Весенняя утопия. Часть 2. Глава 4

    - Боже мой, уже пол-одиннадцатого! - тепло дохнулось в циферблат невозмутимо тикающего механизма.Скользнув в халат и обхватив себя за плечи руками - такая холодина! - сонная женщина криволинейно засеменила в прихожую.Электричества всё ещё не было, но в кухонное окно плотно входил, осторожно распирая рамы, и весомо давя на подоконник, рублёный параллелепипед мартовского солнца.В дальнем углу прихожей, куда еле доходил свет из кухни, что-то тускло блеснуло - так же солнечно и прямоугольно, как в окне, но, несколько отуманенно, как бы, сквозь дымку...По рукам резнуло холодком металла.
    - Да, это же, ремень его солдатский!Надо же, забыл...
    Держа ремень за выгнутую крутой дугой пряжку, и с удивлением разглядывая остроотточенные полированные края, свинцовую блямбу, приделанную с внутренней стороны, она ощутила, какую-то, неестественную тяжесть и смертельную универсальность этого, когда-то, простейшего, человечьего изобретения.Неосознанно прижав пряжку к груди, мать троих детей, в задумчивости прошла-проплыла на кухню, к тёплому окну.
    На улице вяло мела позёмка, с крыш вовсю капало, но вокруг домов видны были высокие, круто заверченные и, на вид, плотно спрессованные, не то - торосы, не то - ледяные надолбы, о появлении которых ещё вчера никто и не думал...
    Металл горбатой пряжки уже не жёг, а приятно холодил грудь, благодарно вбирая в себя тепло белой упругости.Зачарованная женщина замерла в плотном естестве света и, еле заметно, колыхалась в такт мыслям - ритмично-спокойным, как накты маленьких, еле заметных, волн на берегу летнего пруда...как размеренно-методичное подрагивание диванных пружин, все эти девятнадцать невозможных ночей...Она стояла перед огромным окном без ночной рубашки, в одном халате - в сонливой рассеянности, так и не застёгнутом, и теперь, уже совсем распахнутом - впрочем, это одеяние и не ощущалось телом вообще...
    - Странно...ведь, он никогда...никогда ничего у меня не забывал...даже, самой мелочи, - думала тридцатилетняя влюблённая, прижавшись к окну распахнутым телом, не замечая, ни прохлады стекла, ни осуждающе-любопытных взглядов многочисленных, снующих туда-сюда, прохожих...
    - И, вообще, он странный - всё молчит, а от молчания того, и не тяжко вовсе...и, вот уж, третью неделю, как вместе, а не знаю про него ни-че-го...но, кажется, всюжизнь его знала...а, ночью-то, ночью - всё говорит...да, так ясно, что, аж, боязно - как бы, дети в соседней комнате не проснулись...и, всё стихами говорит...стихами...вот, и этой ночью:
    - Листья рвутся с кустов
      и, осунувшись, прячутся дали...
Это про осень, конечно...а, сейчас-то, весна - вон, как с крыш льёт...льёт - не капает, скоро, уж, и ручьи побегут...а, вот, ещё...про лебедя:
    - Жестяные лязги, синь насытив,
      тело лебедя несли к земле -
      дым костра ловил его, как в сито,
      чтобы птица...
Чтобы птица...забыла, забыла...а, дальше:
    - Неба шрам рассасывался быстро -
      неба голубого белый шрам...
      От костра летели к небу искры,
      с неба перья падали к ногам...
И, о чём это?...всё про охоту, что ли...хотя, и не похож он на тех, кто любит охотиться...на всех этих толиков и васьков - твёрдо стоящих на ногах, лихо раскатывающих с ружьями по подмосковным лесам, и обыденно распивающих самогон с егерями...нет, этих-то - чётко знающих, что им нужно от жизни и сытно о том судачащих, она, за три года после смерти мужа, изучила предостаточно...проходу не давали на работе...и домой ломились...и чего им не хватало-то? - у всех семьи, жёны...и вечно в своих дождевиках, в фуфайках, забрызганных кровью, разящие перегаром...с заплывшими глазками, похотливо раздевающими её посреди улицы...нет, не похож он на "охотников" - уж, скорее, за ним кто-то гонит по следу...затравленный он, какой-то...и стихи такие же...вот этот, где, что-то про Менделеева...да, нет - про Мендельсона:
    - И, до сих пор, от свадеб звона
      я не могу себя сберечь -
      мне мстится в марше Мендельсона
      лихая вражеская речь...
Жуткие строки...и, тут же, сразу, и без перерыва:
    - Земля в сиянье голубом...
    - Звезда с звездою говорит...
И то - всегда будила его, уже после звонка, а в глазах...такая тоска по утрам...и, всё вставать не хотел, всё, время тянул...милый...а, сегодня-то - и звонка не слышно было - сам, что ли, проснулся?..странно всё...странно...и , что он стихами всё говорит?..чьи они - Лермонтова?..а наяву молчит, наверное, от того, что нормально говорить-то, и не может  - только в рифму...хоть бы, раз во сне мать позвал, или моё бы имя прошептал...а, и наяву-то, меня не звал по имени...да, ведь, говорили же мы о чём-то, в первый вечер, когда столкнулись у выхода из березняка!...ох, как леший выскочил - будто, за ним вся нечисть лесная гналась!..ну, вот, сказанула - с чего бы, лешему-то, нечисти бояться?!...смертник он, какой-то...беглец, а не леший...ведь, право - о чём-то же, говорили, ведь, не провела бы я его, так просто и сразу, к себе домой...ведь - дети...а, соседи, хоть и не язвы, но, всё же...да, и не шибко темно ещё было...и, конечно, о чём-то говорили, а, ведь, не помню - хоть, убей!..может, показалось...может, не голос, а мысли его слышала?...вот, и до телепатии добралась! - задумчивая женщина смешливо передёрнула плечами и, всей грудью, сильнее прижалась к дышащему солнцем окну.
    Откуда-то, издалека, туманно-отстранённо, как-то, вкрадчиво даже, царапнула её резучая боль - растерянная хозяйка удивлённо скользнула взглядом по грудям, окаменевшими сосками вжавшимися в стеклянную прозрачность: рядом с острым краем пряжки, врезавшимся в белую кожу, блестела тёмно-красная струйка...
    - Ну, вот, порезалась! - отняв ремень от груди, с девичьим любопытством провела кончиком языка по обоюдоострому сиянию - во рту стало солоно...Металлическая звезда ребристо сверкала ей в глаза отполированным солнцем...
    - И, надо же, выдумал - ночью, в гробовой тишине, и...такое:
    - Звезда с звездою говорит...
    ...а, что, похожа я на звезду?...ну, чем не звёздочка? - уставилась она шальными влажными глазами на штамповку пяти блистающих лучей, - вот, мы с тобой  и говорим, милая, ты моя, звёздочка - ты, да я...это про нас с тобой, видно, сказано-то...И, коснувшись губами тёплого, казалось, даже, горячего, металла, какой-то подсердечной тяжестью, гревшего душу, улыбнулась молодая вдова, легко и счастливо - всей своей оголённостью, улыбнулась,  такому же открытому, солнечному миру за окном, от которого отделяла её, лишь, невесомая прозрачность стекла...