Романс

Тополя лист, как пикОвая масть
В блеклом тумане кружился спирально.
Мой нигилист, беллетрист-гитараст,
Мне говорила поддатая краля.

Люди бродили, как призраки тьмы
В парке холодном, рыдали собаки
После холеры, а может, чумы,
После разлуки, а может быть, драки.

Белки скреблись о седые стволы,
Клёны роняли бубновые карты.
Глупая птица, нажравшись смолы,
Урну долбила хлебалом с азартом.

Будто маньяк, расчленяющий труп,
Бейби орал из коляски шикарной.
Ты посмотрела на пах мой и круп,
Громко заржав под аккордик гитарный.

Стал наливать я дрожащей рукой
Водки палёной в стаканчик-пушинку.
И произнёс: "Ржать - то, дура, накой?!"
Мальчик в комбезе ногой пнул машинку.

Стала ты тихой, как ночь на Днепре,
Глупо уставившись в серое небо.
Проворковал я: "Сердиться, харе!"
Ты: «Эх, костички отведать мне бы..»

И закусить её ухом твоим, 
Тёмно-багровым от ветра и влаги".
- "Деньги романсы поют нам двоим,
Нет их в карманах дырявых, бедняги!"

Я промурчал под гитарный аккорд,
Конгениальный нетрезвому Баху.
Ты закруглила: "Отлично, милорд!"
И запустила мне длань под рубаху.

Флис отогрел твою жабью ладонь,
Что порывалась всё к паху спуститься.
"Я без бабла не хочу тебя, Лёнь!
Надо с тобой нам, наверно, проститься..."

Стал я грустней, чем ноябрьский простор,
И о башку твою треснув "Кремоной",
Вылил оставшийся в урну "Кагор"
Дланью от злобы и боли зелёной.

Тополя лист, как пиковая масть
Пал на твой фейс удивлённый и белый.
Так завершилась безумная страсть
Между паэтом и девой незрелой.

Нет здесь морали, друзья, никакой.
Осень разводит влюбленных нехило.
Если гитара всегда под рукой,
То достучаться раз плюнуть до милой.