Танец с призраком 2. Гать

Все ночные звуки сразу,
скоро, будто по приказу,
смолкли. Месяц ясный
канделябром светит свыше,
сквозь прорехи в старой крыше.
Ветер музыку нам дарит,
реверанс, полупоклон -
и престранной этой паре
вальс-гавот уж заведён.
Мы летим, рука об руку,
и с лица исчезла мука,
и - даю я в том поруку,
что был просто ослеплён
чистотой его, сияньем,
добротой, нет - мирозданье
многого лишилось в той,
что ушла вовек от нас.
Скорбных, но манящих глаз
прелесть выразить не смею...
Кончен вальс, благоговею,
над главою над моею
снова лес раскинул руки.

"Продолжайте, леса звуки
отвлекать не могут нас.
В чем есть миссия, за долг свой
я почту, графиня, право..."
Молча, тихо, величаво
поклонилась мне: "Разлуки
не могу снести, но боле
не могу терпеть я боли,
даже камня над главою
милый обрести не смог!
Так сходите, мой спаситель,
на болота, вот заколка,
да - та самая, что в тот...
Отпугнёт медведя, волка,
духов злых с пути собьёт."

И графиня продолжала:
"Не сверни, ступай же прямо,
не страшись - лишь окаянным
душам страшен древний бор.
Да спеши во весь опор,
Чую я... Недобрый ветер...
Как и в мой последний вечер...
Берегись, беги, будь скор!
Лишь в тебе двух душ спасенье!"

И истаяло виденье
в тьме непроглядной, кромешной,
лишь заколка появилась
на ладони. Прямо взор свой
устремив, несусь сквозь дебри,
вот уж час прошёл, и вот
у границы я болот.
Будто шёпот: "Знаю, смертный,
ты зачем явился ночью,
на болота, что есть мочи
ноги уноси скорей!
Близ меня всё тот злодей -
ехал он сквозь топи, глянул -
волк матёрый. Выстрел грянул.
Подвела рука, конь скинул,
засапожный нож схватил он,   
выхватить уже не смог,
и теперь его полог
лишь трясины ненадёжной
гладь. Ты, не жалея ног,
что есть сил беги отсюда
ведь выходит сей Иуда
из смрадных своих болот!
Я же защитить не в силах,
нет пристанища, могилы,
оттого незрим, бесплотен,
дух мой меж деревьев бродит...
Уходи же... Ты свободен...
Обещание сдержал ты...
Видел ты её, я знаю...
Расскажи... Но нет, беги же!
Умоляю, заклинаю!
Нечестивец ведь всё ближе...
Сила где... Вернись, сноровка...
Пусть повержен был бы вновь я,
да единожды, хоть раз бы,
расквитался за любовь с ним!
Я его поганой кровью б
залечил все эти раны!
Но беги же, странник добрый,
скрою я тебя... Пора мне..."


Дрогнул я, и подкосились,
ноги, будто в опьяненьи,
нет ни зрения, ни слуха...
Но собрался, помолившись,
осенив крестным знаменьем.
Тени, шорохи, да вот же
камень тот торчит, что может
дать упокоенье духу.
Понатужась, вынимаю
из сырой и тёмной жижи
камень, тут же возникает
рядом жуткое созданье.
Слышу рык глухой, утробный,
полный потаённой злобы:
"Брось... Беги... Скорее.... Ну же....
Брось его... Ты мне... Не нужен..."
Настиг почти уж.
Липкий страх сковал всего.

Но графини тут же лик,
лик прекрасный и печальный,
вспомнил я. И сразу, вмиг,
гнев пришёл, и закричал я:
"Не надейся, подлый Каин!
Не оставлю я его!"

Понатужившись, поднялся,
Камень взял, и вновь рычанье:
"Не борись со мной, я вечен...
Если глуп ты, прост, беспечен,
бит, ограблен, искалечен,
предан будешь в одночасье..."
"Прочь пошёл!, - кричу, исчадье
тёмных, мерзостных глубин!
Отойди! Изыди! Сгинь!
Не загубишь больше душ,
будь дитя, жена или муж!"