроен.   

            Ойгуль.

К кому, кому? К несчастному попу?
Ты видел сам, как я его турнула!

           Очир.

Я ревновать тебя готов к столбу,
А тут мне, что-то в сердце полыхнуло.

(Ойгуль обнимает его. Пьют араки из одной пиалы. Снова наливают. Целуются и пьют).

Скажу еще. И это ведь не все,
Сигналы есть – Толгот вот-вот прискачет.
Я чувствую, он горе нам несет,
Надолго разлучиться – это значит.
А то, быть может, худшее придет –
Порой бывает он непредсказуем.

           Ойгуль (задумчиво)

Источники вот…, сообщений тех,
Как думаешь, верны? И мы рискуем?

             Очир.

Едва ль найдешь источников верней,
Ты знаешь, кто мне сообщил об этом.

             Ойгуль.

Быть может знаешь, через сколько дней?
Тогда мы подготовимся и встретим.
      

            Очир.

Нет, к сожалению, в запасе ничего,
Быть может, завтра…, может чуть попозже.
С него ведь можно ожидать всего,
Толгот, он есть Толгот. Я вижу в нем угрозы.

          Ойгуль.

Ну, пусть прибудут. И решим вопрос,
Да так, что больше он уж не возникнет!
Сегодня нет пока что нам угроз –
Гроза пойдет скорей к тому, кто кликнет.
Сегодня славная нас ожидает ночь,
А там посмотрим, как все обернется.
Гони все страхи этой ночью прочь,
А там…, даст бог, неплохо обойдется.

(Обнимаются, целуются).

                занавес


              СЦЕНА  ЧЕТВЕРТАЯ

Юрта ханши Ойгуль. Зима. За юртой слышно завывание ветра. По стенам небольшие лампадки, тускло освещают юрту. В середине юрты на полу небольшой костер. Ойгуль закутанная в толстый шерстяной платок, сидит в своем кресле, только и видно одно лицо. Возле костра возится старушка Ахтурат. Она принесла ужин для Ойгуль, и подогрев наливает в пиалу.
      
               Ойгуль.

Ну, что так долго возишься опять,
Что б ты ни делала, приходится мне злиться.
И жалко мне порой, тебя  ругать,
Не знаю даже, что с тобой творится.
При мне живешь ведь с малых  лет моих,
К тебе по-своему привязана я с детства.
Другая бы, давно, подальше с глаз своих,
А я жалеть привыкла с малолетства.
И нет  секретов от тебя моих,
Что было у меня – про все ты знаешь.
Ну, ладно, хоть, хранить умеешь их,
И этим хоть, немного утешаешь.

Но вот, опять без Алчечек, пришла
Я ведь следить за ней тебе велела.
Что делала, когда сюда ты шла,
Или совсем осталась там без дела?

                Ахтурат.

Ах, госпожа моя, она была со мной,               
Она перебирает шерсть кутаса.
Как приготовим – красить все начнем,
К весне что б, юрты празднично украсить.
Она приучена трудиться хорошо,
Но вот, молчит; и слова не дождешься.
Что у нее, не знаешь, за душой,
Душа быть может, возле дома вьется.

                Ойгуль.

Хоть на вопросы что-то говорит?
О бегстве думает она, возможно.
               
                Ахтурат.

О нет.  Тоску на сердце только лишь хранит,
О бегстве думать в это время сложно.
Но я смотрю, все время я слежу,
За ней подобного пока не замечала.
Чуть что замечу, я предупрежу;
Ее хоть успокоить бы сначала.

                Ойгуль.

Ну, ладно, поучать…, иди, следи за ней,
Имей в виду – ты за нее в ответе.

(На дворе, на фоне завывания пурги, слышен топот коней, мужские голоса).

Что там еще?  Там посмотри скорей,
Кто там еще? Шумят как будто, черти.

Ахтурат пытается выйти, а навстречу Джурка, Тогол, и еще двое мужчин. С ними начальник охраны, Очир.  Ахтурат незаметно выходит.
               
             Толгот.

Ах, женушка! Мы наконец-то здесь!
Как трудно стало добираться ныне!
Кругом пурга, мир закружился весь,
Того гляди, вся степь вокруг застынет.
Ну, милая, давай-ка обниму,
Соскучился за эти дни безмерно.

(Раскинув руки, подходит к Ойгуль)

       
            Ойгуль

Ты погоди! Вон, холода нанес!
Что не разделись там, в передней юрте?
Я тоже тут соскучилась до слез,
В дальнейшем повнимательнее будьте.   

Встает, накидывает на себя шерстяной платок.

Ну, здравствуйте! Все наконец-то тут!  (оглядывается)
А где Алмас? Алмас-то где, скажите!

           Джурка

Конечно ждали нас обоих тут,
Но мой братишка захотел остаться.
Хотя бы временно, пока года пройдут,
Священником потом здесь оказаться.
Ах, тетушка! И я б остался там,
Толгот меня уговорил вернуться.
Я не поверил бы, не побывал бы сам,
Там я как будто, в сказку окунулся!
Там интересно, столько разных книг.

            Ойгуль.

Ну, ладно, миленький, чуть погоди сейчас,
Освободимся, после все расскажешь.

(Крепко обнимает Джурку)

Как же соскучилась я здесь, одна без вас,
Мой миленький, не представляешь даже!

                Толгот.

А мы-то! Как стремились, расскажи, Джурка,
И снилась нам земля Кара-Кидани.
Лесные есть места, озера есть, луга.
А мы вот, в степь свою попасть мечтали.

                Джурка.

А люди добрые лишь там, в монастыре,
В других местах враждебно нас встречали.

                Ойгуль.

Сначала, ужинать давайте, побыстрей,
Эй, Ахтурат! Тащи скорей нам чаю!
Все, все что есть там у тебя, тащи,
Сегодня праздник встречи, долгожданной!
Ну, слава богу, груз какой с души!
Вы добралисиь в свой край обетованный.

           Толгот.

Пойду, пока устрою я ребят,
Пусть отдохнут, устали все с дороги.
Пускай накормят их и напоят.

(Толгот  и нукеры все, кроме Джурки, уходят).


         Джурка

Ты знаешь, что нам испытать пришлось?
Нас, раза три засадами встречали!
Я рад, что встретиться с тобою довелось;
Если б не дядюшка Толгот, едва ли.
А сам он ранен даже и сейчас,
Хотя, страдания показывать не любит.
Какое счастье, есть Толгот у нас!
С тобою, тетушка, и он счастливей будет.

         Ойгуль (садится рядом)

Теперь ты дома. Нет теперь угроз,
Спокойно можешь здесь располагаться.
И вообще; один у нас вопрос,
Не лучше ль, здесь тебе, со мной остаться?
Здесь – на глазах у всех, охрана есть,
И мне бы было на душе спокойно…

             Джурка.

С тобою рядом жить – большая честь,
И мы с Алмасом тоже так настроены.
Но, раньше обучиться мы должны,
Он – на священника, а мне бы стать чебиром.
Чтоб стать полезными для собственной страны,
Защитником, перед враждебным миром.

             Ойгуль

Ты повзрослел, мальчишка, не узнать,
Пусть будет так, как сам ты пожелаешь.

(Шум за юртой. Входит Толгот, уже полностью раздетый).

Вот молодец, не надо повторять,
Легко, Толгот, вопросы разрешаешь.

(Входят Ахтурат с Алчечек с подносами, уставленными разными явствами).

Ну, вот и дастархан. Присядем все сюда,
Я, как хозяйка, тамадою стану.
Не нанесет и арака вреда,
Тебе, Толгот, особенно на рану.

        Толгот.

А ты откуда знаешь? Ах, Джурка!
Ты ж обещал не говорить об этом!
Она не страшная, мешает лишь слегка,
Сама пройдет через недельку, где-то.

(Не без труда присаживается).

Вот, кто действительно, у нас герой,
Поздравить можно с боевым крещением.
Не будь его,  простились бы со мной!
Ишь, покраснел! Тебе ли быть в смущенье.

          Ойгуль

Ты что, мальчишкой рисковал в бою?
Но это, никуда ведь не годится.

       Толгот.

В бою? Засада дома, здесь, у нас в краю!
«Свои» же здесь решили отличиться.

(Джурке наливает кумыс, остальным араки. Пьют).

Уфф! Давно не пил я араки уже!
Внутри порядком будто, продирает!
Откуда? Кто посмел? Гадаю все в душе.
На что рассчитывали? Кто вражду питает?
Но ничего! Я завтра же возьмусь,
Я соберу большой отряд нукеров.
Увидишь, как с врагами разберусь,
Вернем мы быстро наши все потери.
Ну  а с предателями, все решим потом,
Как будут изгнаны захватчики за горы.
А что их ждет – узнают все потом,
Не просто смерть их ждет – а смерть с позором!

              Ойгуль

Враги наглеют, знаю по себе,
То там, то тут, скотину угоняют.
То слухи вдруг…, раскажут и тебе,
Немного погоди! И сан не уважают.
А с раной вот. К йомзе скорей иди,
Он мастер, говорят, по всяким там болезням.

(Наливает снова)

Забот, хлопот – полно нам впереди,
Без знахаря лечиться бесполезно.

           Толгот.

Ну, нет уж, нет. К нему я не пойду,
Есть тетушка Айкыс  у нас в улусе.
Хоть и не йомзя, все же, на виду,
Ее массажи вылечат искусней.

(Пьют, закусывают).

           Джурка (зевая)

Ох, ох, пора! Устали мы в пути,
В мужскую юрту нам пора собраться.

Толгот (наливая араки, тихо обращается к Ойгуль)

Мне можно будет позже подойти?
Соскучился уж очень я, признаться.

                Ойгуль.

А как же рана? Нет уж, подождем,
А впрочем, ведь тебе виднее лучше.
На посошок, чуток еще нальем,
А там.…

           Джурка

Мне б завалиться тут же.
Но есть порядок, лучше мы пойдем. (зевает)

Тепло, уют…, совсем нас расслабляют.

          (Толготу)

Со мною будь, хочу я спать вдвоем.
Приятной ночи, тетя, всем желаю

(Вместе с Толготом встают и начинают одеваться).
         
           занавес

          АКТ ПЯТЫЙ

          СЦЕНА ПЕРВАЯ   
               
Кумирня Астара-йомзи. Стол европейского типа.за столом, на лавке сидит Астар-йомзя,
Что-то пишет, посматривая на кучу сухих трав, лежащих на столе.

   Раздается стук сигнальных палочек перед входом.

              Астар-йомзя.

Входите, кто бы ни был там,
Не вижу никаких препятствий!

            Входит Ойгуль.

Ах, батюшки! Какие гости к нам!
Великий хан! Вас видеть, просто счастлив!

         Ойгуль (громко)

Я тоже очень рада видеть Вас,
Хотела раньше, но одно…, другое!
Собралась твердо уж на этот раз,
Причина важная – неладное с Толготом.

(Прикладывает палец к губам. Астар-йомзя понимающе кивает).

               Астар-йомзя.

А что с Толготом? Дома он уже?
Ну, наконец-то дождались мы, значит.

            Ойгуль

Дождаться, дождались…тревожно на душе,
Вед, ранен он.

           Астар-йомзя.

Давай, начнем иначе.
Вначале Вы присядьте, госпожа,
Конечно тут, не очень-то удобно.
Вы что, одна? А где же сторожа?
Быть может чай, кумыс попить угодно?

               Ойгуль

Охрана есть, снаружи там, она.

               Астар-йомзя


Зимой, на холоде?  Снаружи не годится,
Я вот сейчас. Побудьте здесь одна.

Выходит. За юртой слышен его голос

Ребята! В юрту ту! Так можно простудиться.
Хан соберется, мы вас позовем.
Погрейтесь, у кумгана посидите.

                Заходит.

                Ойгуль.

На все у вас прекрасный есть прием,
И так естественно все это вы творите!
Восхищена я просто, признаюсь,
Ведь я не знала, как мне быть с охраной.

              Астар-йомзя.

Наоборот, я Вами тут горжусь,
Ведь, без охраны выглядело б странно;
Присядьте,  сидя «мягче», разговор,
Вы не о ране беспокоитесь, не так ли?
Проблема та же, что и с прежних пор?
Терпение и чувства все иссякли?

                Ойгуль

Мне бы, какой-нибудь особенный состав,
Потом бы, чтоб никто не догадался.

            Астар-йомзя.

Об этом позабудь. Однажды испытав,
Нельзя к тому повторно возвращаться.

                Ойгуль.

А как мне быть? Тогол он, хитрый лис,
И с раной к йомзе, видишь отказался.
Массажем лечит старая Айкыс;
Теперь лечиться у нее собрался.

     Астар-йомзя  (после некоторой паузы)

Массажем, говоришь?  Так, это ж хорошо!
Лечение это очень помогает.
Я сам бы с «поясницей» к ней пошел,
Да гордость йомзи мне не позволяет.

                Ойгуль

Чего ж хорошего Вы в этом вдруг нашли?
Я думала, с Толготом что улажу.

             Астар-йомзя.

А ты девчонку к той Айкыс пошли,
Пускай поучится у бабушки массажу.

                Ойгуль.

Не поняла совсем я Вас. Зачем?

                Астар-йомзя.

Там…, сцена ревности, там то, там се.
А над деталями вот, надо бы подумать,
Заранее не предусмотришь все,
Детали надо тщательно продумать.

             Ойгуль.               

Ах, боже мой! Вы истинный мудрец!
За это я могу вот, поручиться!
Ваш замысел понятен, наконец,
Я завтра же пошлю ее учиться.

            Астар-йомзя.

Вот Вам флакон для посторонних глаз,
С кедровой мазью; очень помогает.
И подозрения, конечно, снимет с Вас,
Любая рана быстро заживает.

             Ойгуль.

Спасибо, дядюшка! Не зря сюда пришла,
Теперь уже охрану кликнуть можно.

(Одеваются и выходят из кумирни вместе. Слышен окрик Ойгуль).

Ну, где вы, стража! Я домой пошла,
Вы что пропали?  Рядом быть так сложно?

                Занавес



                СЦЕНА ВТОРАЯ               

Юрта Толгота. На небольшом возвышении лежанка Толгота. В длинной шелковой рубашке, босиком полулежа, сидит Толгот. Алчечек  массирует ноги Толгота и натирает ароматной мазью.

                Толгот.
         
Ну, ты, девчонка, потрудилась славно;
И  боли будто было, не стало.
Сидеть, вставать могу хоть, наконец,
Признаться, настрадался я немало!
Иди к Ойгуль. А то ворчать начнет,
Тебе, невинной, чаще отдуваться.
Хотя причина  не в тебе живет,
Она ж привыкла  на тебе срываться.

                Алчечек.

Спасибо, господин! Ты самый добрый здесь,
А так, не видеть бы  ваш лагерь весь.
Когда жила у папы – мамы я,
И не было людей счастливее меня.
Видать, судьба.  На нас напали  ваши….

                Толгот

Меркиты ваши тоже, я скажу,
Кара-Кидани, явно не подарок.
Давно за вашим племенем слежу,
И навещал улус, конечно же, недаром.
Набеги постоянные от вас,
Житья ведь не было от ваших нам и раньше.
Мы отбивались просто каждый раз,
Не будь того, к нам лезли бы и чаще.
На этот раз тебе не повезло,
В степи такие случаи не редкость;
А ты держись. Держись судьбе назло,
Исправит, может, все ж в конце нелепость.
Теперь иди. И так уже темно,
Спасибо и спокойной тебе ночи.

                Алчечек.

Спокойной ночи.

Накрывается накидкой и выходит. Спустя некоторое время слышится со двора шум, женский стон, глухой звук борьбы и резкий мужской выкрик:

               Голос

   - Ах, укусила сука! Ых, ты сучий.…

Толгот вскакивает, хватает меч. В это время врывается Алчечек, без накидки, дрожит и плачет. Снаружи слышится шум и мужская ругань

         Толгот.

В чем дело, Алчечек? Да что с тобой?

                Алчечек.
               
А там…, опять какие-то там люди.…

               Толгот.

А ну-ка, пропусти! Уже тут выход мой!

Выскакивает из юрты с мечом. Снаружи шум борьбы, крик раненного, голоса.
В юрту врываются несколько нукеров. Они крепко держат Толгота. Втаскивают раненного нукера.

           Первый нукер.
   
Вот так вот, за глазами ханши!
Ойгуль не верила, когда ей говорили.

            Второй нукер.       

Что за глазами делает, иуда!
Теперь увидит все она сама!

               Толгот.

Да как вы смеете врываться в юрту хана,
Ничтожества! Потом жалеть не стану.
Здесь заговор, я вижу. Где Ойгуль моя?

           1-й нукер (издевательски)

Ойгуль твоя? Одна она, твоя?
Сейчас придет, и объяснишься с нею.

                Толгот.

Да все тут посходили вы с ума,
Врываться в юрты что ли, вас учили!
Ничтожества! Не будет жалости, клянусь,
Готовится здесь заговор, я вижу!
А ну-ка, отпусти! Со всеми разберусь!

(Вновь завязывается борьба, но силы неравны).

           Первый нукер (издевается)

Жена идет. Веди себя уж тише.

Входит Ойгуль в сопровождении троих охранников.
Обращается к Толготу.

                Ойгуль.

Ну, здравствуй, милый муж. Соскучился по мне?
Ты приглашать слугу ко мне направил?
Ведь мог бы сам прийти скорей ко мне,
Или слугу, ты просто лишь «спровадил»?
Не зря ты скуку все изображал;
Тут с ней боролся, с юною рабыней.

(Алчечек опускается на колени перед Ойгуль).

               Алчечек .

Не так тут все! Не так же, госпожа,
Меня сюда, вы ж сами! И вчера, и ныне.…

                Ойгуль

Закрой-ка рот, похотливая тварь!
Пошла на место, что б тебя не слышать!

                Толготу:

Рабыне демонстрировал удар?
За что невинного? Несчастный уж не дышит!

               Толгот.

Ойгуль, тебя я не могу понять,
Что, заговор организован тут тобою?
Решила жизнь свою переиграть?
Распорядиться, знать, своей судьбою.

               Ойгуль.      

Не смей ко мне как, к равной обращаться,
Великий хан стоит перед тобой!

       (Обращаясь к Алчечек, продолжающей сидеть на коленях):

Кому-то кажется, велела я убраться,
Иль можно не считаться уж со мной!

(Бьет ее ногой, та падает. Потом,  вскочив, убегает). 
         
              Ойгуль (нукерам)

А этого (указывая на Толгота), к позорному столбу,
На холоде он быстро протрезвится.
Потом, с утра решим его судьбу,
Поймет – измена хану не простится.

               Толгот.

Ойгуль, опомнись! Что с тобой случилось,
Сама ж ко мне несчастную прислала! 
Заботливой женою притворилась –
Так, значит это все  задумано сначала!

                Ойгуль (нукерам)   

Заткните ему глотку!  Что б не смел он,
Поганить слух порядочных людей!
Бессовестный! Как обмануть сумел он!
Еще просил рожать ему детей!

Размахнувшись, бьет мужа по лицу. Толгот пытается вырваться. Нукеры заставляют его встать на колени.

                Один из нукеров.
      
Проси прощения у нашей госпожи,
И за зубами свой язык держи!
Не то, неровен час, сболтнешь хоть что еще –
Мычать лишь будешь на суде про все!
Проси прощения!

Толгот вновь пытается вырваться, завязывается борьба и Толгота связанного, бросают на пол.

                Первый нукер.

Не хочешь – и не надо,
Получишь завтра знатную награду!

                Ойгуль.

К столбу его. Да крепче привяжите,
Охрану в строгости предупредите,
А то и всякое с таким случиться может,
Чтобы следила бдительней и  строже.

Уводят Толгота, выходят нукеры. Остаются Ойгуль и первый нукер.

              Ойгуль. (тихо)

Ну, ты Алтан, ведь провалил бы дело,
Дружка теперь вот глупо потерял!
И как девчонка вырваться сумела –
Вас пятеро – что страх вас обуял?

               Алтан.

Ведь ты,  лишь мне девчонку обещала –
Что с ней бы стало, если б к нам попала?
Что мне, своих же после убивать?
Она должна женой мне верной стать.

          Ойгуль (издевательски)

Женой, женой.… Хоть знаешь, что это такое,
Хоть представляешь, как она с тобою?
Мальчишка глупенький, нацелился куда -
Дотрагивался ты до женщин хоть, когда?
Ах, укусила! Тоже мне, беда.
Ну ладно, черт с тобой.  А дальше что  предпримешь,
Толгот не должен до утра дожить.
Останется живой – вину с себя не снимешь,
Сама велю тогда тебя казнить!

         Ойгуль (прислушиваясь, тихо)

Все  надо сделать так, чтобы потом никто,
Не смог бы выказать каких-то подозрений.
Ты как планируешь с ним поступить потом?
Он подсказал? Он мастер ухищрений.

              Алтан.

По плану ночью будет шум и гам,               
Попытка ночью выручить Толгота.
Двоих еще кладем к его ногам;
Для этого нашли двоих монголов.
Монголов захватили мы давно,
Пока держали взаперти живыми.
Погибшего сейчас, уж тоже заодно.
Как доказательство… уж наряду с другими.

             Ойгуль

Ну, а монголов видел ли кто здесь?
Не дай-то бог, нельзя здесь ошибиться!
Улус Тогола ополчится весь –
Тогда уж всем конец, как говорится.
Никто не видел, как лишились воли?
Не дай-то бог, смотри! Тем более,
Улус Тогола ненавидит нас,
Уж точно, не простят на этот раз.
               
              Алтан

Никто. Мы захватили их в степи,
Уже под вечер, страшно закружило;       
Тогда буран у всех глаза слепил.

           Ойгуль

Смотри, смотри…. Чтоб нас не подводило.
Ну, ладно уж, иди.  И двигайте свой план.
И знай, обратной нет уже теперь дороги.
Или в ногах у нас Киданистан,
Иль в одночасье сгинем все в итоге.
Мы победим – Алтан уже гурхан,
Не победим – мне страшно и представить.
Иди и выполняй пока свой план.

(Тихий стук палочек снаружи. Ойгуль испуганно):

Ведь было пусто! Пусто было там ведь!

(Стук повторяется. Голос Ахтурат):

Меня простите, можно ли войти?

     Ойгуль (оправляясь после испуга)

Зайди быстрей! Чего еще там мямлишь!
Ой, господи! С ума можно сойти!

                Алтану.

А ты иди. Как действовать ты знаешь.

(Испуганная Ахтурат начинает тихо шептать Ойгуль на ухо).

         Ойгуль.

Сбежала!  Ах, ты тварь такая!
Вы все тут, вижу, все против меня!
Неблагодарность черная людская,
Я что велела? Спать, иль охранять?

(Набрасывается на старуху, сбивает ее, бьет ногами, старуха уже лежит без движения).

Эй! Кто тут есть! А ну, давай, нукеры,
Сбежала Алчечек – в погоню все!
За ней скорей! Скорей за этой стервой!
Ах, старая! Забить тебя совсем.

Снова бьет лежащую без движения старуху. Вбегают охранники.

               Охранник

Она меркитка, ваша Алчечек?
Тогда дорогу ей мы перекроем.
Одной там ночью не пройти вовек –
К утру, мы обязательно накроем.

Быстро выбегают из юрты. Выходит и Ойгуль, оставив лежащую старушку.

                Занавес.



                СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Раннее утро. Ровная площадка для общественных встреч. Справа  в отдалении виднеется юрта, за ней угадывается другая,
  Возле столба лежат два- три тела убитых мужчин. Отдельно лежит тело рабыни Ахтурат.
Поодаль, группой стоят несколько нукеров. Священник Дионисий, в черной сутане и в красном клобуке, с помощником, совершают омовение тел погибших, и они укладывают их ядом друг с другом. Один из погибших – Тогол. В руке Тогола – меч. Дионисий вынимает меч из его руки и прислоняет к столбу.

            Он  невнятно бормочет молитву. В такт молитве наклоняется, помахивает кадилом и крестится.

Дионисий  (помощникам)

Вы аккуратнее, ребята, в миг такой,
Их души здесь же, возле них витают.
Что нужно им сейчас? Одно – покой,
Пусть силы в путь, в покое обретают.
Ох, аккуратнее…, сними-ка там, с ноги,
Какой-то узелок застрял ременный.
О господи! Усопшим помоги
Отправится в далекий мир нетленный.
Помолимся, простим грехи слегка,
Пока их души не простились с телом.
Пред нами пусть, очистятся пока,
Предстать перед всевышним не успели.

       (Крестится. За ним крестятся и другие).

           Голоса

Ханша идет! Смотрите, как идет!
Ох, видно будет суд теперь жестокий!

Да-а, что-то будет! Палачей ведет.
Почистит, кажется, людские тут пороки.

Эх, кабы так…. Еще толпа идет –
На суд теперь улус весь собирают.

(Кто-то притащил из юрты Толгота кошму, и помощники священника накрыли ею тела убитых. Подходит Ойгуль).

           Дионисий

(Обращаясь к любопытствующим):

И душам тоже холодно зимой,
Пока не отошли от бремени земного.
Поэтому они и под кошмой;
И плохо, что на них глазеют много.

             Ойгуль

Народу что-то, мало собралось,

        Голос из толпы

Подобного встречать не довелось,
И многие сейчас, как вроде, растерялись.
Давно гонцов как будто разослали.
Но все ж идут. Со всех сторон идут.

      Другой голос.

Хотели б знать мы, что случилось тут,
За что расправились сегодня тут с Толготом.

        Ойгуль

Ну, что за выкрики! Немного подождем;
Пусть соберутся, люди на подходе.

        Дионисий.

Давайте, трупы в юрту занесем,
На холоде нельзя держать их вроде…

           (Никто не шевельнулся).

              Голос.

Глядите, скачет крупный к нам отряд,
Что это значит, может, кто ответить?
Смотрите, как у них мечи блестят,
Есть кто у нас, с оружием их встретить?

Смущенно оглядывают друг друга. Кроме охраны Ойгуль, все оказались без оружия.

            Другой голос

Вы что, ей-богу! Это ж Альдигей,
Ведь это ж, наш гурхан, отец Толгота.

В толпе поднялась суматоха.  Испуганная Ойгуль шепчется с окружившими ее нукерами.
Толпа тихонько начинает отодвигаться от Ойгуль. Стало тихо. Все прислушиваются к топоту коней приближающегося отряда


         Ойгуль
(дрожащим от волнения голосом)

Ну, что вы  вдруг замолкли сразу все?
Суд начинается согласно Положению.
В улусе не было подобного еще –
Здесь хан вчера подвергся унижению.
Возмущена до глубины души,
Мне оскорбление нанесено Толготом.
Мне трудно после этого и жить!
Он – бывший муж! Лежит  «с рабыней за работой»!

(Закрывает лицо руками, раздаются еле удерживаемые всхлипы).

Ну, что, что хан я – женщина ведь я!
И кто из женщин то простить смогла бы?
Что здесь случилось – бог тому судья;
Охрана заступилась, да вот, слабо.
Вы все ведь знаете, какой Толгот такой –
Он зарубил тут одного нукера.
Потом уж на него: один, другой.
И под арест, чтоб успокоил нервы.

Топот коней прекратился. Подошла большая, грозная организованная толпа во главе с Альдигеем. Люди невольно расступились, пропуская Альдигея и его спутников непосредственно к Ойгуль. Даже ее охрана попятилась и как бы, спряталась за нее.

         Альдигей

Что замолчали? Продолжайте суд.
Нам тоже истину узнать бы не мешало.

        Ойгуль

Не знали, что монголы вдруг придут,
У нас еще такого не случалось.
Откуда, как…, и схватка, ночью вдруг.
Нукеры наши тут не оплошали;
Не вышло ничего из их потуг –
Двоих оставив, подлые сбежали.

        Голос из толпы.

А что же со старухой Ахтурат?

         Ойгуль

Судьбу рабыни здесь не обсуждают.
Когда в сердцах – тут всякий виноват;
А под горячку  всякое бывает.

       Альдигей.

И что ж, выходит от монголов смерть?
Монголы за Толготом заявились?
Ойгуль, мне честно, как отцу ответь,
За что здесь люди с жизнью распростились?
Ну ладно, пусть Толгот здесь виноват,
А в чем здесь остальные провинились?
В чем провинилась та же Ахтурат?
В кошмарном сне подобное не снилось!

        Ойгуль.

Ты что за тон, старик со мною взял!
Ты что, не знаешь, что приехал к хану?
На старости весь разум потерял,
Не зря лишен ты звания гурхана!
Толгот виновен тем, что изменял.
Ему бы  это, может быть, простилось,
Просить прощения, однако же, не стал;
С мечом накинулся – вина усугубилась.

        Альдигей

Меня, Ойгуль пугать не надо, нет,
Еще я не такое видел в жизни.
А за содеянное, должен быть ответ,
К тебе и раньше были укоризны.

У нас другие сведения есть;
Здесь Алчечек, послушаем, что скажет.
Быть может, удивит здесь эта весть –
Она ушла вчера от вашей стражи.

(Тихонько продвигаясь, Алчечек и Джурка выходят на передний план).

         Ойгуль.

В Кара-Кидань не слушают рабов,
Мне будет это новым оскорблением.

          Алтан.

Простите все меня – я отвечать готов!
Быть может, помогу и откровением.
Я честно признаюсь – я виноват во всем,
Я подготовил заговор весь этот.
Все остальные просто ни при чем,
Лишь я могу тут, призван быть к ответу.
Монголов я же захватил в степи;
Держал до времени их взаперти я тайно.

       Альдигей.

Ну-ну – рассказывай и дальше просвети,
Ты удивил нас искренностью крайней.

      Ойгуль (обращаясь к Алтану)

Ты что несешь! Ты что, с ума сошел!
Ведешь себя, как будто прокаженный.

            Алтан

Я ради Алчечек на это все пошел,
Ты ж дать ее мне обещала в жены.

Заслуживаю только кары я,
У Алчечек мне не найти прощенья.

     (Обращаясь к Алчечек):

Прости меня, горька вина моя,
Уйду я в ад на вечные мученья.
Я глупо загубил свою любовь к тебе, –
О  том я,  только лишь о том жалею.

         Альдигей

Ты погоди, постой-ка о себе,
А то, какую-то  завел тут ахинею.
Ты что, встречался раньше с Алчечек?

           Алтан

Нам Ахтурат, порою позволяла,
Но редко. Будь свободный человек,
Она бы наши встречи одобряла.
Но все прервалось в одночасье вдруг –
Узнал Очир про эти наши встречи.
Он у Ойгуль всегда был лучший друг,
Донес на нас при  первой же их встрече.
Побили Алчечек и Ахтурат.
Потом Ойгуль меня к себе призвала.
А дальше, знаете. Во всем я виноват,
Казнить меня – и то ведь будет мало!

        Голос из толпы.

А где Очир? Пускай ответит он.
А то Очира, что-то тут не видно.

     (Легкий шум, в толпе зашевелились).

        Другой голос.

За юртою Ойгуль совсем недавно был,
Как будто бы сюда он направлялся тоже.
Боюсь, что след его давно простыл.

     Один из охранников Ойгуль

Он где-то здесь, быть может, поискать?

                Ойгуль

Чего ты рвешься! Что к нему пристали,
Он сам придет, просил лишь подождать!
И что допрашивать Алтана перестали?
Он ведь такой, он выложит вам все!
Даже чего и не было, добавит.
Вон, нюни распустил, заплачет тут еще.
Ну, продолжайте, всех он позабавит!

             Голоса

Очира поискать, пока он не сбежал!
Двоих-троих, нам хватит добровольцев.               

       Альдигей

Очир бы здесь совсем не помешал,
А то, потом его не сыщешь вовсе.
Идите, парни быстренько за ним,
Найдите, хоть из-под земли достаньте!

Несколько мужчин, в том числе и один нукер из охраны Ойгуль, отделяются от толпы и направляются в сторону юрты Ойгуль. Толпа расшумелась.

Пока послушать Алчечек хотим,
Что расшумелись, ну-ка перестаньте!

(Подбадриваемая окружающими Алчечек тихо начинает):

            Алчечек

Толгот недавно ранен был копьем,
Я рану уж описывать не стану.
Как показала мне Айкыс прием –
Я каждый день массировала рану.
Массировать велела мне Ойгуль,
Следила строго за моей работой.
О чем другом подумать я могу ль,
Терпеть побои…, тоже нет охоты.
Ну а вчера мне убежать пришлось,
Иначе тут я трупом бы лежала.
Вначале думала, подальше лишь бы прочь,
Потом подумала – к гурхану мне сначала.
Иначе правду не найдешь потом,
Мне правда стала тут ценнее жизни.
Не думала я ни о чем другом –
Не надо лжи позволить править тризну.

           Ойгуль

Ах, стерва! Раскудахталась-то как!
Не стыдно вам мою рабыню слушать?
Рабу любому ведь хозяин – враг,
Позволь ему – он с радостью придушит!
Что полагается рабу, когда побег?
Кто отвечает за его проступок?

Подскакивает к Алчечек, хватает ее за волосы. Пригибает ее голову к земле.

Ты у меня теперь не Алчечек,
Носить теперь ты будешь кличку «сука»!

Все растерялись от неожиданности, будто оцепенели. Первым опомнился Джурка.
Он наотмашь бьет Ойгуль коротеньким кнутом.

О-ах! 3мееныш! Как посмел ты так!
Ты…, дьявольское порожденье!

В это время Алчечек прикрывает Альдигей.  Ойгуль, обращаясь к своей охране:

Вам что, отдельный нужен тоже знак?
Не видите – на хана нападение!

Охранники нерешительно переглядываются, переминаются с ноги на ногу, смотрят то на Ойгуль, то на Джурку, то на Альдигея.

            Альдигей

С момента этого, Ойгуль уже не хан
И будет находиться под арестом.
Пока ничейным будет этот сан,
Недолго будет пусто «свято-место».
Вот соберется курилтай опять,
Достойного там выберем мы хана.
Да и преступникам там «кару» назначать.

                Голос

Очира, гляньте, вон ведут,
Совсем не весел он сегодня, что-то.…

            Альдигей

Пока сюда еще они дойдут,
Посовещаемся, поговорим лишь просто.
Вот ты что думаешь, мой юный друг, Джурка,
Ответственность теперь ведь непростая.
Теперь ты из подростка-паренька,
За хана станешь, род свой продолжая.
Вопрос тяжелый впереди стоит –
Страна пришла почти на грань развала!

(Одновременно заговаривают Ойгуль и Джурка).

              Джурка

Я сам пока.…

              Ойгуль

Уже душа горит –
Все рвешься к власти, власти тебе мало!               

          Альдигей

Здесь арестованной не место, увести!
В ближайшей юрте крепко привяжите.

Двое из группы Альдигея пытаются увести сопротивляющуюся Ойгуль. Однако их останавливает тот же Альдигей, так как, привели Очира.

         Очир

Я невиновен, бог меня прости,
Я не запятнан кровью, отпустите!

(Очира ставят рядом с Ойгуль. Ойгуль презрительно смотрит на своего любовника).

           Ойгуль.

Ну, вот и встретились! Ты что же, мне не рад?
Ты так ведь встречи этой добивался!

           Очир (обращаясь к Альдигею)

Я, ни причем тут, я не виноват,
Случайно тут по службе оказался.
Оклеветали, может тут меня,
В ночных событиях не принимал участия.
Ну, в чем Очира можно обвинять?
Лишь в том – не смог предотвратить несчастье.

          Альдигей

Ну, расскажи нам, в чем не виноват,
За что несправедливо обвиняют.
Вот, люди тут…, и та же Ахтурат –
Их души к чести, совести взывают!

          Очир

Ойгуль с Алтаном…, это все они!
Давно уж видно, что-то замышляли.
А заговорщики, шакалам все сродни,
О замыслах их, догадаешься едва ли.
Я тоже подозрения имел,
Но не догадывался, что они готовят.

        Алтан

Очир! Ты что? А кто ж нас вместе свел?
Ты думаешь, теперь не установят?
А кто ж к Ойгуль привел меня тогда,
Она ведь, вообще меня не знала!
Толгот не замечал нас никогда,
С какой бы стати, мстить ему бы стали?
Ведь, вы ж с Ойгуль, сулили мне жену,
Не соглашусь, так…, что вы говорили?
Теперь ты сваливаешь на других вину!
Ведь вы ж с угрозами нас в заговор втравили!

          Ойгуль.

Заткнитесь оба! Стыдно мне за вас,
Мужчины называются, мне тоже.
Скорее вас бы растерзала я сейчас;
И жаль, не угадала в вас ничтожеств!

          Альдигей (обращаясь к Ойгуль)

На подлости ничтожества идут,
Ты здесь права, они друг друга стоят.
Себя вот, как оцениваешь тут,
Как ты могла с «такими» планы строить?

           Очир

Я не участвовал, и крови нет на мне,
Пусть отвечают те, кто совершил все это!
Дружки Алтана тоже в стороне –
Что их не требуют сюда, к ответу?

              Алтан.

Вот здесь мы все. А пятый наш убит.
Мы подневольные, могли ли отказаться?
Все знают здесь, отказ он, чем грозит,
Тут отказаться – мертвым оказаться.
Конечно же, раскаиваюсь я,
И каются со мною и нукеры.
Не подчиниться было нам нельзя,
Мы бы попали под крутые меры.
Но не снимаю я вины с себя,
Готов нести любое наказание.
Но жалко мне своих друзей – ребят,
Не посвящали их в дела заранее.

           Альдигей.

Ну, с вами ясно, разберется суд,
Вот будет курилтай и будет суд назначен.

       (Обращаясь к Джурке):               

Скажи, Джурка, твоих здесь действий ждут,
Тебя здесь главным почитают, значит.

            Джурка

Начну с того – спасибо, Алчечек,
Благодаря тебе, ясу творить мы сможем.
С момента этого – ты вольный человек,
Сама решай, где жить, а мы поможем.
За жизнь учителя не зря боялся я,
Еще в пути Толготу смерть сулили.
В числе убийц и тетушка моя,
Поверить ли? Предательски убили!
Невосполнимая утрата для страны,
Кто может заменить Толгота здесь? Сегодня?
И есть ли мера глубины вины,
И искупить ли карою господней?  (плачет)

(Далее сквозь слезы):

Как покарать решит яса – наш суд,
С момента этого я тетушку не знаю.
Пусть заговорщиков пока что, уведут,
Пусть до суда их крепко охраняют…

Вырывающую Ойгуль и смиренных нукеров и Очира уводят. Очир все еще пытается оправдаться, вырвавшись, бросается к Джурке:

               Очир.

Послушайте, ведь крови нет на мне,
Меня там даже не было в то время!

            Джурка.

Весь заговор он по твоей вине,
Ты отвечаешь наряду со всеми.
То, что ты прятался – тебе тут верим все,
В том, что ты трус, никто не сомневался.
Но ты свой заговор затеял вместе с тем,
И заговор бедою отозвался.

А меру наказания решит яса – наш суд,
Не я, не кто другой – лишь суд решает.

             Альдигей.

И суд учтет, что ты известный плут,
Покаяться тебе бы, не мешает.
Вопрос мой к жителям улуса Илии –
Быть может, кто-то с нами не согласен?
События сошли вдруг с колеи,
И случай этот всем ведь нам, опасен.
Быть может, преступление оно
Бедою горькой скажется отныне.…
Что может сотвориться со страной,
Хотя горька мне и потеря сына.

          Аксакал

Ойгуль нас беспокоила давно,
И не было, увы, над ней управы.
Так продолжаться было не должно,
Нам, христианам жить бы по уставу.
Но повлиять мы не могли никто,
Ни аксакалы, ни священник Дионисий.
И вот, пришел всему  итог такой –
Что остается? Каяться. Молиться.
Мы, Альдигей, согласны тут с тобой,
Нам курилтай необходим немедля.
Пока Совет наш все-таки прервем –
Сейчас нам нужно схоронить усопших.
Простите за нерадостный прием.

           Альдигей

По поводу приема мы не ропщем,
Погибшим надо дань свою отдать.
Я, аксакалы, тут согласен с вами,
Священнику давайте, помогать.
Поможем, кто уж как – словами и делами.

                Занавес.

            Выходит ведущий.

                Ведущий.

События давно прошедших лет,
Бывает, долго будоражат чувства.
Даже следов как будто там уж нет,
Но слух идет откуда-то изустно.
Забыто все. Лишь фон событий тех,
Как будто выражается в отрывках.
Когда-то взволновавший многих, грех
Повторно высветиться делает попытки.

Был проведен повторный курилтай,
Джурка, Великим ханом был назначен.
Подросток юный, сам гурханом стал,
И править обещал не как Ойгуль, иначе.…
Судить преступников назначили ясу
Из уважаемых в улусах аксакалов.
Был справедлив по всем канонам суд,
Хоть пересудов было тут немало.

Алтан оправдан, и его друзья –
Корысти в действиях их не было и вправду;
Им было, отказаться там нельзя,
Ждала их смерть за это как «награда».
Обычно посвященных не щадят,
Не нужен заговорщику свидетель.
Провал, быть может, счастье для ребят;
Быть может, смерти избежали этим.…

Но приговор суров был для двоих,
В улов попали в «сети смерти» двое –
Ойгуль с Очиром. И решили их,
Лишить их жизней не пролив их крови.
Обычай древний жил у степняков,
Казнить без крови членов рода ханов.
Но, раз обычай был у них таков –
И мы свидетелями ритуала станем.


                ЭПИЛОГ

Ровная площадка рядом с тропинкой. Невдалеке придорожный камень – менгир. На верхушке менгира и на некоторых участках виден снег.
На площадке, на переднем плане стоят Дионисий и Астар-йомзя.
Перед ними расстелен большой ковер. Рядышком низенький стол, уставленный яствами. Яства, да и весь стол накрыт скатертью.
Дионисий держит в руке молитвенник; у Астара-йомзя какой-то веер с короткой ручкой.
               
  Занавес открывается

               Дионисий.

В обычаях степных есть логика своя,
Тут трудно жить с одной какой-то верой.
Полгода лишь назад, не стал бы верить я,
Что в ритуалах сам – участник первый.
Смотрю, тут каждый, христианин сам,
В какой-то степени в душе еще язычник.
Пока живем – то не мешает нам;
В критический момент то скажется, обычно.

           Астар-йомзя

Я не скажу, что верующий сам,
Но иногда случаются моменты;
А вдруг, подумаешь, есть что-то все же там.…
А где «там» спросишь – я не знаю это.
В последний путь вот провожаем их.
Последний ли? Утихнут ли там страсти?
Не будет ли еще путей других,
Да и в какой там будут ипостаси?
А может статься, ничего там нет,
Весь мир иной – продукт воображенья.
Живой не даст нам правильный ответ,
А «неживых»…, лишь встретишь в сновиденьях.

           Дионисий.

И у меня вопросы есть порой,
На многие не нахожу ответов.
Понять мне трудно слово «мир иной»,
Представить уж…, и невозможно где-то.
Вот, осудили тут теперь людей,
Я понимаю, было, преступленье.
Мне жалко их, как жаль своих детей;
И даст ли казнь несчастным искупление?
Преступными они не рождены,
Несчастные лишь жертвы ситуаций.
Не станем ли преступниками мы,
Вдруг ситуация у нас начнет меняться.

         Астар-йомзя

Ты будто говоришь мои слова,
Со всеми мыслями я полностью согласен.
Однако, вон уже, идет толпа,
В толпе любой- баран, он часто и опасен.

Подходит толпа. Впереди на китайских паланкинах несут раздельно Ойгуль и Очира. Подойдя ближе, проявляя знаки уважения, с поклонами, их пересаживают на расстеленный ковер. На передний план выходит старейший из аксакалов – дед Кирсан.

Раздетая Ойгуль, обернутая легкой шелковой тканью, слегка дрожит от холода. Очир сидит полусогнутой позе, напоминая истукан.

    Дед Кирсан.

Как отдыхали накануне вы,
Ухаживали ли за вами люди?
Как чувствовалось вам среди живых,
Быть может, жалобы какие-либо будут?

    Очир, Ойгуль (вместе)

Нет, жалоб нет. Все было хорошо.

        Дед Кирсан.

Поесть, попить успели на дорогу?

      Очир, Ойгуль (вместе)

Поели мы, попили хорошо,
Благодарим за это всем и Богу.

          Дед Кирсан.

Остались ли какие просьбы к нам,
И что хотели бы сказать нам на прощанье?

          Очир

Я благодарен прожитым годам,
Я с ними расстаюсь не без печали.

За ними след земного бытия,
И направление дальнейших путешествий.
Найду свой путь там, может быть и я,
Учтя ошибки здешних происшествий.
Но, просьб каких-то нет теперь уже,
Все, все - что в тягость, я уже оставил,
И отправляюсь с легкостью в душе.
Там ждет меня канон небесных правил,
Ни на кого тут зла я не держу;
Не тороплю вас с тамошним свиданьем.
А на прощанье только лишь скажу –
Храните дух страны Кара-Кидани.

Дионисий тихо читает над ним молитву и, закончив, окропляет его святой водой. После этого, к нему подходит Астар-йомзя. Он кладет левую руку на голову Очира, что-то шепчет, глядя прямо в глаза Очиру, одновременно быстро-быстро обмахивает его веером.
Вдруг в толпе начинает биться в истерике мать ОЧИРА. Поцеловав Очира в лоб, он поспешно направляется к сестре, обнимает ее и успокаивает. Астар-йомзя подводит ее к сыну; та тоже целует его в лоб и после этого, крестит его и крестится сама.

      Астар-йомзя.

Ну, все. Теперь ему пора.

Люди из специальной команды  снова сажают  Очира на балдахин и переносят на другое место, ближе к менгиру. Вынув из балдахина, молча надевают на него заранее заготовленную баранью шкуру и начинают зашивать. Закончив дело, поднимают еще дергающееся тело  и несут к подножию менгира.

       Дед Кирсан.

А что Ойгуль поведает прощаясь?

        Ойгуль

Покоя не было в душе еще вчера,
Не верилось, что в путь я собираюсь.

Я всем согласна, что сказал Очир,
Я с вами расстаюсь, в душе с любовью.
Пусть подтвердит слова мои менгир,
Что окроплен тысячекратно кровью.
Но, нерешенный все же есть вопрос,
Не для меня, его решить бы надо.
Не знаю, кто  его для нас принес –
Бесправие нам, женщинам в «награду»

Нет, не смирился мой мятежный дух,
И коль мне суждено увидеть Бога,
Ему и выскажу об этом, там уж, вслух,
Уж слишком доля женская убога.
А где душа моя приют найдет,
Иль без приюта вечно ей скитаться,
Не беспокойтесь вы на этот счет –
В том смысл жизни вечной, может статься.

Да, совершала в жизни я грехи,
Но для раскаяния не найду причины.
Грехи, которые совсем уже плохи –
Не совершала, если различимы.
Кто скажет мне, что грех, а что не грех?
Кто проведет границы между ними?
Да ладно уж. Я вас прощаю всех,
Закончим этим и вопросы снимем.

К ней подходит Дионисий, окропляет ее святой водой и тихо начинает читать молитву, поминутно крестя ее  и продолжая креститься сам.

              Ойгуль (тихо)

Ты покороче. Холодно тут мне,
Лучше в глаза мне загляни прощаясь;
Там сокровенное прочтешь ты в глубине,
Поймешь, о чем жалею я, и каюсь.

Священник и Ойгуль долго смотрят в глаза друг друга. Потом Дионисий достает свой шелковый платок и вытирает им выступившие у Ойгуль слезы.

                Дионисий

Дитя мое. Я понял все давно,
Теперь вот снова…, снова убедился.
Увы, тому свершиться не дано,
Одно скажу лишь – буду я молиться.
В какой-то степени виновен тут и я,
Ты в нашей вере не нашла защиты.
Пусть упокоится теперь душа твоя,
Пусть в том помогут и мои молитвы.

Крестит ее и, крестясь, отходит. Потом он долго стоит понуро, поминутно крестясь. А к Ойгуль подходит Астар-йомзя. Кладет на ее голову левую руку, правой рукой быстро машет веером и что-то непрестанно шепчет. После этого, целует ее в лоб и в обе щеки.

              Астар-йомзя.

Ах, доченька, ты просто молодец,
Ты мужеством сердца всех покорила.
Оценит и простит всевидящий творец,
Грехи, что здесь невольно ты творила.
Прощай. Счастливого тебе пути,
Предвижу я, что встретимся там скоро.
Поверь, сумею там тебя найти.

(Не скрывая, вытирает он свои слезы).

    Дед Кирсан (тоже вытирает слезы)

Ну, все уже. Заканчивать уж впору.

Ойгуль также переносят на другое место и тоже зашивают ее в баранью шкуру, а потом  уносят ее тело к подножию менгира. Толпа за служителями ритуала тоже направляется к менгиру. Остаются только Астар-йомзя и Дионисий.

         Дионисий

Возможных казусов слегка боялся я,
Истерики могли бы приключиться.

        Астар-йомзя

В спокойствии заслуга и моя –
Вчера пришлось мне с ними потрудиться.
Поддался вон, внушению Очир,
С Ойгуль же оказалось посложнее.
Поддержкой ей – ее духовный мир,
С ней, признаюсь, боялся осложнений.
А если  не был бы, я в это посвящен,
Я б опасался, что взыграет молодость.
Я признаюсь, я ею восхищен –
Свои,  не уронила честь и гордость.

               Дионисий.

А все-таки, их бесконечно жаль,
И совесть вся горит от угрызений.

             Астар-йомзя

И затаенная горит в тебе печаль,
Не так ли, юноша? И тень твоих сомнений.

           Дионисий

От вас не скроешь видно, ничего,
В душе посетовал и вправду я на долю.
Увы…, кому тут польза от того?
На все, про все, конечно, божья воля.

          Астар-йомзя.

Есть польза, есть…. Ты чувствуешь и сам,
Свою ты душу очищаешь этим.
Да и душе ее покойней будет «там»,
Хоть есть сомнения, что мир иной там встретим.
Ну, ладно. Вон, расходятся уже,
На лицах – вид исполненного долга.
Молись, чтоб успокоилась душа,
А я впаду в сомнения надолго.…

            Толпа расходится.

               Занавес.