Ох, уж этот Лёнин! , или Свободу Луису Корвалолу!

В обеденный перерыв, в курилке, к Марксэну (для своих - Марксик) подошел бригадир - мужик обширных размеров и заставляющей себя уважать физической силы, но, увы, очень слабый в идейно - политической подготовленности. Марксэн, увлеченно изучавший в это время солидный порнографический журнал, заметил его не сразу и поэтому невольно вздрогнул, когда на плечо легла кувалда, при более детальном рассмотрении оказавшаяся бригадировой ладонью.
- Слышь, ливорюцанер,- раздался у самого марксенова уха рокот космодрома. – Дело есть. Отойдем.
Они отошли от остальных злостных курильщиков и уселись под выцветшим щитом - стендом «Ими гордится коллектив», заброшенным сюда, в курилку, свежим ветром перестройки. Бригадир, набычившись, хмуро уставился в правый верхний угол щита, где красовалась его фотография, потом тяжело вздохнул и раздраженно сплюнул.
-Ты эта... говорил, что на отсидке плакаты рисовал. Не разучился?
-Никак нет. То есть, так точно. «Свободу Луису Корвалолу!». «Руки прочь от нашей Анджелы!». Ну и прочее по мелочи.
       Бригадир задумчиво почесал своей правой кувалдой внушительное ведро, которое у нормальных людей называется носом.
-Корвалол - это от сердца,  - заметил он ( и вполне справедливо!). -  А Анджела? Это которая из рамнокузовного, что ли? Сисястая такая?
-Это негр, - с готовностью пояснил Марксэн и уточнил. – Женский.
- Из рамнокузовного? – неслыханно удивился бригадир.
- Из Америки, - возразил Марксэн – Страна такая. Соединённые штаты. Оплот мирового империализма и тюрьма народов. А Анджела – женщина. Только негрской нации. Ничего, бикса! – и он цинично щёлкнул языком. – Симпатичная! На Татьяну Ивановну, из бухгалтерии, похожа. Только не косая.
-А чего это руки- то от нее прочь? – никак не мог въехать в тему бригадир. Он был правильным человеком, поэтому всегда и во всём предпочитал разбираться досконально, до никому не нужных тонкостей.
- Заразная, что ли?
-А кто ее знает.., - пожхал плечами Марксэн. - Приставали, наверно, по половой части. Домогались в открытую.
-Понятно.
    Бригадир громыхнул ведром. То есть, смачно высморкался.
  -Значит, сечешь в этом деле?
  -Так точно, -  с готовностью согласился Марксэн. -  Секу.
Бригадир был из бывших военных. Пребывая в чине  старшего лейтенанта, позволил себе послать замполита дивизии, вследствие чего был экстренно репрессирован, сиречь с позором изгнан из славных красноармейских рядов, но командирские замашки  сохранил и поэтому любил когда его подчиненные выражались коротко и конкретно, строго по делу.
-У нас митинг шестнадцатого,- наконец, сказал он главное. – В поддержку борьбы с жертвами аппартеида из южной Африки. Нужен соответствующий плакат. Вот текст, – и протянул Марксэну бумажку.
-Сможешь?
-Как два пальца! – хвастливо ответил тот. Бригадир поморщился. Он не любил хвастунов.
-Оправдаю высокое доверие, - уже на полтона тише пообещал Марксэн. – Гадом буду.
Бригадир чуть качнул своей башнеобразной головой.
-Ну- ну... Оправдывай. Краски, полотно, еще там чего надо возьмешь у Сивкиной, она в курсе. Рисовать будешь в красном уголке. Все.
-А это...- и Марксэн, стесняясь, потер палец о палец.- Как?
    Бригадир посмотрел на него удивленно, так же удивленно хмыкнул, дескать, думай, чего спрашиваешь. Когда я своих, бригадских, обижал. И ушел. Он, бригадир, мужик каких поискать. Отец- командир. Когда надо - спасибо скажет. Когда надо - в лоб закатит. А как же? Дисциплина есть дисциплина. Ее уважать надо.

     Вообще, сам Марксэн – та еще личность. Взять, например, паспортные данные. Ну, что это за имя – Марксэн? Нет чтобы Ванюшка какой, или Васятка, или даже Парамон. Нет же, Марксэн! Расшифровывается как Маркс и Энгельс. Два артиста- куплетиста, ети их... Спасибо папе дорогому, пьяни подзаборной, придумал как обозвать сыночка. Натуральная страмота, но зато в духе тогдашних коммунистических идей.
    Теперь фамилия- Лёнин. Не через «е» ( ельник, едалово,  етить- их-разъетить, как у вождя мирового пролетариата) а через «»( ёжик, ёлка, ё- ка-лэ- мэ-нэ), но все равно масса неудобств. Кто-нибудь, особенно если слепенький или пьяный, может и не разобрать, кто он, Марксэн: ёжик или вождь. Опять же спецслужбы могут обидеться и другие специфические учреждения. Вот судья, например, культурная, широкая в  телесных размерах женщина с могучей «халой» на голове, так прямо и сказала: « Постыдились бы, гражданин, хулиганничать- то с такой многообязывающей фамилией!». Но реальный календарный год все равно вломила. А ведь могла бы и условно. Как вождю- то...
    А с другой стороны, не сам же он ее выбирал! Спасибо папе дорогому, тихому алкоголику, наградил сыночка! Хорошо еще что Ленин, а не, например, Гитлер. А то та судейская бабища, этот танк в юбке, запросто могла бы его, Марксэна, к расстрелу приговорить, как военного преступника. А чего, с нее бы сталось! Вон у нее какая «хала»- то на башке!
    С судимостью же, у него приключилась вот какая история. Как- то три года назад жэковские по просьбе жителей их пятиэтажки ко Дню города соорудили у подъезда шикарную скамейку, самое оно для уставших граждан и мамаш с колясками. Но как- то так случилось, что ее сразу захватили их подъездные  старушки, все как на подбор отъявленные язвы. И вот каждый божий день, часов с пяти вечера, этот спецдесант в количестве семи- восьми бабок, без всякого объявления военных действий, могуче высаживался на эти, ими, между прочим, не купленные, места. И постонав- поныв о своих болячках и о том, что скоро, видать, помирать ( кому? Этим бабкам? Да они всех мёртвых переживут!), переходили к следующей, теперь уже основной части своего сборища, из за чего собственно здесь и  собирались. То есть, перемыванию костей и полосканию до самого ливера всех проживающих в их доме. Кто с кем спит, кто с кем не спит, кто родил вне брака, а кто и, будучи в браке никак не разродится, кто пьет каждый божий день, а кто через Жень и не на свои, кто ворует, кто самогонку  производит, кто ничего не делает, а это тоже крайне подозрительно, потому что на что же тогда, барбос тунеядный, живёт и даже харю вон какую отъел! В общем, не бабки, а целое информационное агентство Ассошейтед Пресс местного разлива с аналитическими комментариями «за всё».
    Народ при виде этого беспощадного трибунала проявлял себя по- разному. Кто сатанел, кто терялся, кто самым натуральным образом этих полоумных карателей просто-таки боялся. И до того эти бабки всех затерроризировали, что просто не продыхнуть! Народ в  свои подъезды начал  уже чуть ли не по- пластунски пробираться, а другие наоборот – спринтерским бегом окружными путями. А куда денешься? И поползешь, и рванешь как на стометровке, лишь бы избежать понятно чего.

   И тут как- то прелестным летним вечером наш герой, наш Марксэнушка домой  возвращался с любимой работы (он тогда на водокачке номер восемь работал, дежурным наладчиком подачи напора струи). Он как раз  в этот день зарплату получил, и день был пятничный, впереди два выходных, так что шагал Марксэн бодро и радостно, почти не шатаясь.
    Бабки, как только его, субчика, увидели, сразу - шу, шу, шу, щу...С Кланькой не живеть...шу, шу, шу...баб на квартеру водит каждый день...шу, шу... вчерась у водопроводного колодца дерево обос…л… какое безобразие! До дома свой мочевой пузырь донесть, что ли, не мог… шу-шу-шу…и постоянно пьяный, куда только смотрят наши милицейские органы?
Все эти песни про однополую любовь Марксэн слышал за своей спиной уже не один раз, а потому  шагал по асфальтированной дорожке к своему подъезду не таясь, и даже гордо раздвинув плечи. Одно слово - отважный герой! Хоть сейчас с гранатой на тот водопроводный колодец!
-Здравствуйте, бабоньки! – поздоровался вежливо. – Как здоровьички драгоценные? Как зубы? Не шатаются? А как прямые кишки? Не выпадают? А если да, то, как часто? Вместе с зубами или порознь?
    Бабки же отвечали уклончиво, больше молчали, глядели на разошедшегося Марксэна опасливо: чего у этого пьяного дурака на уме?
-Ладно, вечер воспоминаний будем считать закрытым, -тем же бодрым тоном произнёс наш лукавый герой. - Пора и за дело! Подержите, пожалуйста, мою кепку!
Он подошел к краю скамейки, схватился за него руками, поднатужился и рывком поставил ее на попа. Бабки, весело кувыркаясь и пронзительно визжа, покатились на землю.
-Вот таконьки, любезные бабоньки! – донельзя довольный, сказал Марксэн, отряхивая свои трудовые ладони. – Хорош! «Свободу Луису Корвалолу!». Достали уже!
-Мы на тебя в милицию! - завизжали старушки. – Ты уже давно просисси!
      И только они эту свою угрозу озвучили, мама моя, вот же она, милиция! Как раз мимо дома по дороге проезжала и заметила столопотворение!

      Дальше было грустно: Марксэнушку - под белы под рученьки, да за цугундер. В отделении зафиксировали факт пьяного хулиганства. Следствие, суд, год, солнечная Мордовия. Впрочем, хватит о грустном. Вернемся в день сегодняшний. Пора.

    На следующий день в ленинскую комнату, проверить, как у нашего героя продвигаются плакатные дела, пришли двое. Мужик - высокий, худой, со строгим бледным лицом, в очках и при бородке. Примыкающая к нему женщина была прямо- таки мужиковой копией: тоже высокая, тоже обезжиренная, тоже строголицая, тоже в очках и с таким же прищуренным взглядом. Единственно - без бороды. И правая рука - без кольца. Значит, незамужняя. Значит, злая. Значит, придираться будет, тем более что они вдвоем. Марксэн, как только они здесь, в комнате нарисовались, сразу понял – проверяльщики. И, скорее всего, убеждённо идейные. Вон как они, ливарюционеры, глазками- то своими очкастыми в него сразу вцепились!
     -Мы из администрации, - сухо, но, тем не менее, со многозначительной интонацией в голосе, сразу выдавшей в нём настоящего марксиста, представился мужик. – Интересуемся степенью готовности плакатно-наглядной агитации на злобу дня.
    -Да, пожалуйста! – и Марксэн горделиво развернул полотно навстречу льющемуся из окна солнечному свету.
    -Любуйтеся хоть бесплатно и насовсем!
    Мужик, подняв свои бесцветные глаза  и шевеля бескровными губами, вдруг начал стремительно бледнеть и неприлично потеть. Женщина тоже прочитала тоже вспотела (какие же они, идейные, право,    п о т у ч и е!) и от смущения покраснела. Да и было отчего! На алом кумаче здоровенными, бросающимися в глаза буквами было аккуратно выведено – «Свободу Манде!»

     Немая сцена продолжалась около минуты. Первым дар речи обрел мужик.
-И как это прикажете понимать? – чекистско-комиссарским тоном поинтересовался он ( «Вы в контрразведке у Колчака не служили? – Да я  стахановец с шешнадцати лет!.»).
- Да! Это какой еще... Вы меня слышите, товарис-ч?
-Как какой? – удивился Максэн наивности вопроса.- Африканской, какой же еще!
  -Может быть Манделе? - все никак не мог въехать в тему
мужик.
-Ну! – согласился Марксэн. – Все правильно! Ей, Манделе! «Ле» не умещается в размер длины представленного для работы полотна! Пришлось сокращать. А что делать? Да вы не сомневайтесь, граждане из администрации! Кто умный – поймет, а дураку все равно, какая она, эта Манда-Мандела – наша, африканская, или, скажем, с Северного Урала!
       Но проверяющие, похоже, уже окончательно вышли  из ступора, марксэновым заверениям не поверили и вообще нависли над нашим Рембрантом могучими грозовыми тучами, хорошо, что пока без молний.
-Не она, а он! – по-гадючьи прошипела женщина (а гадюки шипят?). – Товарищ Мандела! Мужчина! Национальный герой! Почти тридцать лет томился в заключении человеконенавистного апартеида!
-Да что вы говорите! – по- бабьи всплеснул руками Марксэн. – Это что же - два по пятнашке? Серьезный братан! Наверняка в законе! Позвольте полюбопытствовать, по каким статьям чалился?
-Да - а-а... Это мы очень вовремя зашли! – проигнорировав марксэнов вопрос, мужик тщательно промокнул вспотевший лоб носовым платком. – Да, вовремя! А то бы этот... – и ненавидяще кивнул на Марксэна. - ...Пикассо такого бы напикассочил! Это же... – и кивнул теперь уже на плакат, – ни в какие ворота! И нецензурно, и вышестоящие товарищи могли бы понять как самую беспардонную политическую провокацию!
-Да бросьте вы, граждане! – легкомысленно махнул рукой Марксэн. Слова- то какие! «Нецензурно», «провокация»! Думаете, эту.., - и кивнул на плакат, -… кто-нибудь читать будет? А и прочитают – невелика беда! Если бы я написал свободу какой-нибудь Ивановой, Петровой , Сидоровой или какой другой манделе с русской  фамилией, то тогда да, тогда было бы шороху! Но здесь, граждане, Африка! Черный континент! Там в некоторых местах не ступала ни одна нога, ни одного человека! Тем более наших заводских! Поэтому кто их, манделов этих, знает, какие там у них имена- фамилии- отчества - другие паспортные данные! Никто!
Вот я как-то из запоя выходил, - бесцеремонно уводя тему в сторону, ударился он в воспоминания, -  так сериал один пристрастился смотреть. Про богатых, которые плачут и плачут, и плачут и плачут. Козлы. Так вот там, в сериале этом, один герой был. Прощелыга каких поискать. Все с наганом ходил, все думал, кого бы застрелить без всякой пощады. Так его знаете, как звали? ***ло Барбос! Честное беспартийное! - и для пущей убедительности Марксэн размашисто перекрестился на плакат.
-Я прям, ахнул, когда с ним так вот телевизионно познакомился! Ну и чего в результате? Да ничего! Абсолютно! Как показывали, так и показывают. И это, заметьте, в телевизере! То есть, на всю страну! Это как понимать?
-Во- первых, это совсем не то, что вы, гражданин, сейчас назвали, а Хулио Барбосес. Хулио, а не так как вы неприлично выразились! – строго поправила  инструкторша. Похоже, она сама, несмотря на высокое идейно- культурное воспитание, была любительницей посмотреть эти легкомысленные и глубоко аполитичные многосерийные  кинофильмики.
-И сериал этот не африканский, а бразильский. О борьбе тамошних рабовладельческих пролетариев против ненавистных и тоже рабовладельческих же эксплуататоров.
- А я о чем говорю! – обрадовался Марксэн. - Очень душевный  фильм! У этого Барбоса там еще кореш есть. Тоже жутко отрицательный тип! В сомбрере все время ходит и подленько так ухмыляется. А вместо нагана у него плетка. И зовут, между прочим, соответственно – Пидор. Честное  беспартийное! Вот те крест! Ему эти... ну... которые угнетенные и замученные так прямо по глазам и говорят: Пидор ты вонючий! Как же ты нас, угнетенных, уже достал своими   фашистскими выходками! Ну ничего, придет скоро Великая  и Октябрьская, ужо недолго осталось! Отольются тогда кошке мышки! Уж мы тогда тебе всем нашим  угнетенным колхозом эту твою нам ненавистную плетку тебе в ж... засовывать будем! Чтоб ты, значит, на всю свою оставшуюся поганую жизнь запомнил нас, пролетариев!
-Какая у вас, гражданин э-э-э… ну, неважно… жуткая мешанина в голове, - поморщилась инструкторша. – Во- первых, при чем тут Великий Октябрь? Что вы нас постоянно политически провоцируете? А во- вторых, этого персонажа  зовут Питер. Питер, а не то что вы с таким неприкрытым удовольствием произносите! Ну как вам понятнее объяснить... Питер! По нашему- Петя! Петушок!
- Извините, мадам гражданка из администрации...- пробормотал Марксэн, ошарашенный теми интимными подробностями, которые, как только что выяснилось, были известны этой внешне совсем невзрачной женщине. - Я, конечно, не знаю какой там у него, у фашиста, петушок. Извиняюсь, не довелось полюбоваться, в телевизере не показывали, так что вам виднее... Но вот что я хочу сказать, и никто меня с этих слов не собъет до самой моей смерти! – и голос у Марксэна налился сталью и зазвенел железом. – Гад, он, что в Африке, что в Бразилии, что где-нигде, а все равно гад! Отвечаю!
  - Бред какой-то… - фыркнул мужик. - Ладно, давайте закругляться!  А то так черти до чего можно договориться! Вы, гражданин, про Манделу все поняли? Осознали политическую важность момента? Прониклись духом? Срок для исправления плаката – до семнадцати ноль- ноль. И чтобы без всяких сокращений, понятно?
- Бу сделано! Извиняюсь, месье  инструктор...- и Марксэн для виду смутился. – А как насчет подкожного вливания? Живопись живописью, а карман карманом...
- Вам же премиальные выпишут, как якобы передовику производства за якобы перевыполнение суточного плана! – задохнулся от возмущения инструктор. - Ну, вы, гражданин, оказывается и фрукт!
- Что значит «выпишут»?- нимало не смутился Марксэн. – Конечно, выпишут, само собой! А только для этого... творческого подъема подкожные вливания весьма полезны. Стимулируют, так сказать, кисть творца. И можно даже без закуски! Мы без закуски привычные!
Инструктор теперь уже с неприкрытой ненавистью посмотрел на него, ничего не сказал и, пропустив вперед инструкторшу, решительно вышел из комнаты.
- Козел, - сказал, как припечатал, Марксэн. После чего огорченно вздохнул, сунулся под  гипсовый бюст своего почти однофамильца, вытащил бутылку, налил полстакана, выпил, довольно крякнул, похрустел луковицей и, чему- то глумливо ухмыляясь, повернулся к плакату...