Сазаны

Мстёра… какое-то волшебство и магнетизм  заключены уже в самом названии села, раз и навсегда ставшего для меня не просто «малой Родиной», а целой планетой, огромной и до конца не познанной, населённой талантливыми, мастеровитыми и добрыми людьми, гордо носящими прозвище – «САЗАНЫ».
Вообще-то жителей  Мстёры чаще всего называют мстерЯне, реже – мстёрцы, совсем редко – мстерякИ, а иногда, в качестве дружеской шутки, можно услышать: «Знаем мы вас, мстервецов!». Но официально, всёж-таки, мстерЯне, а неофициально – сазанЫ.
Сазан… как много в этом звуке для сердца мстёрского слилось! Да простит мне классик вольное переложение его бессмертных строк, но в коротком словечке, произведённом от названия красивой, сильной и умной рыбы, действительно слиты такие черты мстёрских жителей, что другим словом трудно, а то и невозможно передать.
Происхождение же прозвища таково. Некогда богатый и прижимистый купчишка привёз во Мстёру, тогда ещё слободу, воз рыбы, огромных и жирных сазанов, на продажу, но заломил такую цену, что очередь, мягко говоря, к нему – не выстроилась. Рыба, понятное дело, товар скоропортящийся, тем более жарким летним днём, а потому товарец  через часок – другой, что называется, задумался, а проще говоря – завонял. Купчишка, так и не снизив цену, свалил духовитую поклажу в один из близлежащих оврагов (не доставайся,  мол, никому), да и уехал ни с чем. Ещё не улеглась пыль от колёс купчишкиного возка, а ушлый мстёрский люд собрал начавшую было припахивать рыбку, да и закоптил – кто в дымоходе русской печи, а кто  в самодельной коптильне, состряпанной из  поставленных друг на друга старых деревянных бочек без дна. Что-что, а коптить во Мстёре умели всегда, благо ольхи ( на местном наречии – елошника) по берегу Тары – немеряно ! Впитавший в себя дым «царских дров», нагулянный сазан –  кушанье, без сомнения, деликатесное даже для рыбного мстёрского края. Поэтому, думается, не в одной семье помянули солёным, но благодарным,  всё-таки, словцом, незадачливого торгаша.
История не сохранила для потомков имени его, как и даты так много значащего для Мстерян события, но эхо его, как видим, и по сию пору аукается, то – в общем прозвании жителей, то – в лимонной вывеске центральной столовой, на которой красуется, ни много - ни мало, - «ТРИ САЗАНА», то – в стихах местного поэта Гауна, с блистательной живостью описавшего те сазаньи торги. То есть теперь уже никуда не деться нашему брату от короткого, звучного и, даже в какой-то степени, вкусного прозвища – САЗАНЫ.
Кто первый назвал сазанов сазанами – неизвестно. Может быть, так язвили в сторону успевших полакомиться дармовой рыбкой те, кому этой самой рыбки не досталось. А может так окрестили мстерян жители окрестных деревень, или даже самих уездных Вязников, прослышавших как жители слободы «на кривой объехали» купца – прижиму, но факт - остаётся фактом, прозвище «сазаны» навсегда прилепилось к жителям Мстёры и отлепить его не может даже всемогущее время. Правда никто его и не просит об этом, тем более что все уж давно привыкли к нему и носят его, как редкого достоинства медаль.
Наряду с ним, почти каждый житель Мстёры носит ещё одно (а то и не одно) прозвище, которое выделяет его уже из общей, так сказать, «сазаньей» массы.
К обзывательству у нас во все времена была особая расположенность. Отчасти оттого, что русский человек и всегда-то был горазд наградить ближнего своего эдакой ядрёной прибавкой к его основному имени, но главным образом оттого, что здесь все друг друга знают (причём друг о друге, подчас, гораздо больше, чем о себе), несмотря на весьма приличную численность. Были времена, когда эта самая численность доходила до восьми и более тысяч человек. Поди ,упомни всех-то. А сколько однофамильцев! Тут уж самые именитые сплетницы, коих во все времена в посёлке недостатка не было, зуб поломают, выясняя, о каком, например, Борисове, идёт речь. Переберут всех Борисовых, попутно поднимут все их родословные – а всё без толку! Наконец, кто-нибудь из говорящих «прозреет»: «Так это ты про «Мочёного», что ли?». И добавит, уже как бы даже с досадой, что потрачена уйма времени зазря: «Дык, так бы сразу и сказала, а то – Борисов, Борисов… вон их сколько, Борисовых-то!»
Бог знает, каким образом рождаются прозвища, но – рождаются и, зачастую,  становятся уже главным именем носящего его. Нередки случаи, когда по прозвищу знают о ком идёт речь, но имени или фамилии, хоть убей, вспомнить не могут. Разумеется, это не касается наиболее известных, потомственных носителей этих отличий. Уж их-то знают! Никому из сазанов не надо объяснять кто такая Жива;я, кто такой ШнурОк, кто такие ПоклевАнный, МаЭстро, ДжануАрия, Митя – кутёнок, ФРГ, Пани Роза, Барин, КУнер, КлАпач, Понька, Поршень, СУндарь и многие, многие другие. И это только первые, пришедшие на память, знаменитости. А их…
Несколько лет назад, имея одну творческую задумку, я обратился к «знающим» людям с целью уточнения отдельных прозвищ и имён их обладателей. Через два дня мне была принесена чуть не целая тетрадь с немыслимым  количеством прозвищ. А дальше пошло-поехало! Каждый день мне доставлялись, аккуратно выписанные на тетрадные листки, результаты изысканий, проведённых в курилках и очередях, больничных коридорах и учебных классах… Сколько я ни убеждал ревнителей этого движения в том, что я не коллекционирую клички, листки приносились и приносились. Со временем ручейки постепенно пересохли. Видимо, прошёл-таки запал, а может просто уже было переписано всё, что могло, по мнению собирателей, представлять интерес. Правда и сейчас ещё, нет-нет, да кто-нибудь при встрече и спросит: «Слушай, Натолич, а у тебя есть такая-то кликуха…?»
Больше всего во всей этой истории меня поразило удивительное единодушие, и какое-то трогательное семейственное отношение даже к такому, казалось бы, малозначащему, явлению мстёрской  жизни, каким является приклеивание, далеко не всегда безобидных, званий. Результатом усилий многочисленных собирателей стала объёмистая записная книжка, исписанная весьма убористым почерком.
Ещё тогда, когда пересыхали ручейки, и записная книжка была заполнена, у меня возник вполне резонный вопрос: «Ну и что мне теперь со всем этим делать?» Ведь мне для моей затеи хватило бы и десятка самых ярких мстёрских прозвищ. Тем более что когда я ещё только обратился  со своей просьбой к «знающим» людям, то сразу предупредил, что меня не интересуют прозвища, произведённые от фамилий или от физических недостатков. Первая мысль была – выписать этот самый десяток наилучших образцов мстёрского словотворчества, а остальное – предать огню, но не поднялась рука. Старались же люди!
И вот, не в сотый ли раз, перелистываю листочки, убережённой от огня книжки с прозвищами и фамилиями, размещёнными, для удобства, в алфавитном порядке. БабАй, БУля, БУндете-вИндете, ВодянОй, Вася – БАки, ГУнька, ГлОбус, ГАмлет, Граф, ДУля, ДормашИна, Звездочёт, КедрИла, КундЯ, КирибЕй, КасьЯн, ЛохмАтый, Маня-барыня, Мандарин, МандрОн, Полтора Ивана, Папа Римский, ПИфа, ПалИба, РЕшка, Соври-ка на ходу, Святой, Свисток, ТиразИни, Центнер КозлОвский, ЧерномОр, Швейк, ШабалА… продолжать можно долго-долго. Многих уж нет, а многие и поныне здравствуют (Дай Бог им здоровья!).
Прозвища… прозвища… Взгляд привычно скользит по страницам, совершенно осязаемо рисующим образы людей, живших или живущих на этой земле, людей самых разных профессий, характеров, увлечений, умеющих пахать землю и строить дома, рыбачить и охотиться на зверя, плести серебряную филигрань и золотое кружево шкатулок, вышивать по тончайшему батисту белой гладью и владимирским швом по грубоватому льну, учить детей и врачевать болезни, петь песни и слагать стихи, шить обувь и одежду… да мало ли что ещё могли и могут герои моей записной книжки. Отчётливо понимаю теперь, что рука моя не поднялась тогда сжечь её не потому, что она есть результат коллективного собирательства, а потому что в её содержимом, как в зеркале, отразилась история милого моему сердцу села, начертанная самими жителями его – мудрыми сазанами.
Судьба щедро одарила меня возможностью быть частью нашей «сазаньей» семьи, нашего «сазаньего» братства, а значит и у меня должно быть какое-нибудь прозвище, пока не известное мне. Я не беру во внимание детские дразнилки, каковые уж точно были у каждого. В детстве я, например, был Курочкой-Рябой (это – от фамилии Курчаткин), Рябым (это – производное от Курочки-Рябы), Китайцем (это – от экзотической внешности). Правда, это в узком, так сказать, кругу, но чтобы в масштабах посёлка…это, видимо, ещё заслужить надо!
А пока что листаю странички, изрядно потрёпанной,  книжицы и перед моим мысленным взором как в кино проходят все эти Маклёры, Пискуны, Райкины, Сашеньки-горошеньки и… прочие, прочие, прочие. Я вглядываюсь в их лица с любовью и благодарностью за то, что они были и есть в моей жизни. Сколько бы времени не отпустил мне Господь – это чувство никогда не оставит меня.
Будьте счастливы, САЗАНЫ!


Владимир Курчаткин