Рассказ ленинградской блокадницы

                Ларисе Лужиной
Лучи апрельские с утра
Тепло живительное дарят.
А папа тихо умирал
На выцветшем диване старом.
Шинелькой фронтовой одет,
Протёртой, в двух местах прожжённой.
Мне было пять неполных лет,
Но звали «нашей старушонкой».
Царила тишина в дому.
Безмолвно с папой я сидела.
И понимала – что к чему,
И, странно, плакать не хотела,
И почему-то даже есть
Мне не манилось в это утро.
Лежал отец, опухший весь
От голода – стеклянный будто.
Он остывающей рукой
В последний раз меня погладил...
Заплакал вдруг –
 Такой большой,
А со слезами и не сладил...
А я молчала, как стена,
Бесчувственная, словно камень...
Шумела за окном весна...
А папа слабыми руками
Меня к груди своей  прижал
И выдохнул: «Живи, дочушка...»
И тихо головой упал,
Совсем седою, на подушку.
И свет в глазах его погас...
А смерть стояла за дверями...
Но мёртвый, папа, всё же спас
Меня – своими сухарями,
Что под подушкою своей
Хранил сокровищем в пакете...
И до своих последних дней
Я буду перед ним в ответе.
Я буду перед ним в долгу
И там, за синей далью звёздной,
За то, что жизнь любить могу
И радоваться новым вёснам.