Чудак в окне

        Зимний вечер расстроил спокойствие улиц. Заморозил снегами бетонные глыбы домов. И  подъездные жерла плюются белёсым паром, поглощая спешащих в жилища людей.
                В жёлтых окнах безликих всеядных коробок, где без зрителей, шума машин и причудливых ярких витрин, зимний  вечер, тасуя людей, словно карты, выставил кукол: героев своих.
              И под тихое пение белой метели, где, как занавес, плещется белых снегов карусель, из бетонных громил проявляются чьи-то усталые лица, чьи-то судьбы, печали, утопии прожитых лет.
             Бесконечный театр, где героев  сменяют другие герои, где борьба поколений идёт не на жизнь, а на смерть, где калеки в любви поясняют, что значит быть просто любимым, и, запутавшись, стрелы амуровы рвут на куски.
              Где мудрец,  вдруг становится просто пустым изворотливым гадом,  источающим корысть, зависть  и ложь, где расчет поглощает питоном все прочие лучшие чувства, где про доброго скажут, что просто родился дебилом, а хапугу похвалят: умеет же жить, молодец.
              Но,  быть может, чудак, в неприкрытом  тюлем окошке, вдруг однажды устав от моральных потерь и вражды,  отодвинет планшет и ручкой в смешной пожелтевшей тетрадке запишет позабытый и важный  сюжет.
               Будет буква за буквой ложиться, сплетая узоры из фраз и событий. Будет память разматывать жизненных нитей клубок. Доброта, как весенняя завязь цветов, вдруг у всех пробудится, а мудрец, как и принято, станет опять мудрецом. И любовь, словно в сказке росток, разрастётся до самого неба и распишет бетонные глыбы домов под весёлую гжель. И подъездные жерла не справятся с радостным людом, будут петли натужно и ржаво реветь. И покажется,  будто уснули метели, холода отступили за горную твердь,  станет легче  с утра улыбаться и друг другу без страха в лицо посмотреть.
               А чудак... Он, конечно, чудак! Ну и что же! Он живёт, поищи, и в тебе! Оттого ли не вымерли в мире сонеты? И ещё актуален о чести сюжет?