Восьмая тетрадь

Восьмая Тетрадь



Стихи



Иван Манойло
















                Вал. Вал.

Из Шолоховских песен.
      6.                *          *         *
                Январь. Заносы. Нет газет.
                Без дела заскучала киоскёрша.
                После бурана  —  звонкая пороша,
                И белый свет наполнил белый свет.

                Три дня, как на обрыве телеграф,
                И телефон лишь только до райцентра.
                Похоже мы с тобой  —  не офицеры,
                Похоже мы остались в юнкерах.

                Мир не бессвязен, если связи нет.
                Связь меж людьми не от коммуникаций.
                Как хлопья снега сыплются с акаций…
                А мы с тобою не прочли газет.

                Любая непогодь нам не закроет путь,
                Когда б мы сами сердце не закрыли.
                Пусть телеграф подольше на обрыве,
                Ведь путь в себя  —  не слишком близкий путь.

                Январь. Заносы. Нет газет.
                Без дела заскучала киоскёрша.
                После бурана  —  звонкая пороша.
                И белый свет  —  наполнил белый свет.
       
                31. 01. 1987. – 03. 02. 1987.










Джазовая импровизация.
         9.                *          *         *
Искрит картошка на изломе
Как глаза,
Как под порывом ветра вдруг зола
Блеснёт
Костра живым воспоминаньем.
Хорош картошки пар.
Чай цвета тихих углей.
… Нечаянны глаза!
Нечаял я
Увидеть блеск в руках,
Искристый, беспечальный!
С приятелем
Мы пьём горячий чай.
Невнятному случается начаться
И в самом ясном
И простом из дел.
По телу медленно ползёт простор горячий.
Костёр  —  в стакане!
И глаза — в руках!
Соблазн у рта…
Нет-нет, не обладанье!..
Обласкан я
Нечаянно.
Собой?
                03. – 04. 02. 1987.















Верлибры.
           82.               *            *          *
                Только начало февраля,
                Но приятельница
                Уже заказала в ателье
                Весеннее платье.

                Женщины
                Не столько ждут,
                Сколько готовятся.
                Если бы было иначе,
                Мир не выдержал бы
                Своего вечного
                Ожидания.
                05. – 06. 02. 1987.


























                Ингрид.
                *                *                *
              Согласно лунному календарю,
              Ты родилась в год тигра, я  —  дракона.
              Не сладить нам. Ну, что ж ты не смеёшься?
              Я, может быть, судьбу благодарю,
              Что мы не вместе, что не знать урона
              Нам суждено; но если вдруг коснёшься
              Тех тонких струн, то над собою смех.
              Когда б любили мы, всё было бы иначе.
              Любила ль ты когда-нибудь меня?
              А если нет, счастливейшим из всех
              Бывал я, от тебя тебя же пряча.
              Ты всё укромнее во мне день ото дня.
              Согласно лунному календарю,
              Ты родилась в год тигра, я  —  дракона,
              Так посмеёмся же, ведь есть на что пенять.

                07. 02. 1987.


















Хокку.
                11.            *         *        *
                Я  —  бедняк. Это плохо, конечно.
                Деньги  —  зло, если нет их в кармане.
                Если есть, то о них ли нам думать.

                07. 02. 1987.
































                *              *             *
                Кошка загостилась у меня.
                Красивая, как у немых на фото.
                Всё прячется. Может, обидел кто-то?
                Под топчаном, где ночи нет и дня.

                Купил ей рыбы. Напоил кефиром.
                Наелась, напилась. Спит у огня.
                Ей очень мало нужно от меня.
                Лишь людям много надо в этом мире.

                Взял на руки. Прижалась тихо-тихо.
                Когтями в шею, носом в воротник.
                И слабой боли тоненький родник
                Наполнил сердце давним, хрупким. Тихим?

                Но отпустил  —  и снова под топчан.
                Два огонька с опаской ждут оттуда.
                Удара? Крика? Ей ли верить в чудо.
                Я сам об этом только что молчал.

                97. – 08. 02. 1987.












В коктейль-баре.

                Кофе по-восточному.
                Обоняние обострено.
                В пломбир с орехами
                Пальчики точёные  —
                Ложечку.
                Как обаятельно.
                И как старо.
                Кофе по-восточному.
                Растягиваю удовольствие.
                Мальчики взрослые
                С юными женщинами.
                Компания от смеха ломится.
                В смеющихся глазах  —
                Одиночество?
                Кофе по-восточному.
                Может они  —  молятся?
                Такие весёлые,
                Со взглядом … точечным?
                В пломбир с орехами
                Пальчики точёные  —
                Ложечку.
                Как обаятельно.
                Обоняние обострено.
                Кофе по-восточному.
                Парфюмерия Франции.
                Отличить мудрено
                Мужское от женского.
                Не золото с жемчугом  —
                Иные ценности.
                Непременно нравятся:
                Одежда  —  крик,
                Причёска  —  крик,
                Улыбка  —  крик.
                А взгляд  —  точечный.
                Кофе по-восточному.
                А крик  —  охрип.
                Кричащего плохо слышно.
                И каждый  —  лишний.
                В ароматах Франции.
                В холодном смехе
                Пломбира с орехами.
                В дорогих шмотках,
                Кричащих в сочетании.
                И, всё же, что-то
                Мне нравится,
                Если бы не вычитание
                Взгляда точечного.
                Кофе по-восточному.
                Обоняние обострено.
                В пломбир с орехами
                Пальчики точёные  —
                Ложечку.
                Как обаятельно.
                И как старо.

                Всё это уже было
                Со мною раньше.
                Когда собственным криком
                Себя же ранишь.
                Изменилась лишь форма.
                Так что  —  всё в норме.
                Глухие всегда кричат.
                Юность  —  глуха.
                Как скоро кричащие облака
                Об этом им промолчат.

                08. – 09. 02. 1987.








                Б. У. Дзугаеву.
Хокку.
              12.                *       *      *
                Жуток взгляд со старых фотографий.
                О, фотограф  —  Фауст-дилетант!
                Время человеку неподвластно.
                14. 02. 1987.







                *                *                *
               Сердце скулит, как седая усталая сука,
               Что на беду ощенилась зимой, в декабре.
               Всех четверых удалось накормить и согреть.
               Выросли, бегают… Сучья отрада и мука.

               Щенкам-то тепло. Только старое тело не греет.
               Холодно сучьему сердцу на старости лет.
               Льдистые звёзды не тают ещё в феврале.
               Сука седая скулит на пространство и время.

                14. – 18. 02. 1987.

















                *              *            *
                … Не обольщайся, жизнь попеременна.
                За праздником приходит будний день.
                За радостью и счастьем откровенным
                Приходит боли тягостная лень.

                Оставь обиды. Люди неповинны.
                Их, как погоду не в чем обвинить.
                Всё в нас самих. И, в роли незавидной,
                Ты в душу ближнему слезу не оброни.

                У каждого так много наболело,
                Так гулко память капает в лицо.
                Обидчивые милые колени
                Нелепой жизни вертят колесо.

                Закрутит, закручинишься, но снова
                По жизни второпях кружиться рад,
                И ничего не хочется иного  —
                За счастье жить не надобно наград.

                Не обольщайся, жизнь попеременна.
                Её так трудно нам любить за всё.
                И всё же с прилежанием примерным
                Все вместе крутим это колесо.

                20. 02. 1987.













                Аршаку Тер-Маркарьяну.
Верлибры.
             83.                *      *     *
                Не надо огинаться
                У тесового забора
                Классики.

                Самоварная медь
                Надраенного эпитета
                Бледна
                Перед чистой силой
                Ясного слова.

                Художник  —
                Помогает видеть.
                Поэт  —
                Помогает чувствовать.
                Поэту нельзя
                Огинаться
                На задворках чувств
                В самоварной меди
                Кустарных фраз.
                20. 02. 1987.















*               *              *
                О, женщины! Вам мало правит миром?
                Вас тешит блажь командовать сердцами?
                Но власть над сердцем  — горькая забава.
                Вам смена власти видится изменой?
                Тиран любим до нового тирана.

                О, женщины! Вам мало править миром!..
                Вас тешит блажь командовать сердцами!..
                Но сердце подчиняется лишь сердцу.
                Иная власть над сердцем иллюзорна.
                Сердца близки, когда они свободны.

                23. – 24. 02. 1987.






Хокку.
              13.               *         *       *
                Мой милый друг!
                Как много и нежданно
                Любви случается в любви.
                24. 02. 1987.













                *              *            *
           … Северный ветер чуть покачивает сторожку.
           Хрупкая моя Муза пьёт чай.
           Конец февраля. Морозы теперь понарошку.
           Но и весной случается замёрзнуть невзначай.

           Муза с отвращением выдёргивает вилку телеящика.
           Телевизор  —  враг компании. И её враг.
           Обиженно прячет едва заметные ямочки
           Щёк, обветренных в разных моих ветрах.

           Катает хлебный шарик, смотрит исподлобья,
           Из-за коротко стриженных пепельных прядей.
           Ветер воет, по-февральски зло и надломлено.
           У Музы трудный характер  —  верный и упрямый.

           Чуть великоватые руки, не знающие маникюра,
           Накладывают из банки в блюдце алычовое варенье.
           Муза любит кислое и застольную культуру.
           О культуре у нас возникают разночтения и прения.

           Опершись губами на руку, Муза слушает
           Свист ветра и тихого Сен-Санса из репродуктора,
           Серые очи расплакаться ждут случая,
           И вдруг!  —  распахиваются, так влажно и утрене!..

                24. 02. 1987.












                *               *              *
          Падая лбом на сведённый тоскою кулак,
          Он и кричать-то не мог. Докричишься ли? Полно.
          Нет, не хандра, не хандра, чёрт возьми, допекла!
          Люди забыли, что сердце  —  не мячик футбольный.

          Люди забыли, что сердце мертво без добра.
           Добро же, от века, всегда и во всём бескорыстно.
           Добро сотворять  —  не забота, не долг, не игра,
           Не милый подарок, что бросил застенчивый рыцарь.

           Добро  —  наша суть, без него мы не люди уже,
           А биомозги, дополнение к умным машинам.
           Их интеллекту нельзя без добра, неглиже
           Предстать человечеству. Кончимся  — с писком мышиным.               

           Добро бесконечно. О, люди, творите добро!
           До помощи ближнему путь наш  —  от каннибализма.
           Добро в абсолюте неведомо, а не старо.
            Добро бесконечно. Не близок наш путь, как не близок!..

            Падая лбом на сведённый тоскою кулак,
            Он и кричать-то не мог. Докричишься ли? Полно.
            Нет, не хандра, не хандра, чёрт возьми, допекла!..


                28. 02. 1987.








                Лене.
                *              *              *
                Быть жестоким легко и привычно.
                К ближним, дальним, к чужим и к себе.
                Угол рта в тёплой крови клубничной
                Малой кровью остался в судьбе.

                И целуя мою сигарету,
                Так чтоб я и не понял того,
                Ты дымила, мол поздно я встретил
                Отгоревшее сердце твоё.

                И жестокие нежные письма
                Гложут совесть и спать не дают  —
                Сам от памяти слишком зависим,
                Как я мог посягать на твою?

                Как я мог обнадёживать шрамы,
                Что до свадьбы они заживут,
                Если судьбы воздушного шара
                Все сердца тонкошкурые ждут?

                Педиатр мой, прости мне жестокость.
                Все мы дети для женских сердец.
                Мне жестокости этой истоки
                Пел по осени праздный скворец.

                Пел о счастье, что не было  —  было,
                Про святую жестокость врача.
                Врач мой милый! Прости, отпустило
                То, что он на прощанье скворчал.

01. – 02. 03. 1987.










                *              *             *
                Ох, уж эта зима!
                Март пришёл, но не ходят трамваи,    
                Как сизифы асфальт отрывают,
                Но в снегу по колено дома…

                Скоро стают снега,
                Скоро душу зальёт половодье,
                Только мартовских чистых мелодий
                Не расслышу, себе не солгав.

                Не понятен себе
                Окончательно в марте  —  апреле.
                Я родился под звуки капели
                И всегда в эту пору слабей.

                Всё сильней виноват
                Перед миром весной.
                Неотступно:
                Перед теми, пред кем неподсуден,
                По весне я всегда виноват.

                05. 03. 1987.

















                *            *           *
                Сердце просит ласкового слова.
                От людей. Конечно от людей.
                Как кричат ладони от гвоздей,
                Так и сердце воскрешает слово?

                Ласка ранит чаще, чем хула.
                Сердце перед лаской беззащитно.
                Эту боль порой не разрешить нам.
                Ласка человечней, чем хула?

                Сердцу слабо помнятся обиды.
                Счастье прошлое, чем дале, тем больней.
                Чем печальней сердцу, тем вольней
                Сердце забывает про обиды.

                Ласка ранит, причиняет боль.
                Скальпелем маститого хирурга
                Прикоснутся к сердцу чьи-то руки,
                Чтобы болью обезболить боль.

                06. 03. 1987.














                Вал. Вал.
Песня.
                48.             *         *       *
                Друг мой дальний! Эх! Не мучь гитару,
                Посиди, за талию обняв.
                Как жене, расстроенной, усталой,
                Ни на что не стал бы ты пенять.

                У твоей жены красивый голос  —
                Что пред ним твой хриплый баритон!
                Только мы, не промочивши горло,
                Редко пели, да и   —  не о том.

                Только мы не пели женских песен,
                Правда, пили  —  больше за Неё:
                За удачу, женщину, невесту,
                За жену. Теперь уж не поём.

                Ты ведь счастлив, и, к чему лукавить —
                В счастье грустных песен не поют.
                Счастье носят сильными руками.
                Старой грусти места не дают.

                Потому не мучь свою гитару.
                Пусть жена играет и грустит.
                Две дочурки! Эх, за дочек пару
                Все грехи ей кто-нибудь простит.

                08. 03. 1987.












                В. Конецкому.
Верлибры.
                84.            *        *       *
                Кошка спускается с крыши
                По соседнему дереву.
                Какая звериная красота!
                Очень домашний зверь,
                Почти не ставший домашним.
                Единственное домашнее животное,
                Живущее с человеком
                По своим законам.

                Кошку нельзя понять  —
                Как и женщину,
                Её можно только любить,
                Если она, разумеется, 
                Позволяет это.

                В отношении к кошкам
                Скрыт великий эгоизм
                Любви  —
                Ведь любим по-настоящему только то,
                Во что вкладываем душу.
                Значит, любим себя?

                16. 03. 1987.









Верлибры.
                85.              *     *    *
                Мама, ты ведь помнишь мои вёсны?
                Таял снег, бежали ручьи.
                Я не любил кораблики.
                Я любил идти за водой ручьёв.
                Запах земли и запах почек  —
                Они ведь всегда одинаковы.
                Мы понимали друг друга.

                Мама, ты ведь помнишь цветущую степь?
                Мы с тобой уходили в неё утром,
                Возвращались вечером.
                Мы приносили из степи
                Охапки цветов.
                Они стояли по всей квартире
                В вазах и молочных бутылках
                И пахли степью.
                Мы так любили бродить!
                Помнишь, мы уносили в степь
                Нашего кота в хозяйственной сумке,
                Он по-собачьи высовывал язык,
                И мы прятали его от жары под газетой.

                Мама, ты ведь помнишь мои осени?
                Пронзительно-прозрачные,
                Полные невесомой печали?
                Мои первые желанные одиночества.
                И первые, дальние и долгие,
                Одинокие прогулки.
                Помнишь моё возбуждённо-подавленное лицо
                После них?
                В этих прогулках
                Я шептал свои первые стихи.
                Я их почти не записывал,
                А всё записанное порывался сжечь,
                Так много в них было вложено,
                И так неумело сказано.
                С тех пор я люблю осень.

                Мама, ты ведь помнишь наши зимы?
                Как я катал тебя на санках
                И был счастлив,
                Что моих мальчишеских
                Мужских сил
                Хватает на это.

                Всё это  —  праздники.
                Праздники помнятся.
                На официальные праздники
                У нас не было
                Ни денег,
                Ни веселья.
                С тех пор я не люблю
                Официальные праздники.

                Мама, ты ведь помнишь мои слёзы
                Об ушедшем от нас отце?
                Я заплакал в пятнадцать,
                Впервые за девять лет.
                Отец  —  это так невыразимо много.
                С тех пор я люблю детей.

                Мама, ты вряд ли знаешь,
                Что именно ты
                Воспитала во мне удивительное
                Отношение к женщине.
                Его часто называют литературным,
                Но ведь именно его
                Ждут, не дождутся
                Наши милые женщины
                В жизни.

                Мама, ты вряд ли знаешь,
                Что именно ты
                Воспитала во мне поэта.
                Но это так.
                Не бойся содеянного.
                Человеческое счастье поэта  —
                Очень трудная штука.
                У всякого своё счастье.
                Мама, будь мужественной,
                Ты ведь всегда была такой.
                16. 03. 1987.


































                В. Солоухину.
Верлибры.
          86.     Икона Тихвинской Божьей Матери.      
                Женщина в алом.
                Золото и кобальт.
                Женские глаза.
                И мальчик взрослый
                На руках.

                Женщина в алом.
                Глубокий ожёг
                На груди,
                И пальцы правой руки
                Обожжены.

                Когда я был мал и глуп,
                Я скрыл её жёлтым лаком.
                Кобальт померк,
                И побурело  —
                Закровоточило одеяние
                Женщины в алом,
                С мальчиком взрослым
                На руках.

                … Война.
                После утренней бомбёжки
                Полыхает городская тюрьма.
                Из-за изуродованной взрывом
                Тюремной решётки,
                Из полуподвала,
                Тянется обожжённая
                Правая рука.
                В руке тлеет деревянная
                Женщина в алом.
                Золото и кобальт.
                Женские глаза.
                И мальчик взрослый
                На руках.

                Женщина в алом,
                С дымящейся грудью,
                Смотрит
                В бомбящее небо
                Вместе с мальчиком взрослым
                На руках.

                Падает на тротуар
                Обожжённая
                Правая рука.
                Падает под ноги
                Моей молодой бабушке
                Деревянная
                Женщина в алом.
                Золото и кобальт.

                Женщина в алом.
                Глубокий ожёг
                На груди,
                И пальцы правой руки
                Обожжены.

                Размытый кобальт
                Утра с сиреной.
                Алые и золотые
                Пожары после бомбёжки.
                Женщина в алом.
                Золото и кобальт.
                Женские глаза.
                И мальчик взрослый
                На руках…
                20. – 21. 03. 1987.






                Б. Ш. Окуджаве.
Хокку.
                14.          *            *          *
                Пойте! Пока Вы поёте, я жив.
                Пока Вы поёте, я там, где бываю нечасто.
                Я вдруг становлюсь человеком, пока Вы поёте.
                21. 03. 1987.







Хокку.
                15.         *          *         *
                Добро приходит чаще не от тех,
                Кому ты даришь эту драгоценность,
                Но равновесие добра неоспоримо.
                08. 04. 1987.






Хокку.
                16.           *        *       *
                Луна за деревом стоит
                И смотрит искоса, вприглядку,
                Как без оглядки уезжаю.
                21. 04. 1987.










Песня.
                49.         *        *       *
                Ребром вопроса не поставишь,
                Когда заноет под ребром
                Вопрос без самой малой фальши,
                Где стон за смехом и игрой. 

                Ребром вопроса не поставишь.
                И щёку под удар подставишь
                И третью  —  если бы была.
                А что там дальше  —  будет дальше.
                Как не старайся, не ударишь
                Себя за все свои дела.

                Кто не терял, имеет мало,
                Кто не дарил, совсем бедняк.
                С колен до неба поднимала
                Потеря дальняя на днях.

                Кто не терял, имеет мало.
                Потеря сердце обнимала  —
                Она дарованной была.
                А что там дальше  —  будет дальше.
                Как не старайся, не ударишь
                Себя за все свои дела.

                20. – 24. 04. 1987.






Хокку.
               17.               *         *        *
                Что там  —  сердце. Пусть поколет.
                Ведь душа не там болит.
                Две у сердца разных боли.
                25. 04. 1987.





                *            *           *
                Слово проклятое  —  «было».
                Если было  —  значит, нету.
                Если было, значит, сердце
                Не захочет повторить.
                Если было  —  значит, было,
                И за давностью к ответу
                Смысла нету призывать.
                Можно только говорить,
                Без оттенков, просто: «Было».
                Как бы сердце не заныло,
                Повторить оно не сможет.
                Как бы сердце не заныло,
                Нет на свете слов дороже,
                Чем больное слово «было».
                Только надо осторожно!
                Так сказать —  чтоб не итожить,
                Чтоб над «i» безбожных точек
                Не поставить. Чтобы сердце
                Путь нашло без проволочек
                В плен святой другого сердца.
                Если было  —  значит, нету,
                Лишь сердца живут до смерти.
                Если было  —  значит, нету,
                Только где-то есть на свете
                Сердце, что родным мне было.
                Если было  —  значит, было…
                25. 04. 1987.


                Ингрид.
                *               *              *
                Почему ты не пишешь, мой друг?
                Почему ты не пишешь?
                Мне всюду теперь одиноко.
                В старых письмах хранится
                Тепло твоих рук.
                В них так мало написано  —
                Так не написано много.
                Почему ты не пишешь? Причин
                Много в мире, чтоб сердце
                Всё реже болело:
                Муж так ласков,
                И дочка родная кричит…
                А до всех остальных
                Сердцу женскому много ли дела.
                Почему ты не пишешь? Порой
                Так и вертится:
                Где ты? В больнице?
                Может, муж тебя бросил?
                А, может, свекровь…
                В общем, разное. Глупо.
                Но сердце болеть не ленится.
                Почему ты не пишешь? Причин
                Много в мире, чтоб сердце
                Всё чаще болело.
                Твой учительский почерк
                Тихо в сердце кричит,
                Как кричит педагог,
                Очень тихо, губами белея.
                08. – 09. 05. 1987.










Из Поцелуевских стихов.
              1.                *        *       *
                Терны цветут.
                И пчёлы первый взяток
                Спешат собрать.
                И у реки, прозрачной
                Голубой голубою глубиной,
                Лягушки распевают серенады.
                И соловьи кричат о чём-то дальнем,
                Невероятно тонком
                И печальном.
                Терны цветут.
                И солнце за спиной
                Садится в степи.
                Речные чайки
                Некрасиво плачут.
                И вербы старые
                Листвою молодой
                Не шепчут, нет,
                Молчат.
                Терны цветут!
                И кто сказал,
                Что есть на свете горе?
                А если есть…
                Тем слаще и нежней
                Однажды в год
                Терны цветут на свете.

                14. – 16. 05. 1987.







Верлибры.
                87.         *         *        *
                Печально,
                Что твои тонкие пальцы
                Не ерошат
                Моих отросших волос.
                Печально,
                Что ты не дёргаешь легонько
                Меня за усы и бороду.
                Печально,
                Что ты не поёшь со мной
                Дуэтом  —  Окуджаву
                В тихом парке…

                Много печали на свете.
                Но самое печальное то,
                Что всё это предназначалось
                Не мне.
                Но самое печальное то,
                Что всё это предназначалось
                Не тебе.
                Но самое печальное то,
                Что, подаренные мной,
                Розы
                Быстро вяли.

                Твои любимые розы
                Быстро вяли,
                И только гвоздики,
                Подаренные в последний раз,
                Долго и терпко алели.

                Гвоздики любила та,
                Другая.

                15. – 16. 05. 1987.


Песня.
                50.        *       *      *
                Надоело, надоело
                Мне мечтать о синем счастье,
                Надоело жить с оглядкой
                На мою былую боль.
                Дела нет, и было ль дело
                Мне до синих глаз ненастья,
                Где со мной играли в прятки
                Те глаза, скрывая боль.

                В самом деле, в самом деле,
                Закручу любовь, как в песне,
                Только чтоб глаза без сини,
                Чтобы речи о другом.
                Только чтобы птицы пели
                Меж собой о чём-то пресном,
                Чтобы ночи не бесили
                Синих звёзд ночной пургой.

                Чтобы сумерки не бились
                Синей птицей в окна дома,
                Чтоб река несла привычный
                Запах рыбьей чешуи.
                Чтоб сменили гнев на милость
                Грозовые тучи с Дона.
                Чтобы птица не по-птичьи
                Не кричала: «Чьи вы? Чьи?»

                Чтобы с миру да по нитке
                Сочинить себя, как песню,
                Только в песне счастья нету,
                Если боли нету в ней.
                Да и то, не больно прыток
                Я, и дождик этот  —  пресный,
                Только синие просветы
                На востоке, сердца вне.

                24. 05. 1987.







Из Поцелуевских стихов.
               2.                *         *        *
                Он сломил герани ветку,
                Возле дома посадил,
                Чтоб росла она на воле,
                Не в пластмассовом горшке.
                Через день на нижних листьях
                Красно-жёлтая усталость
                Проступила. Очень трудно
                Жизнь на воле начинать.
                Молодые корни в землю
                Так болезненно врастают,
                Кажется земля холодной
                В середине мая им,
                Ведь на родине герани
                И весна совсем другая.
                И от боли, и от страха
                Раньше комнатных собратьев
                Заалел бутон меж листьев,
                Верхних трёх, ещё зелёных.
                То герань спешила память
                О себе оставить. Что же,
                Если и плодов не будет,
                То цвела она…
                25. 05. 1987.










Из Поцелуевских стихов.
              3.               *            *           *
                Из дворов несётся запах
                Снеди  —  острый и дразнящий,
                Мёда  —  из садов цветущих,
                Молоком парным пахнуло,
                И навоза тёплый запах
                Так с молочным перемешан.
                А ещё в палитре этой
                И волна духов французских,
                И бензиновая гарь,
                И реки волшебный воздух,
                И оставил след летящий
                Незнакомый чей-то конь…
                28. 05. 1987.








Хокку.
                18.              *         *        *
                В этом слишком я виноват,
                И нельзя, ох, нельзя руками,
                Да и сердцем  —  нельзя, мой брат.
                27. 12. 1987.










Верлибры.
                88.           *         *        *
                Вам  —  слабо!
                Вам  —  бледно!
                Вам требуются яркие переходы!
                В неуловимое Нечто
                По ступенькам гармонии?
                Гармонии чего?
                Вам тошно от сублимаций?
                А что такое гармония
                В нашем исковерканном мире
                Непонятых судеб?
                Она не сублимация ли сублимаций?
                О! Господи!
                Гармония Библии,
                Гармония мифов,
                Закутанные в форму,
                Так, чтоб не влезли
                Грязные руки?
                Зачем?
                Это ли не
                Сублимация дисгармонии
                Души?
                27. – 28. 01. 1988.











                Н. А.
                *         *        *
                А, ну вас к лешему!
                Что нужно от меня?
                Я жил вчерашним днём?
                Живу сегодняшним.
                Пусть всё не так.
                И перегаром водочным
                Разит с души.
                Но выпита до дна.

                До дна. И сухость
                Плещется у рта.
                И поцелуем,
                Любым, да не отданным,
                И горьким дымом,
                Голубым, не проданным
                Тому, что всуе
                Кличем  —  суета.

                О, дым костра  —
                Святая простота.
                И нету веселей,
                Как нет печальнее,
                И нету сути,
                Злей и изначальнее,
                И нету чище
                Слёз, чем у костра.

                А, пусть душа
                И выпита до дна,
                Но слёзы от костров
                Её наполнили.
                Пусть солоно и горько,
                Но как волен я!
                И вот я слушаю.
                Что надо от меня?
                12. 02. 1988.







Хокку.
                19.           *         *        *
                Сердце мстит за прошлые неверья,
                Белым флагом бьётся из груди,
                Обескровленное, белое  —  на сером.
                14. 02. 1988.



























Песня.
                51.          *       *      *
                Меж ушами Рыжего
                Солнце алым алое,
                Словно сердце шалое
                Выплеснулось ввысь.
                И по степи выжженной
                Разлилось не кровушкой,
                Разлилося горюшком.
                Выдь да подивись.

                Конь пылит копытами
                Степью обесчещенной,
                Степью нам завещанной,
                Степью во крови.
                Боль, да не под пытками,
                Боль земли поруганной,
                Боль земли порубленной
                Да из-за любви.

                Ах, любовь, печальная,
                Ах, любовь, бездумная,
                Чтоб тебя, безумную,
                Выпростало в боль,
                Да не в ту, желанную,
                А в багряно-рыжую,
                Голую, бесстыжую,
                Нищую юдоль.

                А любовь? Была ль она?
                Иль, от веку продана,
                Истомилась родами
                Степь? И нету сил?
                Степь моя печальная,
                Кто ж твоих любовников,
                До смерти поклонников,
                К сердцу допустил?!!
               
                18. 02. 1988. – 05. 01. 1989.







Верлибры.
                89.        *              *             *
                Строится ввысь дом.
                Лезут вверх этажи.
                Чтоб вырастали семьи,
                Чтоб вырастали дети,
                Чтоб вырастала любовь,
                Большая, как этот дом.
                И в матерную перепалку
                Прораба с крановщиками
                По громкой связи
                Врываются песни,
                Очень громкие песни
                Об очень тихом чувстве,
                Огромном, как этот мир.
                18. 02. 1988.




















                *     *     *
                Согреемся друг другом.
                Пускай на свете много
                Тепла, но дай мне руку
                Холодного тепла.
                Пускай на свете много
                Тепла, но дай мне руку,
                Чтоб вскоре без итога
                Судьба нас развела.

                Пусть камень не порочен,
                К тому же канул в воду,
                Но наш союз непрочный
                Не холодней других.
                А камень канул в воду,
                На дне остался прочным,
                А мы с тобой в итоге  —
                Порочные круги.

                Порочны, но согреты,
                А это ведь немало
                Среди тепла планеты
                По имени Земля.
                А это ведь немало  —
                Среди тепла планеты
                В глазах твоих подталых
                В итоге меньше зла.       
                29. 02. 1988.












                *             *            *
                Весна вдыхаема чрез ноздри   
                Снегам февральским вопреки.
                Сосулек трепетные гвозди
                Срывают воздух в сквозняки.

                Орут коты, чтоб всем на свете,
                Среди снегов и февраля,
                Вдруг стало ясно: песня спета  —
                И снова начата с нуля.

                И первой песнею весенней
                Нам вопль влюблённого кота!
                Ах, сердце, сердце, без стеснений,
                Как потеплело. Как свята

                Мне песнь без вящего изыска
                За три луны до соловьёв.
                Тиски когтистые! Ах, киска,
                Уже немного до ручьёв.

                29. 02. – 01. 03. 1988.

















Сонеты.
             31.              *           *          *
                Да, гимн весне! Наперекор всему!
                И холод лиц. И холод рассуждений.
                И холод в нас холодных наслаждений…
                Да, гимн весне! Так быть же по сему!

                Лихая тройка мчится по селу!
                Как символ всероссийских заблуждений.
                Летят на грудь ошмётки награждений  —
                То талый снег. Наперекор всему.

                О, холод лиц! Как в городском лесу.
                Когда из леса лиц на память унесу
                Такую малость  —  и опять в сугробы.

                Ах, да! В руках держу я навесу
                Весну легчайшую. Да  —  я! Да  —  донесу!
                Свою весну. А упадём  —  так оба.

01. – 02. 03. 1988.
















                *           *           *
                Беги к себе, себя подрастеряв.
                Беги, сломя и голову, и крылья!
                Беги, покуда ангелы вокруг
                Не стали вороньём, а ты  —  вороной.

                Беги к себе не всуе, не впотьмах:
                Закрыв все двери, занавесив окна  —
                Беги, чтоб сердце ощутить в груди
                Не мышцей сердца, а любовью сердца.

                Любовь всегда  —  в себе, и —  для себя.
                Нельзя любить во имя и во благо.
                Недаром говорится о еде,
                И женщине, и Родине  —  едино.

                Игра словес? Возможно, но поэт
                Всегда в плену у слова был и будет;
                Любовь не есть синоним доброты,
                И «возлюби» не значит «будь добрее».

                Любовь всегда  —  в себе, и  —  для себя.
                Любовь к дороге, тополю и дому.
                Любовь к уюту, женщине, огню,
                К отчизне, наконец, к истокам.

                Любовь  —  вседвижетель. И если вдруг не смог
                Любить, как прежде, возвратись к себе же.
                Обороти себя, как землю плуг.
                Обороти в себя свой взгляд…
                13. – 14. 06. 1988.









                Ингрид.
                *            *           *
                Да, я не тот, не тот игривый мальчик,
                Что мог не лгать, гадая по глазам.
                Да, истекла печаль непрожитая.
                Что может быть печальнее, мой друг?

                Печаль не в том, что деньги есть, иль нет их,
                Печаль не в том, что мало их всегда.
                Не в том, что дочь разбила две коленки,
                Да не себе, подружкам во дворе.

                Поверь, не в том. Печаль куда как глубже?
                А, может, выше? Шире, чёрт возьми?
                Печаль  —  в огне костра, и звёзд паденье,
                В восходе Солнца, и в твоей руке…

                Да-да, всё это пахнет поэтизмом.
                Но всё красивое  —  печально без конца…
                А всё печальное  —  должно ли быть красиво?
                Но если так, то жизнь  —  сплошной обман.

                Печалимся по мелочам житейским,
                И не понять нам юности печаль.
                И мы, совсем недавно  —  молодые,
                Уходим в жизнь, уходим в суету…
                15. 06. 1988.










Хокку.
                20.              *       *      *
                Руки твои, и трава, и над всем этим  —  небо.
                Синее небо в зелёной-зелёной траве.
                Мир очень мал, если в травах упасть в твои руки.
                15. 06. 1988.






Сонеты.
                32.             *         *        *
                Рассвет и розовые перья облаков,
                И щебет птиц, и шорох, еле слышный.
                Тот, кто молчал, о том, что я здесь лишний,
                Сидит и смотрит, подпершись рукой.

                Он думал разное. А просто я такой.
                Могу о смерти и о пепелище,
                Могу…  Удилище, такое, чтоб подлиньше,
                И посидеть, немея пред рекой.

                А кто сказал, что жизнь имеет смысл?
                Деревья, птицы  —  улетают в высь,
                А я —  нижайшее пред ними и простое.

                Изъятьем истин ты пойди, займись.
                Река течёт, и небо манит ввысь.
                Двух раз не будет. Так прочны ль устои?

                25. 06. 1988.









Сонеты.
                33.           *        *       *
                Сонеты, милые сонеты,
                Как много в вас прошедших лет,
                Старинных болей, новых бед.
                Как обнажено вы одеты

                В канву, в которую поэты
                Одеть пытались белый свет.
                Но обнажали горний свет
                Сонеты, милые сонеты.

                Писать вас трудно: даль веков,
                И крики всех еретиков
                Так вяжут мысль мою и руки.

                И хочется понять покой
                Души, горящей от оков,
                От неприятья сладкой муки.

                25. 06. 1988.














Верлибры.
                90.            *    *    *
                Кактус
                Стоит на подоконнике.
                Его можно не поливать месяца три,
                А то и больше.
                Он только едва заметно
                Меняет цвет:
                Из густо-зелёного
                Становится сизоватым. 
                Да морщины кактуса
                Становятся глубже,
                А иглы хрупче.

                Кактус стоит на подоконнике окна,
                Выходящего на север.
                Все окна моей квартиры выходят на север.
                Кактус
                Мечтает о жаркой мексиканской пустыне.
                Кактус
                Мечтает о редких, обильных, горячих дождях.
                Впрочем, он эмигрант
                «-надцатого» поколения.
                И вряд ли мечтает о Родине.

                Но вот уже год
                На нём очень медленно и трудно
                Растут маленькие цветочные почки.
                Кактус всерьёз задумался
                О любви
                В неудобном цветочном горшке
                На подоконнике окна,
                Выходящего на север.
                25. 06. 1988.









Сонеты.
                34.          *        *       *
                Волна на песок набегает,
                И пенится, и ворчит.
                Собака на волны рычит,
                И задней ногою лягает.

                Ах, как же она помогает
                Дождю. И вот-вот застучит,
                Чтоб дома  —  в реке залечить
                Те беды, что Бог низвергает.

                Вода  —  она всюду вода,
                И как бы ни била беда,
                Море, река и болотце

                Не спросят: откуда, куда,
                Надолго ли, навсегда…
                Собака  — под лодкой. Дождь  —  льётся.

                26. 06. 1988.















                *             *             *
                Выпускники, в порядке чёрно-белом.
                И бально-лёгкие, на шпильках выпускницы.
                Вот вам вручают аттестаты бегло,
                И жизнь приемлет вас в свою десницу.

                Она тверда, десница жизни нашей.
                По жизни протекая, слёзы сохнут,
                Как дождь, которым бал ваш был украшен.
                И сколько в ней ночей, вот так  —  бессонных.

                Любите жизнь, любви не ожидая.
                Любите так, как любите дорогу.
                Ведь все, до подлеца и негодяя,
                Себя не зная, чтут её, как Бога.

                Любите жизнь, а если вдруг так крепко
                Прижмёт вас к сердцу дорогой десницей,
                Что кровью вместо слёз заплачут веки,
                Проснитесь, может быть, всё это снится.

                А если нет, то на любовь ответьте.
                Как сможете. По-разному ведь любят.
                Когда же закачаетесь от ветра,
                Последнего  —  то жизнь запела в трубы.

                Вот вам вручают аттестаты бегло,
                И жизнь приемлет вас в свою десницу.
                Выпускники, в порядке чёрно-белом.
                И бально-лёгкие, на шпильках выпускницы.

                26. 06. 1988.











                *            *           *
                Река текла. И белый теплоход
                Под мост входил. Осока шевелилась.
                И на моторке паренёк лихой
                От бакена на миллиметр шился.

                Предгрозье. Нарастала тишина.
                Ну, а в реке, блистающей, неверной,
                Невнятно отражалась маята,
                Волнёшки тёплые казались смутой нервной.

                Нельзя же так. Сильна, сильна река!
                Вниз по теченью не меня уносит,
                А ветки, мусор, пробку с коньяка,
                И то ли шепчет что-то, то ли просит.
                27. 06. 1988.


















Верлибры.
                91.        *           *          *
                Полчаса у реки.
                Это конечно мало.
                Полчаса у большой реки,
                Когда вверх тяжело поднимается баржа,
                Гружёная углем,
                Который мы в житейской правильности
                Называем углём.

                Полчаса у реки,
                Когда снимаешь башмаки,
                И подкатываешь штаны,
                Спуская в прохладную воду ноги,
                Уставшие от дальней дороги.

                Полчаса у реки.
                Когда от палящего солнца
                Хочется раздеться и броситься в воду,
                Но не пляжное место,
                И плавок с собой я не взял.

                Полчаса у реки.
                Это, конечно  —  мало.
                А поднявшись парком вверх,
                Вижу в искусственном озере
                Белого лебедя.
                Он усиленно пытается отмыть
                С гордой шеи
                Мазут.
                Где же твоя лебёдушка?
                Полчаса у реки.
                29. 06. 1988.







                Н. Рабинович.
Верлибры.
                92.          *           *          *
                Первое, что она сделала,
                Приехав по распределению
                Юным инженером-строителем  —
                Прошла на спор за бутылку коньяка
                По стреле башенного крана
                На уровне пятого этажа.
                Уважения это не прибавило,
                Но все говорили при встрече: «Да!..»

                Со своими друзьями-лётчиками
                Они едва не угнали в новогоднюю ночь
                Свой же самолёт.
                Благо, авиадиспетчер оказался человеком непьющим.
               
                Однажды, проводив мужа в дальнюю командировку,
                Она час стояла на углу двух больших улиц,
                Уперев зонтик в край урны.
                Подъехал на мотоцикле милиционер,
                Спросил: «Вам плохо?»
                Ответила: «Да. Хочу роз.»
                Они поехали. Рвать розы.
                Узнать это место днём,
                А не при свете Луны и дальних фонарей,
                Она бы не смогла.
                Когда в час ночи
                Мама мужа
                Открыла дверь,
                На пороге стояла невестка
                С огромным букетом роз,
                А сзади  —  милиционер с погонами майора:
                «Знакомьтесь! Это  —  Витя».
                Витя козырнул и ушёл.

                А однажды их не очень пьяная,
                Но очень шумная компания
                Остановила перед рестораном машину.
                Всем стало страшно.
                «Спецмедпомощь».
                Однако всех их, переписав адреса и фамилии,
                Посадили внутрь,
                И … развезли по домам!
                Без последствий.

                У них девятнадцать лет
                Жила кошка.
                Сиамская львица.
                С синими как у хозяйки глазами.
                Ела почти всё,
                Даже тёртую морковь со сметаной.
                Однажды она лечила её от кошачьего психоза.
                Таблеткой димедрола,
                Поделенной бритвой на двенадцать частей.
                Хозяйку, тем не менее, кошка не очень любила.
                Больше любила свекровь.
                Когда её долго не было,
                Становилась передними лапами на стекло
                И отчётливо произносила: «Ма-ма…»
                Была равнодушна к переездам.
                Но после переезда все новые соседи  —
                Псы и кошки  —
                Относились к ней с опасливым уважением.

                Ещё у них был скворец с протезом.
                Она кормила его с рук.
                Он любил расхаживать по кошке,
                И говорить на её языке.
                От: «Сюда-сюда, мои котятки!»
                До: «Пошёл вон, рыжий, ты мне не нравишься!»
                Кошка урчала и закрывала глаза.

                Как они грустили, когда умерла свекровь!
                Ей казалось  —  больше, чем её внуки.
                Как-то незаметно её  с мужем дети  —
                Внуки свекрови  —
                Выросли.
                Умерли кошка и скворец.
                Они были членами семьи,
               А заводить новых членов семьи  —  это как-то…

                Сейчас у неё жестокий остеохондроз.
                Она часто  не может даже ходить.
                А хорошо было быть первыми в Сибири!
                Она кормит ворон на балконе.
                Вороны интереснее голубей.
                Человечнее?
                Они пытаются вырвать у неё из рук сигарету.
                Она пытается научить их говорить.
                Ничего пока не получается.

                Сыновья разъехались.
                Она с мужем переехали в новый дом.
                И соседи часто удивляются странной паре:
                Высокая пожилая женщина,
                Которой только стройность позволяет дать пятьдесят,
                И полноватый моложавый мужчина,
                С небольшой плешью,
                Но абсолютно черноволосый.

                Что их связывает?
                Годы.
                И анекдоты.
                Весёлые и печальные анекдоты
                Их собственной жизни.
                Которые рассказывает чаще он,
                С наигранным еврейским акцентом,
                На который имеет полное национальное право,
                В отличие от русской жены.

                И только то, что он говорит,
                Будто умрёт раньше жены,
                Не кажется ей анекдотичным.
                Слишком близко к сердцу принимает он
                Её хвори.
                И слишком часто в его отнюдь не грустных глазах
                Появляется левитановская боль.
                И ещё она видела,
                Как её никогда не плакавший муж
                Горько рыдал,
                Выходя через задние двери главврача.

                Но жизнь идёт!
                Приезжают такие же шумные,
                Как она в молодости,
                Сыновья с детьми,
                Хотя оба похожи на отца.
                И ворона косится глазом
                На потухшую от дождинки сигарету.

                30. 06. 1988.






















Джазовая импровизация.
         10 .                *             *            *
Над симметрией аллеи
Чуть алеет закат.
Он взлелеял звезду,
Одну большую звезду,
Синюю звезду в синем небе
Над чёрной симметрией аллеи.

Летучие мыши
 Порхают бесшумно.
Душа не успеет угнаться за ними в тиши.
Тишина. Только чёрные мыши
Летают над чёрной аллеей.

Сажей бумажной кружатся
Бесшумно летучие мыши.
Сажей бумажной порхают неслышно.
Только закат полыхает.

То, может быть, души
Умерших поэтов?
Сгоревших поэтов?
Ведь в горе и счастье,
Творя или пряча,
Поэты сгорают.
А души … порхают?
Закат полыхает.

Над чёрной симметрией аллеи
Реет бумажная сажа,
Лицо почти задевая.
Память бесшумная давит.
Закату сгореть не дайте!..
Ночью мышей летучих
Не видно.
Лишь звёзды светят.
                30. 06. 1988.

Песня.
                52.             *     *    *
                Нет, не била меня жизнь, ох, не била.
                Только нос разбила в юшку и пошла.
                Не любила меня жизнь, не любила,
                А любила б, не была бы так пошла.

                Ну, а мне какой резон с жизнью драться?
                Да и времени-то не было понять,
                Что, чем попусту кричать да препираться,
                Лучше жизнь за было-не-было обнять.

                И за то, что невзначай подарила,
                И за то, что отобрала  —  так и быть.
                И за то, что вслед ночам натворила,
                Не стихами заставляя повыть.

                Диалектик из меня да неважный,
                Хоть имел по диамату я «пять».
                И срывался я на мат трёхэтажный,
                Если сердца не хватало понять.

                Жизнь прекрасна: и рассветы, и звёзды,
                И коровьи шлепки на пути,
                И рыбалка на заре, дым и слёзы,
                Ну, а сено  —  что там аперитив!

                Только в жизни надо всё это  —  видеть.
                Надо видеть, надо слышать  —  и жить.
                Надо жить, так чтобы жизнь не обидеть,
                Чтобы кровь из носа после не пить.

                А любовь у жизни вовсе мужская,
                Коли любит, так и бьёт до крови.
                … Не любила, хоть любви и искала.
                Ох, и запахи у свежей травы…

                02. 07. 1988.
       

 
      
   
               
Сонеты.
              36.             *            *           *
                Зачем же злость-то, Господи, зачем?
                Зачем же злимся-то, срывая друг на друге
                Ту злость нутра? О, замкнутые круги!
                Круги своя? О, Господи, зачем?

                Из круга бальных платьев и свечей
                Меня зовут спасительные руки,
                Но в них  —  всё та же злость, всё те же круги
                Артерий, нервов, вен, дней и ночей.

                Я  —  мизантроп? Как дико, глупо, пошло.
                Из зеркала высматривают дошло,
                В меня вцепились два моих зрачка.

                А в зеркало устало смотрит лошадь.
                Но в меру утомлён ездой и ношей.
                Душа болит? Иль злоба с кондачка?

                05. 07. 1988.
   
















Сонеты.
                37.         *          *         *
                Ем замёрзшие спелые вишни.
                У замёрзших  —  особый вкус.
                Будто кто намотал на ус
                Что-то важное. Взял  —  и вышел.

                Будто кто-то поднялся выше,
                Для меня оставив искус.
                Этот тёмно-вишнёвый туз
                В звёздах инея холодом дышит.

                Лето. Жарко. Обычное дело:
                В холодильнике  —  фрукты, лёд.
                Только как-то вдруг не дойдёт,

                Отчего это спелое тело,
                Что из сада рвалось в полёт,
                Явным холодом руку жжёт.

                05. 07. 1988.   
               
       
    





             



      
Песня.
                53.          *       *      *
                Зачем ты пела так, шарманщица моя?
                Зачем так  —  про весеннюю пехоту?
                Из шарма русского и вся  —  из бытия.
                И так любила розы  —  до плохого.

                Ах, шарманщица. Ах, шарманщица!
                Столько шарма в тебе, что обманщицей         
                Я тебя не назвал, лишь шарманщицей…

                Зачем ты пела, что под рёбра бьют  —  шутя?
                Зачем так весело про вечную работу?
                Гитару мяла так по-женски, как котят,
                Раскрыв глаза на чушь моей заботы.

                Ах, весёлая. Ах, шарманщица!
                Столько боли в губах, что обманщицей
                Я тебя не назвал, лишь шарманщицей…

                Зачем ты пела про любовь  —  как в третий раз?
                Как будто лет тебе, беспечная, так много.
                А, может, это только горький голос фраз?
                А, может, это в женщинах от Бога?

                Ах, усталая, ах, шарманщица!
                Столько счастья в глазах, что обманщицей
                Я тебя не назвал, лишь шарманщицей…

                05. 07. 1988.







                Ингрид.
Верлибры.
                93.         *          *         *
                Здравствуй!
                Извини,
                Я тоже люблю рифмы
                И стройную архитектонику
                Стихотворений.
                Но для рифмы тебе
                Не хватает сердца.
                И я боюсь заблудиться
                В тончайших переплетениях
                Метрики и ритма.

                Я потихоньку вылезаю
                Из своих бед.
                Знаю, что с тобой
                Это произошло бы
                Быстрей и легче.
                А, может быть,
                Будь ты рядом,
                Я вообще бы в них не залезал.
                Впрочем, у нас очень странная история.
                Наша любовная лодка
                Не успела разбиться о быт.
                Просто быта не было.
                А, может, не было и лодки?

                … Я даже не Маленький Принц.
                А просто пилот,
                Который боится
                За жизнь на невидимой глазу
                Синей звезде.

                «Когда даёшь себя приручить,
                Потом случается и плакать».
                И мне, как старому Лису,
                Порой больно,
                И от того хорошо.
                Меня это радует
                И пугает,
                Ведь печаль красива в юности,
                А мы из неё выросли.

                Ты думаешь, что сейчас
                Я заговорю о Змее?
                Нет, этого не будет.
                Хотя очень хотелось.

                «В конце концов, всегда утешаешься.
                Но никогда до конца.
                И бывают дни…»

                Ты была права,
                Не считая меня одиноким.
                Так оно и было.
                Так оно и будет.
                Да. Все женщины одинаковы.
                Но это не совсем верно.
                Одинаковы  —  в разном.
                Так диалектичнее.
                Хотя ты и не любила диамат.

                Извини, что я не отправлю
                Это письмо.
                Ведь неотправленные письма
                Не стоят ни гроша.
                Впрочем, нет, отправлю.
                Ведь иначе это будет
                Только верлибр номер девяносто три.
                И даже если он нужен многим,
                То тебе он дорог,
                Хотя, наверное,
                Не нужен.

                До свидания.
                На нашей такой большой,
                Но тесной планете
                Возможны самые невероятные свидания,
                Мой друг.
                06. 07. 1988.







Хокку.
                21.         *         *        *
                Рассвет. Редеют тополя. 
                Одна лишь синяя звезда
                Ещё живёт на светлом небе.
                09. 07. 1988.





















                *                *                *
                В Ростове кофе нет.
                На Комсомольской нет,
                И на Нахичеванском.
                Да, кофе нет, но процветает чванство.
                «А где ж ваш кофе знаменитый?»
                И ответ:
                «А там же, где и ваш». С улыбкой. Мирно.
                А, может, чванством и не пахнет здесь?
                И барменша свой холодок вампирный
                Взяла с мороженого? Ну, давай-ка, взвесь.
                «Грамм полтораста. Да, с орехом и клубникой.»

                А барменша не постарела, нет.
                Морщин прибавилось, а так  —  всё та же Ника.
                Не войн богиня, нет, но лишь побед.

                Уж сколько лет в Ростов я приезжаю
                Не просто так, а чтобы кофе пить,
                И на террасе спичку зажигаю,
                Ведь как же с кофе можно не курить.
                Но кофе нет. И  … —  розы пахнут вяло,
                Так губы у любимой иногда.
                Шашлык не пахнет мясом, лишь опалой,
                Свечами, замком, одиночеством, когда
                Так хочется вернуться и заплакать.

                А барменша не постарела, нет.
                Вот только волосы под цвет озимых злаков.
                Седеет. Вот и красится  —  от бед.

                Уж сколько лет по делу и без дела
                Я приезжаю в новый мой Ростов,
                А Пушкинская, впрямь, похорошела
                За мало лет. Но на вопрос простой
                Зачем я здесь, зачем бреду устало,
                Ведь знаю и троллейбус, и трамвай,
                Иль это неприязнь провинциала
                К общественному транспорту, и край
                Асфальтовый мне чужд? Нет, не отвечу.

                А барменша не постарела, нет.
                Её чуть портят электрические свечи.
                Но кофе нет. Нигде в Ростове нет.
                16. 07. 1988.




































Верлибры.
              94.         *               *               *
                О! Господи! Как же ей хочется любви!
                Не постельной, нет.
                Не той, что у Золя, Горького  или
                Ги де Мопассана.
                Этого вполне хватает от мужа.
                Не той, что у Тургенева или Голсуорси,
                Не той, что в романах,
                Которые нравятся её матери.
                Ей скоро 37.
                И она знает, что такого не бывает
                В жизни.

                О, Господи! Как же ей хочется любви!
                Не семейной, нет.
                Их с мужем связывают накрепко
                Две дочери.
                Любят они их по-разному.
                Но  —  оба.
                Зарплата мужа в семь раз больше
                Её зарплаты.
                Она живёт за его счёт.
                Давно забыв об этом.
                В трёхкомнатной квартире
                Ей никогда не хочется остаться одной,
                Потому что она знает,
                Как это страшно.
                Но никто не понимает,
                Что же ещё ей нужно для счастья
                В жизни.

                О, Господи! Как же ей хочется любви!
                И когда появился Он…
                Он умел быть ненавязчивым.
                Он умел ждать.
                Он позволял ей быть женщиной,
                Сам оставаясь мужчиной.
                А эти розы зимой!
                Хотя дело, конечно, не в них.
                А как они провожали … друг друга
                В слякотную, дождливую
                Осеннюю ночь —  по очереди,
                Не в силах расстаться?
                Но…  Когда его интерес к ней
                Свёлся к ней, как к украшению его постели,
                Или лужайки пикника для двоих,
                Она неуклюже и неумело
                Порвала с ним.
                Так неуклюже,
                Что он не поверил:
                «Что же ещё ей надо для счастья в жизни?»

                О, Господи! Как же ей хочется любви!
                В разговорах «кумушек» Он
                Так и остался её любовником.
                Но самое странное, что Он
                Понимает,
                Или кажется, что понимает,
                В чём оно, её женское счастье.
                Она одевается на работу
                Только для Него.
                Он дарит ей,
                Когда никого вокруг нет,
                Ту Его Улыбку…
                Он  —  понимает?
                … И она, к своим 37, поняла?
                Нельзя хотеть любви от кого–то?
                Любовь надо  —  дарить?
                Но  —  кому?
                Мужу?
                Но так трудно сшить то,
                Что рвалось восемь лет.
                А ей скоро 37.
                И так хочется ещё увидеть счастье в жизни.

                О! Господи! Как  же ей хочется любви!

                17. – 18. 07. 1988.



































Джазовая импровизация.
            11.                *          *         *
Не казните меня, мол, люблю безутешно.
Просто я не умею любить.
Не умею любить  —  это горько,
И это потешно.
И за это себя
Вне себя
Можно тихо убить.

Не казните меня.
 Ваши казни, я верю  —  не козни.
Не казните глазами,
Зачем Вам помокший поэт.
Не казните меня,
Не казните заочно и поздно.
И звездой не казните,
Ведь с каждой звездой tete-a-tete.

Не казните меня синевой вечеров.
Синевой вечеров, когда сердце отсюда далече.
Когда голову снимут и плечи,
Сами плечи.
А Вас кто-то лечит.
Потому и казните всё реже,
Только режете глубже.
И речи
Всё нежнее  —  и реже,
Всё печальней   —  и реже.

Ах, казните меня, только дольше…
Только глубже.
И режьте нежнее.
Хорошо как!
Больнее и горше
Казни нету.
И нету нужнее!..
                18. 07. 1988.

Песня.
                54.        *           *         *
                Песню песней спой мне, друже,
                Да не ту, то стон недужный.
                Понимаешь, нам ведь нужен
                То мотив, что не наружен,
                А слова… Ну, что  —  слова?
                Все слова, как переправа
                От отравы до отрады.
                Ах, высокая ограда,
                Но упасть с которой рады.
                Так кружится голова.

                Песню песней спой мне, светик.
                Пусть мотив до слёз засветит
                Все глаза на белом свете.
                Ах, мотив мой, неприметный!
                А слова…  Ну, что  —  слова?
                Все слова играют в прятки,
                И бежим мы без оглядки
                Этих слов, но нам на пятки
                Наступают. Боже Святый,
                Как кружится голова…

                Песню песней спой мне, чтобы
                Вспомнить детство, вспомнить шкоды,
                Вспомнить дни, часы и годы,
                И круги иль хороводы
                Всё из слов. Иль  —  на словах?
                Как любили  —  иль играли,
                Иль любовь чужую крали,
                Из себя пускались в дали,
                Но самим себе не врали,
                Несмотря на все слова.
                Как яснеет голова!..
                19. 07. 1988.





Джазовая импровизация.
           12.                *           *          *
Поставим старый, старый джаз.
Заварим чаю.
И всё случайное уйдёт из нас.
И всё отчаянье уйдёт из дому.

Чуть режет диск алмазная игла.
Нет, это джаз тихонько режет душу.
Нет, не смогла б душа, вот так  — наружу
Без джаза распахнуться донага.

Нет, не смешно смешное, и  — не страшно
Всё выставлять, ведь в джазе мы одни.
И тихо музыка крушит всё бесшабашней
Все чёрные, все пасмурные дни.

Ах, старый джаз! Ах, старый, старый джаз!
Какой бальзам, губительный для нас.
… Прихлёбывая чай, в который раз
В тебе я душу оставляю, джаз!..

                19. – 20. 07. 1988.



Хокку.
                22.         *          *         *
                Да, всех божеств божественнее Свет.
                И чем древнее вера, тем вернее?
                А станет светом кто-нибудь из нас?
                20. 07. 1988.






                *             *             *
                Воспой душа всё, чем жила доселе!
                Не можешь? Нет? Грехи, ошибки, блуд?
                А помнишь, как звенела от веселий,
                Не принимая их за тяжкий труд?

                А были ль силы? Или  —  в долг веселье?
                А отдавать  —  смешно и недосуг?
                А слаще всех веселий  —  новоселье,
                Когда так сладко пить из новых рук!..

                Воспой, душа, те руки, не кляни.
                Что в этом мире выше подаянья?
                Но и себя не вздумай обвинить:
                Им мало и не нужно  —  покаянья.

                Воспой, душа, и бред, и дальний путь,
                И шёпот снов, и скрип тупой тревоги.
                И горечь слов недобрым помянуть
                Не вздумай. О, душа, воспой дороги.

                Дороги, что всегда выводят у людям.
                Идти к сердцам нельзя по бездорожью?
                В глухой ночи, среди метели лютой
                Дорогу к сердцу воспоёшь ты с дрожью.

                24. 07. 1988.




















Хокку.
                23.           *       *      *
                Старый тополь, что ты знаешь?
                Не расскажешь, не расскажешь.
                Только головой киваешь.
                24. – 25. 07. 1988.

























Песня.
                55.          *        *       *
                … Игра!
                И вот на Солнце просто пятна.
                Игра!
                И вот не дождь из тучи ватной,
                Не дождь, а дождик, всем понятный. 
                И поле высохшее   —  пляжик.
                И речка высохшая вяжет
                Узор потоньше, вот и всё.
                Игра!
                А вот нечаянно нагрянет  … —
                Игра?
                Ах, для неё душа воспрянет,
                И вот уже себя не ранит,
                И никого, ведь так  —  игрушки.
                Глаза и сны, и эти ручки
                Играют с сердцем, вот и всё.
                Игра!
                И вот уже итог не важен.
                Игра!
                И вертит серпантин бумажный.
                Жизнь проживёшь ты не однажды,
                Играя в жизнь, так будь отважен!
                А смерть  —  для всех. Там будет каждый
                Лишь разлагаться. Вот и всё!
                Игра!
                Игра?...
01. – 02. 08. 1988.







Песня.
                56.       *        *       *
                Я дождя хочу,
                Для души хочу,
                Или  —  на душу.
                Только нет дождя,
                Для души дождя,
                Это надо же.

                Я дождя молю,
                Я дождю велю
                С неба капати.
                А душа моя,
                От меня тая,
                Стала плакати.

                Ах, ты дождь мой, дождь!
                Ты над степью вождь,
                Да над нашею.
                Как прибил хлеба!..
                Ах, ты, жизнь-судьба  —
                Плач по павшему?

                Поднимают хлеб,
                Убирают степь
                К смерти, к свадьбе ли?
                Ах, дождям  —  пора!
                Но дождей пора
                Степь оставила.

                А душа  —  живёт!
                Может росу пьёт
                Предрассветную.
                Уследи за ней!..
                Я не жгу огней
                И не сетую…
                03. 08. 1988.





Музе.
               
                Не ругай меня «старцем убогим»  —
                Я в глазах похвалу прочитал. 
                Не пугай меня вечной дорогой  —
                Я все годы о ней промечтал.

                Не мудрее, не выше, не старше  —
                Просто нищий дорожный паяц.
                Пусть никто на прощанье не спляшет,
                Ноги сами пускаются в пляс.

                Нет, не страшно, не то, чтобы больно.
                Мне дороги, как вены мои.
                Пусть охота и пуще неволи,
                Но на всё ведь веленья твои.

                Пусть охота приносит печали
                Ворохами осенней листвы,
                Но в начале пребудет венчальный
                Звон упрямой тугой тетивы.

                Не ругай опечаленным ликом,
                Ведь что будет, не знаю и сам.
                Не пугай ни добром и не лихом  —
                Кто развешивал их по весам?

                11. 08. 1988.









Джазовая импровизация.
            13.              *            *           *
Земля под звёздным спряталась зонтом:
Лечит в ночи дневные приключенья.
Кузнечики кольчугу ли куют?
Или поют?
Но лечат ли моленья?

А в звёздах Зодиака знаков нет,
Лишь шорох, тишь, и шёпот,
И кузнечик
Поёт от имени живых когда-то звёзд.
Кричит?
Тебя по имени зовёт?
Да-да, конечно, он  —  кузнечик.
Конечно  —  всё.
И жизнь так скоротечна.
А он кричит, наверное  —  для звёзд.

Взгляни на блики солнца на листве.
На неба нежность.
На рассвет нижайший.
Взгляни на зелень тополя.
Не лги.
Нежнейшая, и ложь — ножом.
И жёлтым  —
Круги.

Коснувшись сна, восходит в сердце Солнце.
И, маленькая, в сердце гаснет тьма.
Ума не надо,
Чтоб взойти, как  Солнце,
Но мало сердца,
Чтоб вместить его.
                11. 08. 1988.








Песня.
                57.       *       *      *
                Не боли ты, сердце малое,
                О прошедшем, да не сделанном.
                Розы свежие да алые.
                Со слезою розы белые.

                Виноград, спелее спелого,
                Под рукой притих доверчиво.
                Зубы  —  в мякоть полнотелую,
                Капли с губ  —  то капли вечера.

                Капля вечера и вечности
                С губ упала в розу белую.
                Только миг из бесконечности!..
                Господи, ну, что я делаю?

                Всё пунцовей розы алые.
                Пил я влагу, пол я винную,
                Подносил к губам, усталую,
                Винограда кисть безвинную.

                Но алела роза белая
                Раной прихоти и случая.
                Болью пахла роза белая,
                И пила росу пахучую.
                31. 08. 1988.







Старые истины.
                А шарик наш всё вертится,
                Всё движется. Куда?
                Всё вертимся, всё крутимся:
                Ходьба, езда, езда.
                Не круг. Спираль извечная.
                Спираль  —  вам говорят.
                Гармония заверчена
                В спираль. Вот так-то, брат.

                Гармония спиральная,
                А жизнь  —  лишь часть витка.
                Гармония астральная
                Асфальтного катка.
                Крутись-вертись, колёсико!
                Гармонию найдём!
                И впишем, прикатаем.
                А сами  —  в вечный дом.

                Домовище прекрасное  —
                Сам шарик голубой.
                А встанет солнце красное  —
                Очаг, семья, любовь.
                Гармонию изыскивать  —
                Изыски, чепуха,
                Когда такое близкое
                В платке из лопуха
                Глядит и просит нежности.
                Кружится голова!
                И снова с неизбежностью
                Все вечные слова.

                Гармония разыскана?
                Да нет же! Лишь посыл,
                Чтобы к до боли близким
                Порыв наш не остыл.
                Чтоб ближнего за дальнего
                Не приняла душа,
                Чтоб дальнему, опальному,
                Внимала, не дыша.

                Гармония ершистая,
                Гармония стиха,
                Ты чистая-пречистая,
                Как дева без греха,
                Что родила Спасителя
                Незнамо от кого,
                А стала  —  Богородицей,
                Смотрите, каково!

                Гармония астральная
                Асфальтного катка.
                У памяти спиральной
                Как память коротка.
                А, вон, уже новаторы,
                Что ищут свой исток,
                Припёрли экскаваторы,
                Отбойный молоток…
                04. 09. 1988.





















                *         *        *
                В Ростове жгут костры.
                Но этот дым осенний
                Так мало пахнет
                Горьковатым тленом.
                И, голубые символы поры,
                Дымы костров
                По улицам и стенам,
                Подобно брошенным на волю пленным,
                Бредут так нежило и преклоненно,
                И так легко ступают суеверно,
                Что фонари всё менее остры.
                В Ростове  —  дым.
                В Ростове жгут костры.
             
                … Чадит в листве
                Палёный хвост селёдки,
                Верёвки тлеют, мусор и обёртки.
                И вонь бумаги,
                Память теребя,
                Напомнит вдруг, наверное, любя,
                Сожжённые образчики полётов,
                Падений, привыканий до поры,
                Уходов, возвращений и игры…

                Не осенью, чужой и удивлённой,
                А тяжестью и мусором палёным
                Пропах Ростов.
                В Ростове жгут костры.
   
01. 11. 1984. –
                27. 12. 1988.





                *          *          *
                Сентябрь.
                Комсомольская  учёба.
                По вечерам  —  танцы.
                Днём мы старательны оба.
                Днём ты учишь, как вести учёт
                И комсомольские финансы.
                Я записываю.
                А по вечерам  —  танцы.

                Комсомолка, функционерка, аппаратчица.
                А в глазах твоих
                Что-то прячется…
                Такое далёкое
                От комсомольского учёта и дисциплины.
                За накрашенными ресницами
                Бархатный огонь
                Вспыхивает недлинно.
                Как-будто невзначай
                Говоришь о муже и семилетнем сыне.
                Мои руки на твоей талии,
                Твои руки на моих плечах.
                Медленный танец.
                Не более. Не далее.
                Медленно-медленно
                Ладони горячие на плечах кричат.
                Губы пахнут вином и апельсином.

                Ты уходишь в корпус,
                Где расположился аппарат горкома.
                Возвращаешься.
                Такая же, кроме  —
                Губ.
                Они сильнее пахнут
                Вином и апельсином.
                Входишь в рок-н-ролл легко и красиво.

                Сентябрь. Накрапывает дождь.
                В прохладе брожу по пионерскому лагерю.
                В ушах гул
                Исковерканного местным ВИА шлягера.
                Танцы для комсомольского актива.
                Днём у нас  —  комсомольская учёба.
                Днём мы старательны оба.
                А по вечерам местный ВИА
                Коверкает известные мотивы.

                Функционерка. Аппаратчица.
                На взгляд мой  —  не оборачивайся!
                То, что прячется
                За накрашенными ресницами…
                Снова дождь.
                Ресницы текут.
                Вот платок…
                27. – 31. 12. 1988.



























                *             *             *
                Не спешите оставить жизнь,
                Возвратится из праха во прах.
                Ах, живём только раз?
                И зачем  —  не понять?
                И за что же держаться? Держись!
                Смерть равняет в правах.
                Но и только, а нас
                Продолжает по жизни гнать.

                Гонит, гонит по ней, не спросясь! Осердясь,
                Тормозим мы. И ищем смысл.
                Может, просто любить
                Этот день, этот свет,
                И, от прошлого не городясь,
                Просто пошлость, и просто высь,
                И колючую лапу обид
                Не простить, но принять как совет?

                Жизнь не лечит своих сыновей,
                Жизнь калечит, и так  —  будь здоров!
                Но  лекарство одно
                Знаю, есть у неё.
                Хоть с древнейших времён, но новей
                Нет среди деревень-городов:
                Хочешь, в двери впусти, иль в окно
                Эту жизнь, всю как есть, самоё.
                31. 12. 1988.








                *             *            *
                Ах, время заставляет суетиться?
                Метать и рвать, и рваться  —  но куда?
                Освятится не всё, что осветится.
                Ах, суета от сотворенья? Да…

                Да, все мы суетимся понемногу,
                Дорваться до чего-нибудь хотим.
                Да, до корыта, женщины и Бога.
                И, походя, кого-нибудь едим.

                Ну, пару-тройку ближних. И делов-то!
                А дальних и не счесть. Какое там!
                Да, на пути к корыту будет ловок
                Не всяк, тем более молящийся цветам.

                И женщина не в суете рожает.
                Да любит  —  в суете? Простится ей.
                Ведь с каждым годом мудрость дорожает
                В её глазах. Поэтому  —  не смей!

                Не смей назвать расчёт иль бред любовью.
                Не смей. Себе дороже. Ах, потом…
                Потом смотреть на небо голубое
                С другою, с третьей… Впрочем, всё  —  потом.

                Потом, когда твоя приидет старость,
                Ты в суете молитву сотворишь.
                И дети скажут: «Возрастная странность!»
                Но не поверишь. И  —  не воспаришь.

                Ведь Бог  —  ты сам. Но в суете сует
                Проживши век, ты разошёлся  —  с Богом.
                А время  —  не при чём. И этот свет  —
                К иному, горнему, разбитая дорога.
                31. 12. 1988.






Верлибры.
                96.       *         *        *
                Новый год.
                Искусственная ёлка.
                Хотя так хочется,
                Чтобы в натопленной комнате
                Стоял густой лесной дух.
                Но я не пошёл на базар
                За хилой лесной красавицей.
                Ведь каждый год
                Их живыми
                Рубят миллионами.
                Вот и готово оправдание.
                А. может,
                Просто было лень?

                Искусственная ёлка
                Густо завешана
                Блестящими шарами и мишурой.

                Этот Новый год
                Принёс мне подарок  —
                Твою открытку.
                Которую я каждый Новый год
                Жду
                И боюсь не получить.

                Искусственная ёлка сверкает
                Шарами
                И мишурой.

                Люди не забывают ничего.
                Даже ёлочной мишуры.
                Но и на будущий год
                В моём доме
                Не будет густого лесного духа.
                Но я буду ждать твою открытку.

                01. – 02. 01. 1989.
    
 
    
       




























    
               
      
                *           *           *
                Вас пугает действительность?
                «Боже!?»
                А если она иной быть не может?
                Если душу ей тоже
                И палит, и гложет?
                Если рвётся на части
                И сердце, и счастье?
                Если исповедь  —  фарс
                Святого причастья?
                Если всю нашу грязь
                Вывезти,
                Ну, хотя бы на Марс,
                Не останется нас.
                Ведь мы сами погрязли и воем
                Среди грязи и среди вони.
                Тех, кто грязью и вонью доволен,
                Может, вас и пугает  —  она?
                Да, действительность  —  безобразна.
                Да, действительность  —  страшна.
                От неё ни в шприц не забраться,
                Ни в огромный глоток вина.
                Можно  —  верить, но что от  —  Веры,
                Без   —  Надежды, и без  —  Любви?
                Люди тонут в вонючей, серой,
                Друг другу пущенной крови.
                Не надо пугаться!
                Плеваться, ругаться!..
                Посмотрите на себя  —
                Оплёванных, продырявленных.
                Скажете: «Судьба»?
                А, может, любви не проявленной
                Оборотная сторона?
                А, может, надежд оставленных
                Немая, злая вина?...

                03.  01. 1989.




                *            *          *
                Снимайте сапоги. Вот тапочки.
                Обувайте. Полы холодные.
                Вы, хоть и Муза, а всё же  —  женщина.
                Да-да, к тому же ещё и голодная.

                Будете есть курицу «под шубой»?
                Откуда? Осталось от праздника.
                Нет, кулинар из меня  —  обычный.
                Да и вкусы у всех  —  разные.

                Вам нравится? Ну, и слава Богу.
                Стихи? Извините, не пишутся.
                Как Вы устали! Что? Это?
                Это  —  духовная проповедь нищенства.

                Неравенство положений и досуг? Руссо.
                А в чём и где Вы отыщете равенство?
                Проблема досуга! Читаете газеты?
                Я изжарю оладьи? Знаю, Вам нравятся.

                От неравенства и досуга родятся поэты,
                Как тараканы. Болезнь социальная.
                Чаю покрепче? И варенья к оладьям?
                Скажите, а Музы  —  у всех специальные?

                Не сердитесь  —  вам не идёт.
                И не надо нервничать крыльями.
                Лучше ешьте оладьи. И пейте чай.
                Согревая о чашку руки настылые.

                03. – 04. 01. 1989.
   



       
               
      
Верлибры.
                97.        *        *       *
                Белый снег на земле.
                Чёрные деревья.
                Чёрно-белый январский дождь.
                И серые дома.
                В них живут люди.
                Они не любят январских оттепелей,
                Потому что за ними
                Наступает гололедица,
                И они чаще
                Ломают руки и ноги.

                Белый снег на земле.
                Чёрные деревья.
                Чёрно-белый январский дождь.
                И серые дома.
                В одном из них живу я.
                Я ни разу не ломал рук и ног
                По гололедице.
                Может, оттого
                Я и люблю январские дожди.

                Белый снег на земле.
                Чёрные деревья.
                Чёрно-белый январский дождь.
                Ноздри вбирают весну.
                Говорят,
                На Рождество цыган шубу продал.
                У меня нет шубы,
                Но ноздри вбирают весну.
                Ноздри вбирают весну…
                05. 01. 1989.               
 
               

               


               
               
Джазовая импровизация.
          14.                *           *          *
                Когда простой вопрос
                Нависнет остриём
                Дамоклова меча!..
                Всё смолкнет,
                И свеча,
                И лампа, и камин, и жар печи плеча
                Коснутся холодом!..
                Но, нет, не прозвучал
                Простой вопрос, прямой вопрос…
                А в нём… 

                А в нём шёл дождь, скрипели тополя,
                И ветер рвал листву с ветвей, и у дороги
                Стоял уютный тёплый чей-то дом.
                Уютный дом  —  или уютный толстый том
                Романа старого, где всё не вдруг  —  потом…
                И тюлем на веранде шевеля  —
                Или забытыми страницами пыля  —
                Простой вопрос прощался на пороге…
                10. 10. 1989.      
               
               
   




            
               
 
               
                В. В. Пузанову. 
Верлибры.
                98.            *          *         *
                У нашей уборщицы тёти Зины
                На огороде
                Распустились астры.
                Цветы осени.
                Астра  —  звезда.
                У тёти Зины на огороде
                Распустились звёзды.
                Она срезает их
                И приносит к нам.
                Белые, сиреневые,
                Фиолетовые, сине-розовые,
                Голубовато-сиреневые,
                Розовые, тёмно-бордовые
                Звёзды
                Стоят в стеклянной литровой банке
                У меня на столе.
                Ничем, кроме формы,
                Непохожие на небесные звёзды.
                Впрочем, сходство есть:
                И на те, и на другие можно смотреть
                Сколько угодно.
                Прохладные краски астр
                Не утомляют взгляд.
                Почему их называют печальными цветами?
                Это цветы покоя и тишины.
                Тишины сердца.
                Хотя, может быть,
                Покой и тишина сердца  —
                Это и есть
                Печаль?
                08. 09. 1992.







                В. В. Пузанову.
                *            *           *
                В осенние сумерки выйду гулять.
                Там встречных машин немигающий взгляд
                Проносится мимо, и мимо летит
                Листва, и обиды, измены, и быт
                Уносятся вслед. Я собою забыт.
                На время. Всего-то на час, полтора.
                Пора возвращаться. Ну, что же…  Пора.

                11. 09. 1992.







                *             *            *
                А, может, это и не грех?
                И, может быть, греха превыше
                Бренчанье дождичка по крыше
                И листьев вниз осенний бег?
                Превыше горечи утех,
                Превыше сладости прощений
                И всех житейских ухищрений
                Незыблемость природных вех?
                10. 1994.











                *           *          *
                То ли жаворонки плачут,
                То ли весело поют.
                Как бы всё переиначить,
                Позабыть о том, что значит
                Весь вчерашний зыбкий труд.

                Хорошо о стену биться,
                Зная, что она стена.
                Богу хорошо молиться,
                Если сердце жмёт и злится,
                И душа  —  не спасена.

                То ль о чём-то ветер шепчет,
                То ль душа о том кричит,
                Что на чёт бывает нечет.
                Что некстати  —  то и лечит.
                Небо лечит. И молчит.

                Хорошо взлететь, и птицей
                То ли плакать, то ли петь.
                Света Божьего напиться,
                А потом… То ли  —  разбиться,
                То ли  —  в облака смотреть.
                07. 06. 1995.











                Т. В.
                *           *          *
                В ореховых лесах над Южным Бугом,
                Возможно, глаз таких, ореховых, не счесть. 
                А Ваши здесь, всё не про нашу честь,
                Мерцают. С удивлением? Испугом?

                Поверьте, я не ангел во плоти.
                Вы, впрочем, сами знаете об этом.
                Я не давал монашеских обетов.
                Мне больно с Вами. А просить уйти  —
                Вдвойне больнее. Вот вам и признанье.

                Сказать Вам больше? Вам это не нужно.
                Вы влюблены лишь в собственного мужа.
                Лишь оттого, что он не любит Вас,
                Вам страшно, больно и до слёз обидно.
                А то, что слёз тех никому не видно?...
                Ну, что ж…  От слёз морщинки возле глаз.

                Вы всходите по лестничному маршу
                Легко и сухо. Падают орехи
                С таким же звуком? С чуть заметным эхом.
                За этот год я стал заметно старше,
                Намного старше, нет, старее  —  Вас.
                Зелёный цвет Вам дарит больше света,
                Но Вы не знаете, как-будто бы, про это…
                Зелёных крон светящийся атлас…

                Орех красив всегда, в любой поре.
                Вы тоже будете до старости красивы.
                Вам бы ещё побольше тихой силы
                И меньше трещин в тоненькой коре.

                В ореховых лесах над Южным Бугом,
                Возможно, глаз таких, ореховых, не счесть.
                Но Ваши  —  здесь. И не про нашу честь
                Мерцают.
                07. – 08. 06. 1995.






                Н. М. Подкатиловой.
Сонеты.
                39.            *        *       *
                Как хорошо. Как хороши дела!
                Наперекор расчётам и прогнозам.
                И пусть до хруста невпопад и поздно,
                Душе светло  —  она не подвела.

                Погода нам мила, иль не мила,
                Но ночью  —  звёзды, как бы там, но   —  звёзды.
                А гром гремел так радостно и грозно,
                Что радуга смущённо расцвела.

                Не знаю, может, стоило украсть
                У радуги её цветную масть,
                И стать цветной безоблачной дорогой.
               
                К семи цветам коленями припасть,
                И, ощутив их радужную власть,
                Идти, идти  —  покуда носят ноги.

                15. – 25. 07. 1995.
















Сонеты.
                40.      *           *          *
                Вот и всё. Туманом по реке
                Лето уплывает дальше к югу.
                Солнце холодней в глазах подруги,
                И роса с деревьев на щеке.

                Всё была синицею в руках.
                Болью вдруг расправило мне руку,
                И  …  журавль в прощании по кругу
                Что-то мне прощает вдалеке.

                Что ж, журавушка, лети, и вправду  —  осень.
                Сердце глупое тебя остаться просит,
                Но не стать синицей журавлю.

                Вот и все ответы на вопросы,
                И курлычь, иль не курлычь про осень,
                Ты курлычешь: «Больше не люблю».

                08. 1994. – 07. 09. 1995.

















Верлибры.
                99.         *            *           *
                Я мою окна.
                Я мою окна просто потому, что нужно же их когда-
      нибудь мыть.
                Я мою окна,
                И за чистыми стёклами
                Проступает другая улица,
                Другие дома, другие деревья,
                Другие люди.
                Это похоже на детство,
                Вернее, раннее отрочество,
                Когда всё было ярким, чистым,
                Незамутнённым.

                Я смываю с окон полугодичную пыль.
                Хорошее, в общем-то, дело.
                Но через день
                Новизна улицы,
                Чистота улицы
                Погаснут.
                Или я привыкну к ним.

                Я мою окна.
                Я мою окна просто потому,
                Что люблю смотреть на мир
                В незамутнённых стёклах
                Свежевымытых окон.
                03. 08. 1991. 
               
               
               




 
               
               
               
                Н. М.
Сонеты.
                41.          *           *          *
                Я не верю! Ко мне? В Рождество!?
                Ты  —  подарок!? Да нет, наказанье?
                Ты  —  живая, простывшая, злая
                На себя? Или на  —  божество?

                Мир входящему. Мир так жесток.
                Ты в словах, как и я, увязая,
                Говоришь, а о чём  —  я не знаю.
                Знаю только, сейчас  —  Рождество.

                Да, в словах твоих много печали,
                Но глаза, чуть темнея, кричали
                О другом. Не послышалось мне.

                Рождество. И живу я в Начале.
                Только ты не исчезни за дали
                В этой снежной, холодной зиме.

                07. – 09. 01. 1996.               
               
       









          
 


Монологи.
                4.           *            *           *
                —  Вы мне что-то обещали.
                Хорошо, что я не помню.
                Вы забыли. Я забыла.
                Хорошо, что есть на свете  —
                Забывать   —  простое свойство.
                Хорошо ещё, что руки
                Забывают Ваши руки.
                Ваши взгляды забывают
                И глаза, и стан, и плечи.
                Хорошо ещё, что письма  —
                Это письма, а не речи.
                Вы ль далече? Я ль далече?
                Хорошо ещё, что звёзды
                По-иному смотрят с неба,
                Чем тогда, но звёзд стыдится,
                Это глупо. Я не помню.
                Я не помню Ваших вздохов,
                И его обид не помню.
                Помню лето!.. Нет, и лето,
                Это  лето я забыла.
                Я слова не помню Ваши,
                И его слова не помню…

                Чтоб провал восполнить этот,
                Вы мне что-то обещали.
                Хорошо, что я не помню.
                13. 02. 1996.






Письма Наташе.
                1.                *         *        *
                Здравствуй!
                Снова пишу, не дождавшись ответа.
                Уж ты извини, если что-то не так.
                От южного ветра, от доброго ветра
                Тают в тумане снега… Ох, чудак!

                Зачем тебе снег? Только сердце не верит,
                Что это  —  весна. Ведь известно ему,
                Что холод весны не термометр мерит.
                А что же тогда? Я и сам не пойму.

                «Снег скоро растает!» «Снег скоро растает!»
                Твержу, заклиная. Природу? Себя?
                И с юга домой прошлогодние стаи
                Вернутся ли? Что же, всё это  —  судьба?

                И раньше других приоденется тополь.
                И, с духом собравшись, нарядится дуб.
                И сердце оттает? Наивный! Так скоро ль
                Скворец соловьёв передразнит в саду?

                Впрочем, на многие эти вопросы
                Ответит настенный простой календарь.
                Предскажет и лето, предскажет и осень.
                А дальше  —  последние числа. Декабрь.

                И глупо не верить, и можно проверить.
                Вот только довериться надо ему.
                Наполниться тёплым и ласковым ветром,
                И жить  —  не по сердцу, и не  —  по уму.

                Стать календарной листвою деревьев,
                Травою, рекой, мотыльком на лугу,
                Охрипшей с утра, предрассветной деревней,
                Большой автотрассой и мышью в стогу.

                Ну, что ж, до свиданья. Пиши, если хочешь.
                Ты, как календарь, знаешь всё наперёд?
                Дождь ли по снегу, босой и продрогший бредёт,
                Ты ли всю ночь до утра всё по комнате ходишь?

                19. 02. 1996.




































Верлибры.
                100.          *        *       *
                Я пришёл в свой любимый заброшенный парк.
                Люблю его нестриженные кусты.
                Люблю невырубленный подлесок.
                Никем не убираемую осеннюю листву.
                Отсутствие лавочек и ,как следствие  —
                Отсутствие окурков.
                Безлюдье.
                Редкий лай выгуливаемых псов.
                Люблю ходить кругами
                По его длинной кольцевой аллее.
                Она кажется особенно длинной,
                Потому что кольцевая.

                Прошёл несколько метров  —
                И остановился.
                Снег, наполненный талой водой,
                Попал в сапоги.
                Не пускал?
                Слишком снежной была зима.

                Я не был тут с осени.
                С октября.
                Заболела мама  —
                И я забыл о прогулках.
                Я почти пропустил листопад.
                Я не видел слёз деревьев поздней осенью.
                Когда дождь идёт не с неба,
                А бесшумными каплями с ветвей
                В сырую листву под ногами.
                Не видел ни первого снега,
                Ни настоящего зимнего парка.
               
                И вот сейчас
                То ли ранняя весна,
                То ли последняя оттепель
                Не пускают меня
                В мой любимый заброшенный парк.

                24. – 26. 02. 1996.

































Письма Наташе.
                3.               *       *      *
                Здравствуй! Я тебя обидел?
                Я себя обидел тоже.
                Пусть утешить и не может
                Новость эта, но  как  видно,
                Станет легче нам обоим,
                Если мы обидой этой
                Станем жить, ведь мы  —  поэты.
                А обиду мы удвоим,
                Возведём её да в степень,
                К бесконечности стремится
                Показатель и струится
                Вьюгой в мартовские степи.

                В этой шутке  —  доля вьюги.
                В этой вьюге  —  море грусти.
                Волны, пена, ветер. Пусто.
                Нет письма. И как бы другом
                Ты меня не называла,
                Но поверить, право, страшно,
                Что друзья обиды зряшной
                Не простят. Под покрывалом
                Белоснежным  —  всё на свете.
                То ли саван погребальный,
                То ли степь наряд венчальный
                Примеряет. Не об этом
                Я тревожусь ежечасно.
                Может быть, на этом свете
                Нет тебя? Лишь стылый ветер
                Мне стихов твоих напрасных
                Боль несёт протяжным эхом?
                Я далёк от поэтизма.
                Хуже нет идиотизма,
                Чем к тебе не мочь приехать,
                Чтоб узнать хотя бы только:
                Ты  —  жива. Зачем мне больше?
                Господи! Пресвятый Боже!
                Ведь иначе всё без толку!..

                Не прощай меня. Не надо.
                Может быть, обида зряшной
                Мне лишь кажется. И страшно
                Жить тебе с такой наградой
                За твои простые письма.
                Напиши всего два слова:
                «Я жива.»  Письма такого
                Жду. О! Как я стал зависим
                От твоих бессонных строчек,
                От ошибок, многоточий.
                Я ли слов своих не видел?
                Я себя навек обидел.

                14. – 15. 03. 1996.






























Письма Наташе.
              4.             Сонет о журавлях.
               
                Ты нашлась, журавушка? Ну, здравствуй!
                Здравствуй, перелётная моя.
                Серый холст тупого бытия
                В цвет небес письмо к тебе окрасит.

                Может, радость эта и напрасна.
                Радость-боль бурлит через края.
                Вся она, уж ты поверь, твоя   —
                И поэтому безропотно прекрасна.

                Ничего за строчкой не тая,
                Ты не понимаешь, как опасна
                Искренность, даримая всечасно.

                Так опасны: пенье соловья
                И «кур-лы», чуть слышное в ненастье.
                Это ты, журавушка? Ну, здравствуй…

                29. 03. – 18. 04. 1996.


















Письма Наташе.
5. Сонет о море.

                Здравствуй! Ты сейчас живёшь у моря.
                Море одевать не может маску.
                Если вдруг решается на ласку,
                Ты уже не в силах с ним поспорить.

                Если шторм и шквал обрушит горе,
                Голос моря всё предаст огласке,
                И  —  развеет. Можешь без опаски
                Ты ему доверить с миром ссоры.

                В ритме, обезумевшем от пляски,
                В детском ли качании коляски  —
                Море сердце треплет на просторе.

                Шёпотом в его охрипших связках
                Вечные и истинные сказки:
                То, что было, есть и будет вскоре.

                18. 04. 1996.












Верлибры.
                101.        *           *           *
                Ты прислала мне странный,
                Загадочный ребус.
                Но умом я  почти
                Понимаю его.
                Впрочем, глупое слово «почти»
                Означает лишь только,
                Что совсем непонятен
                Мне ребус косого «дождя».
                Я попробую сердцем?
                Не слыша твоих возражений,
                Я рискну.

                Этот «дождь»  —
                Дождь «падений», «любви»
                И «побед над грехом».
                Ведь только в дожди
                Кожей чувствуешь
                С неба
                «Паденье» воды.
                «Дождь» целует лицо.
                Если хочешь, подставишь и руки.
                А «победы» свои ( над «грехом» ли? ) —
                Это капли дождя на щеках.
                И не слёзы уже. Просто капли.

                Дождь идёт только вниз.
                Но душа, опираясь на струи,
                Подымается ввысь,
                А там, наверху  —  «пустота»?
                Но пустот не выносит душа
                И, поднявшись, она обретает
                «Пространство покоя»,
                Сочинив и поверив в него,
                В этот тихий и ясный покой?
                А кончается дождь  —
                Наступает «гармония» в мире.
                «Дождь» её ли принёс,
                Дождь «падений», «любви» и «побед»,
                Или «истины мира»
                Отмылись в «дождях» и сияют
                Нам гармонией?

                Но всё это  —
                Лишь миг.
                И мгновениям этим вдогонку
                Сердце рвётся в полёт
                С «голубями».
                И вдруг  —  «самолёт»,
                Где нечаянно  —  место,
                И бортпроводница с улыбкой
                Объявляет посадку:
                «Вас ждут острова».

                «Острова»!
                Вот «пространство покоя»!
                Бесконечно далёкие…
                Бесконечно родные…
                Сколько раз виденные во сне.
                Вот они!..

                Но на всех «островах»
                Когда-нибудь начинается « дождь».
                Дождь «любви», «падений», «побед».
                Круговорот воды в природе.
                «Падение» воды.
                И круги на воде от дождинок.
                «Круги своя».

                Голуби пишут свои круги в небе.
                И самолёт, в сущности, делает круг,
                Возвращаясь в аэропорт приписки.
                И ты возвращаешься на «круги своя».
                И струи дождя всегда подают вниз…
                Но брызги летят вверх!..
                Брызги «любви» и брызги «побед»?
                «Дождь» всегда испаряется
                И плывёт в вечных кругах над миром
                Облаками «истин мира»?
                Без дождя «падений», «любви»
                И «побед над грехом»  —
                Не будет « истин»,
                А «истины» всегда падают «дождём»
                На кожу,
                Лицо,
                Руки.
                На сердце.
                «Круги своя».

                Я попробовал сердцем
                Решить твой загадочный ребус.
                Лишь один твой вопрос
                Не даёт мне покоя и сна.
                Ты мне пишешь: «Зачем
                Я послала Вам это?»
                В этом ребусе нету ответа.
                Он  —  во мне?
                Да, наверно, во мне.
               
                Может, я ошибаюсь.
                Но сердце, увы, только сердце.
                И ему б не мешало
                Помокнуть в весенних дождях?

                21. 04. 1996.














                *         *        *
                Дождь рыдает. А о чём,
                Я не знаю. Я не знаю!..
                Тетиву дождя плечом
                Рву, и боль такая злая.

                Дождь кричит. И я в дожде
                Всё пытаюсь раствориться.
                Но одежда-то в воде,
                А над нею пар курится.

                Тело, брошенное в дождь,
                Не желает стать водою.
                Дрожь по телу. Только дрожь.
                Я живой! А ветер воет.

                Сердце просится к дождю,
                В струи, ветер, грязь и лужи!..
                Я —  дождусь, я подожду!..
                Я остужен лишь снаружи.

                Я дождусь счастливых дней,
                Ведь дождю рыдать не вечно.
                Я дождусь любви твоей  —
                Грешной, ангельской, беспечной.

                06. – 09. 06. 1996.












                *           *          *
                Ты так много увидела в снах,
                Что тебе одиноко и больно.
                Ты им веришь и, непроизвольно,
                Наяву повторяешь  —  в делах.

                Эти призраки судеб и дней
                Перед нами, увы, неподсудны,
                Но пропитаны суетной сутью,
                Что нам кажется сутью вещей.

                Не прими этот бред за укор,
                Может, сны твои так же реальны,
                Изначальны, просты и печальны,
                Как и ты. И зачем этот вздор.

                А в своём ты, наверно, права,
                И моё  —  ну, зачем тебе, право.
                Ведь в себе я не чувствую права
                На твои дорогие права.

                11. – 12. 06. 1996.












Песня.
                58.         *       *      *
                Я живу в монастыре своей судьбы.
                Правлю требы, схиму не одев.
                От вина не захмелевший и от дев,
                Приговора жду от Вышнего Судьи.

                Избежал покамест тюрем и сумы,
                Но сума судьбы моей, увы, пуста.
                А оконный переплёт, как тень креста…
                В монастырь бегут от боли и тюрьмы,

                В монастырь ведёт высокая душа,
                А моя совсем поникла, не дыша,
                И саму себя от горечи круша,
                Сознаёт ли, как она не хороша.

                Ох, как горько сознавать, что монастырь
                Не от Бога. Дьявол мой в монастыре
                Держит сердце у пера на острие
                И, написанную мной, твердит псалтирь.

                Ты права, монах неважный из меня.
                Богохульник я, и бражник, и блудник.
                В радость вин вот только сердцем не проник.
                Да и можно ль сердцу с сердцем изменять?

                Колокольным боем струны прозвенят.
                Отпоёт гитара, может быть, и зря.
                Мне нельзя, совсем нельзя тебя терять!
                Прости  Господи! А черти  —  извинят.

                Я живу в монастыре своей судьбы.
                И зачем мне в сердце Бог послал тебя?
                Или дьявол? Или пьяная судьба?
                Господи!..  Ах, если б!  Да кабы!..

                12. – 14. 06. 1996.



Верлибры.
                102.         *            *           *
                Ты лечишь
                Моё тело
                Моими собственными руками.
                Ты лечишь моё тело,
                Измочаленное мною же самим.
                Ты лечишь меня на расстоянии
                Сотнями способов, описанных тобой,
                И очень просто изложенных в книжке,
                Подаренной тобой,
                И в книжках, купленных по твоему совету.

                У всех этих книжек
                Один автор.
                С необычной фамилией  —  Травинка.
                Я не знаю её  —  я знаю тебя.
                Это ведь ты  —  травинка.
                Травинка,
                Выросшая на суховатых суглинках наших степей.
                Какой травинкой ты ощущаешь себя?
                Ромашкой?
                Чабрецом?
                Полынью?
                Фиалкой?
                Розой?
                Ты называла себя розой без шипов.
                Тогда я  —  терновник без колючек.
                Это не травы?
                Все мы  —  трава.
                Все мы  —  травинки.
               
                Ты лечишь моё тело,
                Всё глубже загоняя в душу странную занозу.
                От неё совсем не хочется освобождаться.
                Роза без шипов?
                Похоже, ты сама поселилась во мне.
                Но у тебя появились
                Зелёные гибкие шипы!..

                Ты?
                Лечишь?
                Меня?

                15. 06. 1996.































Монологи.
                5.            *          *         *
                —  Вы ушли, как-будто можно
                Просто так уйти за двери.
                Я Вас выгнала? Неправда!
                Я сказала: «До свиданья.»
                Вы сказали: «До свиданья.»

                По дороге от калитки
                Вы ушли, как-будто можно
                Просто так уйти из сердца,
                Что болело нестерпимо,
                Взгляда Вашего пугаясь.

                Я теперь живу без сердца.
                А в груди, где сердце было  —
                Пустота. Зачем Вы взяли
                Боль мою? Как Вам не стыдно!
                Я Вам сердце не дарила.

                Знаю, скажете, мол, если
                Пустоту я ощущаю
                И чуть слышную прохладу
                В месте боли нестерпимой,
                Значит, вылечила орган.
 
                Да! Сама того хотела.
                Да. Себе казалась смелой.
                А в итоге не сумела
                Даже вымолвить: «Прощайте.»
                И сказала: «До свиданья.»

                Я сказала: «До свиданья.»
                Вы сказали: «До свиданья.»
                Но свиданье невозможно.
                Как же буду я без сердца
                Жить на этом белом свете?

                Вам зачем второе сердце?
                С ним теплее и уютней,
                Как с котом огромным Вашим?
                Вы ушли, как-будто можно
                Просто так уйти за двери.

                18. – 23. 06. 1996.






Сонеты.
               42.             *          *         *
                Страшно жить, не зная, чем.
                Борщ варить, писать сонеты…
                Вам не нравится, эстеты?
                Мне привычно. Но  —  зачем?

                Мне знакомый многочей
                Так сказал: «Все песни спеты.
                А душа, коль не одета,
                Запылает от лучей

                И Луны, что скрылась где-то
                В тучах. Пламенем согреты,
                Понимаете  —  пожар.

                Но тушения секреты
                Все вам ведомы. К сонету  —
                Борщ не самый низкий жанр.

                24. – 30. 06. 1996.











                *            *           *
                Повторяется жизнь.
                Повторяется снова и снова.
                Аранжируют то же
                До боли знакомое соло
                То народный оркестр,
                То рок-группа,
                То старенький джаз.
                В этом соло  —
                Фиеста распахнутых
                Ранящих глаз,
                И ведёт фортепьяно
                Родную до одури тему,
                Как то «пьяно», то «форте»
                В огонь чьё-то сердце летело,
                Но устало,
                И вот уже «ленто»,
                И «граве»,
                И  —  джаз…
                19. 07. 1996.

















Монологи.
                6.          *           *          *
                —  Да, я сплю с Вашим милым
                Застенчивым мишкой.
                Он  —  коала. И в сумке на брюхе
                Он держит дитя.
                Это  —  я?
                Впрочем, сумки ведь только у самок.
                Ваш подарок  —  не Вы.
                Это больно. И так хорошо.

                Вам понятно?
                А мне очень мало понятно.
                Как жила я без Вас?
                Как живу я без Вас?
                А Ваш розовый мишка
                Предательски греет.
                Почему же не Вы?
                Потому что не я.

                Очень горько понять,
                Что любить не умею.
                Вы учитель плохой?
                Или я из дурных учениц?
                Очень сладко прижать
                Это мягкое к телу,
                И рыдая в подушку,
                Неслышно в слезах засыпать.

                05. 08. 1996.






                *       *       *
             Я нарву для любимой ромашек.
             Скажет она:
                —  Какая странно-красивая  «кашка»

             Принесу для любимой розы.
             В ответ услышу:
                —  В этих шипах так много угрозы.

             Соберу для любимой палые кленовые листья.
             Замрёт от счастья:
                —  Какие прекрасные старые пожелтевшие лица!.. 

             Сотворю ей тихое утро.
             Откроет окно:
                —  Так ветрено, что кажешься себе мудрой.

             Приведу её в хмурый, туманно-хрустальный дождь.
             Встрепенётся обрадовано:
                —  Солнце за тучами бросает в дрожь!..

             Подарю ей день Воскресенья.
             Удивится немало:
                —  Зачем этот день превращать в весенний?

             Придумаю небывалый празлник.
             Испуганно промолвит:
                —  Ты был единственным, а теперь  —  разный…

             Я одарю её счастьем.
             Горько заплачет:
                —  Слава Богу, такие сны я вижу нечасто.
 
             Я принесу ей горе.
             Улыбнётся и скажет:
                —  Я эту тайну скрывала от тебя в твоём взоре.

             Расскажу ей невероятную сказку.
             Почти поверит:
                —  Все сказки кончаются, когда их предают огласке.   
 
             Растворюсь в глазах любимой. Не скажу об этом.
             Прижмётся растерянно:
                —  Я согрета покоем, но сгорю  —  от привета!..

                04. – 05. 09. 1996.






                *       *      *
                Дожди заливают округу,
                Дожди заливают меня.
                И часто звенят, и упруго  —
                Меня за свой холод виня.

                17. 09. 1996.
























Монологи.
                7.      *             *            *
                —  Ты знаешь ( видишь, перешла « ты» ),
                Как из деревьев жизнь почти уходит?
                Листва ещё зелёная, но  —  холод.
                Ладони-листья. Холод суеты.

                Я знаю, ты гадаешь на меня.
                Я ведь просила  —  не гадать. Не надо!..
                Моей судьбы дымящая досада
                Тебя не трогает. А слёзы  —  отзвенят.

                Твоя слеза, звеня, меня простит.
                Так листья поутру звенят окоченело,
                А к полудню в них ветер очумелый
                Оттаявшим весельем шелестит.

                В твоих гаданьях, право, есть ли смысл?
                В моих глазах прочёл ты много больше.
                Чем дальше ты, тем горечь тоньше, тоньше.
                Да долгий дождь смывал её  —  не смыл.

                22. – 23. 09. 1996.

















Сонеты.
43. Генерал  от листопада.
               
                Мне осень упала на плечи  —
                Легла золотая листва.
                За что мне такие права?
                И чем я за это отвечу?

                В дымах расстилается вечер.
                И в крови заката трава.
                В боях за красу Покрова
                Я золотом клёна отмечен.

                Мне осень припала к плечу.
                Сейчас я за ней полечу  —
                По ветру, на землю, под ноги.

                Я знаю, за что я плачу,
                И ветру шепчу, палачу:
                «Сравняй эполеты с дорогой!..»

                13. 10. – 25. 10. 1996.



















                *             *           *
                Я знаю, это  больно и неправда, 
                Но мы живём, не зная  —  для чего.
                Мы счастливы  —  и для того страдаем.
                Мы веселы  —  и для того рыдаем.
                И чтоб воды напиться ключевой  —
                Нам нужен долгий путь, в пыли и зное.
                Когда замёрзнет сердце до озноба  —
                Оно согреется и спичечным костром.
                И то, что сердцем не понять  —  умом
                Нельзя постичь. Смысл жизни не украден,
                Он в нас самих, и если безотраден,
                Я знаю  —  это больно, и  —  неправда.

                10. – 16. 02. 1997.
















Сны.
1. Белый сон.

                … То ли белое-белое поле,
                То ли белый от света паркет.
                С белой розой в руке
                Ты идёшь мне навстречу,
                Ты плывёшь мне навстречу, и больно
                Мне от стужи. Ну, хватит, довольно!
                В лёгком платье из прошвы,
                В белом платье из прошвы,
                В летнем платье из прошвы
                Мне навстречу в метель по степи!
                Я ведь шёл  —  и дошёл бы.
                Я ведь шёл  —  и пришёл бы.
                Если б снег этот жаркий,
                Если б снег этот яркий
                Не слепил бы меня. Ослепил?

                …  Ты идёшь мне навстречу,
                Ты плывёшь мне навстречу
                По солнечно-белому залу  —  босая!..
                В лёгком платье из прошвы,
                В белом платье из прошвы  —
                Ты такая сквозная!..  Простая!
                Средь шелков этих пышных  —
                И, наверно, не пошлых,
                И, наверно, не прошлых.
                Босиком по паркету,
                Чуть танцуя при этом  —
                Среди туфель на шпильках,
                Среди умных улыбок.
                Только капают слёзы
                В белоснежную розу.
                От мороза улыбок?...

                …  В белом поле идёт белый снег.
                Ты идёшь в белом платье
                По белому полю,
                Босая.
                Ветер белые хлопья на белое платье
                Бросает.
                Невесомая, как ты устала!
                Розу белую в тёплых руках отстояла.
                Но ведь это  —  так мало!..
                В белом поле идёт белый снег.
                Ты идёшь мне навстречу
                По белому снежному полю.
                То ли белое-белое поле,
                То ли солнечно-белый паркет.
                С белой розой в руке
                Ты идёшь мне навстречу?
                А, может,
                В белом поле идёт белый снег?...

                01. – 16. 02. 1997. 
 
               
            
            














       
Романсы.
                10.          *         *        *
                В том краю, где Вы сейчас живёте,
                Прозрачный дождь уж растопил снега.
                И журавли давно уже в полёте.
                Они ведь знают  — Вы их очень ждёте,
                Чтоб взглядом им в полёте помогать.

                И чтоб, едва заслышав птичьи трубы, 
                Им в унисон шептали Ваши губы.
                И чтобы сердце билось тихо-тихо
                Под мерный взмах далёкого крыла.
                И чтоб печаль  —  на время  —  умерла.
                Она воскреснет! С полымя  —  да в лихо
                Бросают Вас беспечные крыла.

                В том краю, где Вы остались напрочь,
                Туманный город в гости ждёт весну.
                Он пал бы ниц, он падал бы и навзничь,
                Но гость-весна не остаётся на ночь  —
                В туман-озноб отходит он ко сну.

                А что весне его любови бледной
                И жар, и хлад. Ах, бедненький? Ах, бедный?
                Как скоро одарит она любовью
                Всё сущее на матушке-земле.
                Забьётся пламенем зелёным  —  по золе.
                И избранных оставит  —  для любого!
                И «зайца» Вам поставит  —  на столе…

                24. – 26. 02. 1997.






Монологи.
                8.              *          *          *
                —  Стерильная вата
                Плывёт по небесному своду.
                …  Ну, пусть виновата
                Пред Вами. При чём же погода?

                Июньские грозы.
                И время цвести винограду.
                Виновны ли розы  —
                В шипах. Но ведь сами не рады.

                Я пью это небо  —
                Как пьяница, хмурый от утра.
                И в синюю небыль
                Сама превращаюсь. Не мудро?

                А мудрость иссякла
                Моя  —  перед Вашим признаньем.
                Так после спектакля
                Актриса приходит в сознанье.

                Нет, нет! Не ищите
                Совсем уж прямых аналогий.
                И Солнце в зените
                Дробит моё сердце на слоги.

                Я  —  просто живая,
                Земной, хоть и ангельской плоти.
                Я Вам пожелаю,
                Поймите, что Вы  —  не поймёте.

                Стерильная вата
                Плывёт по небесному своду.
                Ну, пусть  —  виновата.
                О, тучи мои! Лейте воду!..

                09. – 10. 06. 1997.


Джазовая импровизация.
          15.                *      *     *
Тополя глядят в асфальт
После ливня.
После ливня
Он рекой на время стал,
 Стал зеркальным,
Долгим,
Длинным.

Не глубоким, ведь река
Намочила лишь подошвы.
Но в ней тонут облака,
«Жигули»,
Дома,
И лошадь.

Утонули с головой
Вверх тормашками деревья,
И с листвы по-над травой
Небесам
Благодаренье.

Благодарны небесам
Больше, кажется,
За речку  —
Тополя
Глядят в асфальт
Откровенно
И
Беспечно.

Им нечасто в зеркалах
На себя
Смотреть досталось  —
И с листвы ресниц,
В глазах,
Золотая
Каплет
Радость.

Воробьи подняли гвалт,
И скворец
Залился длинно.
Тополя
Глядят
В асфальт
После ливня.
После
Ливня!
                13. – 15. 06. 1997.


































                *          *         *
                Мы  —  как бы  —  живём.
                И детей  —  как бы  —  учим чему-то.
                А жизнь выправляет
                Ошибочный их аттестат.
                И горькую  —  как бы,
                И  —  будто бы  —  тяжкую смуту
                Они нам прощают.
                И всё же  —  никак  —  не простят.

                05. – 06. 10. 1997.


























                *        *       *
                Листопад на дворе, листопад.
                Всё летят эти листья, летят.
                И всё падают  —  наугад.
                Что мне падает, осень-гадалка?
                Ты дымишь сигаретой костров.
                И в глазах от нарядов пестро.
                Зло прокуренных истин старо?
                А добра, как и злата  —  не жалко.

                Не гадай мне, прошу, не гадай!
                То, что было  —  то мне не отдай.
                То, что есть  —  я и сам не отдам.
                А что будет  —  не так уж и важно.
                Я не жил вне времён и погод.
                Ты права. Вот кончается год.
                И назад  —  всё же вышло вперёд.
                А блаженным  —  и нету поблажек.

                Листопад на дворе. Листопад…

                15. 10. 1997.





















                *          *          *
                Осень забирается под веки
                Жёлтым светом позднего утра.
                Воскресенье. Но  —  вставать пора.
                Воскресать  —  в червя и человека.
 
      03. – 24. 10. 1997 

 
               















               



 
   
Монологи.
                9.          *          *         *
                —  Поздний вечер. Детский лагерь.
                Дискотека. Вы  —  с отрядом.
                В двух шагах стоите. Рядом.
                Чьи-то слёзы. Детский лепет.
                Шум. Восторги. Что-то лепит
                Губы. Не сказать ни слова.
                Я — в тени. Меня не видно.
                Вам не видно. Вам  —  не видно!..
                Удивляюсь: мне  —  обидно!
                Музыка струится ядом
                С фонарей? Нет, это адом
                Для меня сегодня рай,
                Детский рай. А Вы  — с отрядом.
                В двух шагах стоите. Рядом.
                Я  —  в тени. Меня  —  не видно.
                Мне за Вас до слёз обидно.
                Танцплощадки тёмный край
                Адом сделал детский рай.
                Вам не видно. Вам  —  не видно?

                Это было вчера. А сегодня
                Я с утра нарезала круги
                Вокруг лагеря. Утро холодным
                Показалось. Озноб от свободы?
                Мотылька отпустила с руки.
                Опустилась на пляж у реки.

                Знаю я распорядок дня.
                Признаюсь. Это  —  время купаний.
                Но не знаю, чего я ждала,
                Ведь на то не хватило б меня,
                Чтоб при всех подойти к Вам на пляже.
                Ветер. Холодно. Вот так дела!
                Пляж пустынен. Я снова пришла
                С опозданьем. Зачем мне  —  на сколько?
                Ветер воет в грибочках. И только.

                …  Я Ваш голос узнала так сразу,
                Слов ещё не совсем понимая…
                Да! На пляж Вы спускались с отрядом!
                Тот же детский восторженный лепет!..
                Ветер листья растерянно треплет.
                Вы прошли в двух шагах. Снова  —  рядом.
                И скользнули невидящим взглядом,
                Не за ту  —  за кого?  —  принимая.

                Подошла. На песок опустилась.
                —  Добрый день! Не узнали?...
                … Узнали!!!
                А потом  —  тот же, в сущности, лепет.
                Двое взрослых людей улетали.
                Дети плавали, что-то кричали.
                Вы меня, как этюд  —   намечали.
                Что мне беды мои и печали,
                Если я для кого-то  —  в начале,
                Если взглядом меня кто-то лепит  —
                Все восторги мои, боль и трепет.
                Если кто-то  —  не кто-то  —  а Вы.
                Вы  —  не правы. Пусть вы и правы.

                Дети плавали. Что-то кричали.
                Их немного. С десяток. Одни:
                Вы  —  и я. И пустынно на пляже.
                Ветер с волнами холодно пляшет.
                Жарким летом  —  ознобные дни.
                Что ж, спасибо тебе, непогода
                За свидание. За тишину.
                Что один  —  видел только одну.
                Что одна  —  дождалась за два года.

                Ничего не хочу намечать.
                Чудо  —  вещего сердца созданье.
                —  До свиданья!.. Я верю  —  в свиданья.
                Я ушла. А от счастья кричать
                Я смогу  —  на большом расстоянье.
                Счастье  —  вечно. Как крик расставанья.
                11. 08. – 12. 11. 1998. 
               
               
               
 
         




    
Хокку.
               24.              *         *        *
                Ветер воет за окном,
                Явь опутывая сном,
                Заглушая всё на свете.
                13. 11. 1988.



















Песня.
                59.        *       *      *
                Я просто живу.
                Обижаясь на мир понемногу.
                Обиды серьёзной
                Позволить себе не могу.
                Я просто иду.
                О, будь прокляты наши дороги!
                Не стоит вниманья  —
                Не клясть же на каждом шагу.

                У жизни одно,
                Есть одно лишь на всех оправданье,
                Что в мир этот грешный
                Приходим мы из-за любви.
                И ищем потом  —
                С колыбели и до отпеванья  —
                Нездешнее чувство,
                В котором мы станем людьми.

                Нам горек и мёд,
                И бетон автострад  —  бездорожье.
                И вьются дороги
                Да всё по стране дураков.
                Когда же пойдём
                Мы той самой, что света дороже,
                То мир будет этим,
                А мы, извините, в другом.

                Я просто  —  иду.
                Ухожу я от грехопаденья?
                Унынье с гордыней
                Достали, достали меня.
                Я просто живу.
                Искупаю греховность рожденья?
                Живу  —  как умею,
                Ни в чём никого не виня.
                04. – 06. 02. 1999.   
 






                *                *                *
                Виновен ли ветер, что рушит песочные замки,
                В том, что ему, как ни кинь, всё же надобно дуть?
                И пляжный халат показать и с лица, и с изнанки
                Он, может, не рад бы, но в том его вечная суть.

                Мы, замков своих не достроив, уходим, не мучась.
               Их строить  — приятно, а жить  — понарошку, на час.
               А ветру ниспослана злая ли, мудрая ль участь  —
               Песочные замки в песок превращать после нас.

                05. 05. – 06. 06. 1999.


















                *                *               *
                Я живу, не веря в чудо.
                Может, в этом и беда.
                Та беда, что навсегда,
                Что в себе, и  —  ниоткуда.

                Мир чудесен, хоть суров.
                Мир  —  прекраснейшая песня.
                Каждый сам себе известен
                Автор музыки и слов.

                Если же не повезло:
                Врёт  —  мотив, слова  —  пустые,
                Песнь  —  привычна и постыла
                ( Не со зла? Так ведь во зло ),

                Можно тут же объяснить
                И себе и окруженью  —
                Нам судьбы плетёт с рожденья
                Бог ли, дьявол эту нить.

                Так что чудо этой песни,
                Извините  —  плагиат.
                Впрочем, мы порою клад
                Видим там, где только плесень.

                Чудо скрылось навсегда.
                Да и было ли? Откуда?
                Я живу, не веря в чудо.
                Может, в этом и беда.
                06. 06. 1999.


                ст. Персиановка  —  Новочеркасск  — 
                Ростов-на-Дону  —  Шахты  —  х.Поцелуев —
                х. Ильинка  —  Белая Калитва  —  п. Коксовый
                —  о/л «Уголёк»  —  п/л «Ласточка»  —
                х. Погорелов  —  п. Шолоховский.