Баллада о Дон Кихоте
вдвоём с Росинантом - печальным конём.
Мешали заботы, зудела родня
его устремленья позором клеймя.
И взглядом, и жестом, и словом плохим -
клеймили с восторгом - один за другим,
шептали на площади, харкали вслед:
мол, да, сумасшедший... куку и привет!
А раз сумасшедший, то значит в приют -
здесь всем постояльцам по шее дают...
И рядом сидят здесь Король и Глупец,
а сбоку (чуть слева!) За Счастье Борец.
Его Дульсинея смеялась над ним,
а он восхищался лишь взглядом одним:
он был непреклонен и просто упрям,
когда задевалось достоинство дам.
«Кто мог бы подумать, - здесь каждый шептал, -
вот врёт: великана копьём он достал!
Да разве же это копьё у него? -
Лишь так железяка, со свалки дерьмо!»
- Его Дульсинея... - гогочет мясник...
- Она с кем угодно... - резвится лесник...
Им вторят - судья, офицер, звездочёт
и рота гвардейцев готовит отчёт.
- Ах, Боже, за что я смеялась над ним?!
Ведь он восхищался лишь взглядом одним...
Он был непреклонен и просто упрям,
когда задевалось достоинство дам! -
Кричит Дульсинея - гогочет базар,
и слёзы её вызывают азарт,
и некому честь дамы той защитить,
а ложь и наветы навек прекратить.
Матрона с младенцем тут камень взяла
и глаз ей подбила... - Такие дела!
А следом, а следом (и круг, и почёт!)
свой камень швырнул - офицер, звездочёт,
мясник и лесник, и жена лесника,
жена Короля и жена Дурака,
и рота гвардейцев... И я там была:
глазела со всеми, кричала «Ура!».
Жил рыцарь печальный (все знают о нём),
в стране чужедальней стоял его дом...
Нет рыцаря больше и нет уж коня,
его Дульсинея - обычная бля...
И дела уж нет никому до того,
что имя позором покрыто его,
что был непреклонен и просто упрям,
когда задевалось достоинство дам.
История, этого нам не прости:
рукою в перчатке – ты - шпагу скрести!
2003
Свидетельство о публикации №115011607530