Игорь Григорьев-книга-Кого люблю

САЙТ памяти Игоря Николаевича Григорьева http://igor-grigoriev.ru/index.html



Из КНИГИ:

КОГО  ЛЮБЛЮ: посвящённые стихотворения. -СПб.:Путь, 1995


СВОИ ШАГИ

Василию Григорьеву

Когда тебя заря высока
Покличет сделать первый шаг —
Любой большак тебе дорога
И тропка всякая — большак.

И ты, пылая в зябкой рани,
Легко на свете заживёшь —
Запостигаешь всё заране
И всё стремительно поймёшь:

Себя и песню, день и счастье,
Мир, беспечальный и ничей,
И не намёка на ненастье,
И всё — твоё, без мелочей.

К чему тебе печной дымишко,
Росинки всхлип, петушья весть
И ветрик, робкий, как ручьишко,
Когда большенного не счесть,

И до заката так далёко,
А даль от глаз твоих — на шаг...
А ведь большак — всего дорога,
И тропка лишь одна — большак.



К БОЛИ

Марии Кузьминой

— Не песенок, не басенок — не малость —
Зажги огонь от моего огня!...
— Притихни, Боль! Согласен: ты заждалась
Стихов благословенных от меня.

Пригасни, Боль! Не хмурь угрюмо лика —
Совсем не холм покатый крут-Парнас.
Высокие стихи как земляника —
Им поспевать, увы, не всякий час.

Бывает — отождётся, понимаю,
Всё оборотится во всё равно:
Не радо тело ни стихам, ни маю.
Да надо ждать: иного не дано.

Ведь лирике не верить — крыл не ведать,
Не ждучи мая — сеять трын-траву.
Не жги! Мне в путь пора: весну проведать,
В пронзительную влиться синеву.

Душа моя, как зорняя поляна,
Лелеет строки, росны и густы.
Стихи созреют поздно или рано.
Ты — Боль моя: ждать не устанешь ты.




ДВАДЦАТИТЫСЯЧНИЦЕ «ПСКОВСКОЙ ПРАВДЕ»



Тебе, печатный орган, стих:
Ведь это ж надо ж — двадцать тысяч!
Но сочинителей твоих
Давно пора бы крепко высечь.

Начать с ответственных мужей,
Чтоб нюх по ветру не держали,
Спросить: «Не много ль нарожали?
Не жжёт ли где от партвожжей?».

Не придержал бы я словца,
Матюжа стиль и слог увечный,
Не жалуя «ура-певца»,
Да сам, увы, не безупречный...

Скажи: за двадцать тысяч раз
Как ты вконец не разорилась?
Вокруг тебя ведь с тыщу нас
—Писцов — кормилось и поилось.

Не сетуй, хворая, что я
От умиления не таю —
Вокруг да около витаю,
Надежду «на авось» тая.

Стремясь в заоблачную высь
(Куда деваться — век таковский),
Хоть с кем греши, хоть как зовись,
Лишь не останься «правдой псковской».



РУКИ

Василию Лаврикову, дедушке

Где торчали пни уныло
Да мошка над ними ныла —
Перемены:
Запушились две елушки,
Встала хата у горушки —
Крепки стены.

Рьяны, золоты и рады
Бьются певни у ограды
Возле бочки.
И, как важные фигуры,
Дурака валяют куры
Во песочке.

И хоть в горнице не густо —
Чисто, редька да капуста,
Мы — мы сами.
И судьба наша не слепа,
Доживём ещё до хлеба:
Руки с нами.

В тёмном стане потрясенья
Светлый праздник воскресенья
Грянул всё же.
Хата вечна и в опале,
Лишь бы руки не упали,
Дай-то Боже!


ПЕРЕД ИЮНЕМ

Елене Григорьевой

Зажгли в беложар, осветили округу
Черёмух белынь-острова.
Весна наметелила тёплую вьюгу,
А понизу вьюги — трава.

А поверху вьюги — сияющий воздух:
Дыши, гореванья не знай;
Чуть выше — в просторе — струистая роздымь:
И это — всего только май.

Как будто сорвалось веселье с постромок —
И малой печалинки нет.
И так от зари до зари, до потёмок,
До сумерек — радость и свет.

А вечером небо звенит и ликует
От крыш приземлённых — до звёзд,
И странник-дергач с тишиною толкует.
И мир удивительно прост.

Вся глыба земли до невнятной былинки
Горит, освещая твой путь.
И скоро цветы разбросают рябинки,
И оземь взовьётся по грудь.



ТАНТЕ ЭМИЛИЯ

Эмилии Фердинандовне

В чудном чепце и в буклях
Грозит получужо:
— Во ист дер шток, унглюклих?1
Уж я тебе ужо!

Сломал в шкатулке дверку:
Шкодлив не по годам.
Верни мне табакерку,
Иль пфеферу задам!.. —

На русском и немецком
Я тарабарить мог.
И в глупом бзике детском
Съязвил: —  Ду бист дер шток!2

Брехнул, как ровне-дружке:
Пошла ты знашь куды!..
— Я, зонхен,3  без понюшки
Как рыба без воды…—

Я не злодей, конечно, —
Её не погубил:
Хотя и не безгрешно,
Да горячо любил.

Мы с нею всех любили.
Потом пришли бои.
Потом её убили:
Не кто-нибудь — свои.

1  Где палка, несчастный? (нем.).
2  Ты — палка (нем.)
3  Сыночек (нем.)
ТАЙГА

Елене, дочери

Как зима ни верховодит,
Сколь пуржища ни зубаста —
И в тайгу весна приходит:
Покусал мороз, и баста!

Отсвистели стыней плети,
Панихида ночи спета.
Ни в одном краю на свете
Не встречал я столько света.

Оползает снег на сопках,
И палы разлив полощет.
На крутых козельих тропках
Смутно лёд синеет тощий.

Ветром выглаженный камень
Греет лысину на солнце.
Забежала речка в рамень —
Заливается-смеётся.

Тянет бражной соковицей,
Кличут лебеди в долине,
И дремучим дебрям снится
Цветь да зелень, гром да ливень;

Им, как мамкам, снятся дети,
Пополненье вольнолюбов —
Колонки, козлы, медведи...
Без заморских лесорубов.



~     ~     ~

Юрию Паркаеву

Под зарёй, росой белёсой,
Целиком,
Я иду, простоволосый,
Прямиком.

Да любовь во всеуслышанье
Зову,
Рассыпает бусы вишанье.
—Ау! —

У дороги — деды-вязы,
Вьюн да хмель,
В Красну б Книгу! — долговязый
Журавель —

Врачеватель, богомолец,
Ключ невест;
На полста немых околиц —
Словно перст.

Журки с кладезем не будет
(Я ль спасу!) —
На Руси души убудет —
На слезу…

Пью. И в путь, зане имею
Мало дней.
В полдень гряну к Еремею,
Ночкой — к Ней.


С «досвиданья!» до свиданья —
По полям.
Цвесть с печатью увяданья
Пополам.




НАВСТРЕЧУ ЛИЛОВОЙ ГОРЕ

Сергею Панюшкину

Сарайчик неструганый: станция.
— Земляк, до Красухи подбрось!
— Пошагивай, што тебе станется,
Кобыла не «волга» небось.

Погода, как видишь, горяченька:
Потопай, прогрейся насквозь.
И кто его выдумал, дачника?
С чего это вас развелось? —

И вот я, как было предложено,
В зелёном июльском костре
Шагаю песчаной дорожиной
Навстречу лиловой горе.

С боков то пшеница нечастая,
То тёмный разлив ячменя,
То куколь — муравка злосчастная
Спокойно глядит на меня.

Колосья кругом не пудовые:
Сам-восемь пока урожай.
Ручьи как ручьи, не медовые,
А мостики — вброд объезжай.

Тихохонько плёскает о сердце
Нехитрой запевкой кулик.
Нежданно-негаданно озерце
«Остынь, торопливый! — велит —


Я радо возврату паломника!..».
И спорок размашистый шаг...
И вот уже — джаз из приёмника,
И дедова хата, как флаг!

Вьюнков-старожилов бессонница, —
Всё вьются, с давно-предавно;
И в сенцах — кислинка, как помнится,
И с той же подковкой бревно;

И тишь как соломинка ломкая,
И — по три соседки в окне.
И ахает, крепко челомкая,
Родня, не знакомая мне.




ТИМОХА

Тимофею Григорьеву

Он был на фрунте ранен,
Приговорён хромать.
Красив, форсист — и странен,
Ума не занимть;
 
Советский зек-лишенец
(Червонец оттрубил),
Греховник-двоеженец
(Добряк двоих любил).

Хлебнувшие подвоха
И всяческой фигни,
Взывали: — Друг, Тимоха,
Деньгою подмогни.

У нас в дому не тихо,
То бишь дела плохи… —
Ему чужое лихо —
Прощенье за грехи.



ЛАДОГА

Александру Прокофьеву

Ходит Ладогой вал,
Крутобок, белогрив.
Но рассвет запылал,
Холки грив озарив,
Обагрив чернотал —
Краснокрыл, сизо-ал.

Вихорь, ты не грози,
Волны зря не гони:
На воде, как язи,
Заиграли огни,
И прибрежный борок
Будто отчий порог.

Не буянь, старый тать,
Здесь тебе не вертеп,
Полно рвать и метать,
Хватит лодку вертеть:
День на взводе — весна,
И гулять допоздна.


~     ~     ~

Василию Захарову, дорогому Человеку

Пригашенный вечер спокойно истаял,
Уснули и травы и дали,
Вздремнула осинок певучая стая,
И звёзды росу раскидали.

Укутала полночь в туман и в истому
Гулён и «страдания» рьяны.
И лишь бобылю — дергачу холостому
Не спится в перстах валерьяны.

Плывёт над низиной, задаренной снами,
Челнок — молодик двоерогий.
И разве поверишь, что воля не с нами:
В челнок и — за вёсла, и трогай!



ИЮНЬ

Александру Паркаеву

Пробилась на свет, затопила курганы
Такая большая трава!
На зорях гривастятся росы-беляны.
О, если б не хата-вдова!

Ей спится привычно, ни шатко ни валко:
Ни пир не тревожит, ни пост.
Ей годы пророчит кукушка-гадалка,
Её превозносят до звёзд.

А день ничего себе: точен и прочен,
Всему свой и срок и черёд.
Здесь даже осиновый тын у обочин
Что может от жизни берёт.

Он крохотки-корни земле загрубелой
Доверил. И сжалилась мать —
Зажгла, одарила листвой оробелой,
Торопится свадьбу сыграть.

На тын взгромоздившись, петух горлопанит:
Чего ещё — цела глава;
Шумит, как форсистый подвыпивший парень,
Которому всё трын-трава.

А солнце падёт — на часок разъединый —
В колхозных угодьях ничьих,
И рьяно и любо, до дня над лядиной,
Зовут дергачи дергачих.


Весь ласковый мир до зари от заката
Поёт, не давая заснуть.
И родина,
Если б не вдовая хата,
Была бы не горькой. Ничуть.



~     ~     ~

Полине Егоровой

В незапамятных местах
Побывать бы снова —
Во кустах, кустах, кустах
У костра ночного!

Не заради сгинуть с глаз,
Не с глухой гордыни —
Тишины расслышать глас
В дорогой пустыне,

Полудремы голубой
Для души накапать.
Посмеяться над собой,
Над тобой поплакать.






НА ПЕПЕЛИЩЕ

Евгению Носову

При тропинке безымянной —
Куст сирени.
Под кипреем над поляной —
Три ступени.

Три ступени в чистом поле —
Как три лика:
Ни злой памяти, ни боли,
Ни полкрика.

Светят, никнут, льются травы
У погоста:
Ни тоски, ни месть-отравы —
Время роста.

Не полынь — медынь и сладость
Обрученья.
Забытье, любовь и радость —
Всепрощенье.

Но когда гроза взыграет
На закате —
На ступенях зарыдает
Память-матерь.

Зарыдает, зарыдает —
Слёзней, выше.
А закат горит, сгорает,
Гром всё тише…



Мать Скорбящая из ночи
Окаянной,
Не сжигай святые очи
Над поляной.

В этой грусти беспечальной —
Не беспечность:
За тропою обручальной
Дышит вечность.





ОЛЬГА

Ольга рыжа, что лиса,
                На носу два колеса.

Лет пяти, своевольник и выжига,
Чтоб допечь за стоянье в углу,
Я придумал стихи, что ты рыжая.
Ты в ответ помолилась во мглу.

Ни полрозгой «поэта» не вздрючила.
— Матерь Божья, дитя упаси!.. —
Ты мне песнями детство озвучила —
Диводарами страдной Руси.

Дорогая заступа-печальница,
В ту войну, под вражиной пятой,
Не пришлось мне безбожно отчаяться
Не с твоей ли молитвы святой?

— Свят Георгий, не дай разувериться
Младу воину в сутеми бед!.. —
И дерзнул я силёнкой помериться.
И остался. А ворога нет…

Хоть Россия жульём обокрадена,
Хоть и сам я нагой и босой,
Всё — не трутень, не сволочь, не гадина —
Сын, омытый твоею слезой.







МОСКВА

Вадиму Семёнову

Ты до сих пор не пересох,
Свирепый друг, Соколий мох,
Наш тяжкий вздох.

Не позабыть: брели без сил,
Свинец над нами голосил,
Казался тьмою белый свет,
А главное — патронов нет.

Отбит наш приступ «штыковой»,
Висит «костыль» нал головой,
И за спиной —
Полк егерей глухой стеной.

Ни встать, ни лечь, ни повернуть.
Трясина: шаг ступил не так —
И всё, земляк,
Окончен путь.

А впереди на нас глядит
Немая синяя беда —
Вода.
Куда идти? куда? куда?

Мы оседлали островок —
Сто сажен вдоль, сто поперёк —
И залегли кольцом
В плывун,
В дурман-богун —
К врагу лицом.


Приказ: — Держаться до утра!
Стреляют только снайпера!
Друзья, не промахнись, а то…
— Зови Москву! Зови, браток,
Зови, радист!
Радист, радист, поторопись! —

А до Москвы — полтыщи вёрст,
В крови, в плену, слепых от слёз;
А у Москвы недобрый день,
Тяжёлый час,
Ей не до нас:
Над нею враг навис, как тень,
Там от его стальных когтей
Дрожит и дыбится земля —
Ложатся бомбы у Кремля.

Ты, мать, поймёшь своих детей,
Ты не осудишь нас:
Нам без тебя нельзя сейчас,
Нельзя без помощи твоей.
— Зови, радист! Зови скорей! —

И ты не укорила нас:
Пришла, нашла, спасла.
Последний, может быть, припас —
Патроны — принесла.
— Пока живу, живёте вы, —
Живём, хоть нелегко!..
А говорят, что до Москвы
Далёко-далеко.





ВСТРЕЧА

Марии Лавриковой

Три зимы, три лета ворога
Денно-нощно воевал:
Гнал злодея любо-дорого
Мой соколик разудал.

Аж от Волги до Неметчины
Одолел кромешный путь.
Трижды пулями иссечены
Дюжи рученьки и грудь.

Дела сколь, что крови отнято
Растреклятою войной…
А сегоднячко, сегодня-то
Он пожаловал домой!.. —

Вечереет. Нет пригожего.
Не успеет неужель?..
Космы сивые взъерошила
Шалопутница-метель.

Разошлась простоволосая:
Пляшет с ветром трепака.
Смолкни, вольница белёсая,
Отступись от большака.

Не остудишь — не пронизывай,
Было всё — не привыкать.
И глядит на поле сизое,
Всё глядит седая мать.



У завьюженной околицы
День-деньской стоит и ждёт.
Ошалело стужа колется,
А её сердечко жжёт.

Снег. Всё снег. Не приключилось ли
С ним оказии в пути?..
Вдруг на взгорке кони выросли:
— Летит! —

Побежала. Спотыкается.
Полушубчико — в сумёт.
— Мама!.. —
Чаянья сбываются.
Молкнет ветер. Тает лёд.




ОТВАЛЬНАЯ

Василию Цехановичу

Друже! Ждёт тебя дорога
В чужедальние края.
Ты молчишь спокойно-строго,
Горькой грусти не тая.

На чужбину не пеняя,
Разумеешь свой черёд:
Хоть медынь — в цветах Дуная,
А чужбина — горький мёд.

Так ли сяк — солдатам русским
Сгоряча велела мать:
Бедовали в пепле прусском,
А к друзьям не привыкать.

Бедовали — не пропали,
А дружить — с чего тужить?
И нельзя, чтоб мы устали
Жизнь беречь. Иди служить!

Воин, в битвах убелённый,
Мой и сын и командир,
Хрупок, злой и воспалённый
Кровью выпоенный мир…

В даль-дорогу, в путь, Василий,
Рад-не-рад, сбирайся, брат!
И за межами России
Можно жить, как говорят…



Ты на крут-большак взираешь,
В страсти — трезвый, в буче — смел.
Кто подъём трубит — смекаешь?
Что в руках — уразумел?


КРЕЩЕНЬЕ ЗАРЕЙ

Борису Самотокину

Горевший под сердцем семнадцать лет
Погашен проклятый — вынут свинец.
Распрямился профессор: — Держись, поэт!
В сорочке ты уродился, малец!.. —

Я запер душу на крепкий засов,
Я боль послал подальше: — Шалишь! —
И, стиснув зубы, десять часов
Всё слушал ночную шептунью — тишь.

И десять часов, десять подряд,
Как в омут, в небо глядел, глядел:
Свистел за окном проливной звездопад,
И серп-молодик нестерпимо желтел.

А тишь, как красный стоногий червь,
Шевелилась, шипела, в уши ползла.
И темени зябкой зыбкая чернь
Надвигалась, текла, наливалась в глаза.

Подрог я в охапке лохматой тоски —
Злу ворогу не пожелал бы того.
Да вдруг, когда уж не видел ни зги,
Заря коснулась окна моего.

За нею — солнце. И льдинки в глазах
Тихонько подтаяли, боль приструня.
И я веселился в тёплых слезах —
Встречал возвращение белого дня.



И встрел! И живу, осуждённый: — «Умри!» —
То бишь «не отбыл», до дна не иссяк.
Живу-поживаю, крестник зари,
И запросто вирши слагаю. За так.



ЖИЗНЕЛЮБЫ

Надежде Поляковой

В окопах с юностью прощались,
Своею кровью причащались,
Сжимая зубы,
Бок о бок с пустоглазой жили,
До дна тужили,
Но жили, жизнелюбы.

Припомнить страшно,
Как мы ходили в рукопашный
По чистому полю,
Переполнясь гневом и болью,
Глядя невидящими глазами,
И крестились в огненной купели!

Мы жутко бились:
И умирали, и убивали сами.
Но нежностью не оскудели,
Но русским сердцем не ожесточились.
А годы летели…

Мы смотрим страдными очами
С гордой грустью
На путь за плечами —
Лихой, неблизкий, —
Из захолустья
Аж на край света,
От  Мсты до Узы — и до Шпрее!
От сельских школ — до университета!..




Русской былью биты,
Русской болью греты,
Мы стали чище и яснее,
Проще и честнее —
Почти счастливцы, чуть ли не поэты.

Работяги сами, всех — делом мерим,
И полно верим:
Нет работы чёрной,
То бишь зазорной,
Честный труд не бывает грязным,
Но — только разным.

ЕГОРОВНА

Ирине Шалаевой

Откуда в ней столько живого,
У хворой, у робкой такой?
Сыскала целебное слово,
Пригрела шершавой рукой.

Узорный платок повязала:
— Меньшого-кровинушки дар! —
Нарезала хлеба и сала,
Спроворила вмиг самовар.

Присела. Вздохнула глубоко
Взяла ломоток — почерствей.
— Вечорась вещунья-сорока
Незряшно сулила гостей.

Да кушай ты, родный, сгодится:
Чаишко врачует с дорог.
У нас дармовая водица —
Погрейся, чай, крепко продрог?

Слыхать, побывал в загранице?
— Свёз Ване поклон и венок.
— Как спит он в нерусской землице,
Твой друг, мой последний сынок?

Поплакать бы всласть над могилой
Моих убиенных солдат,
Да нетути времечка, милай,
Сам видишь: дела не годят.



Одна. А сыночки — все восемь —
Домой не придут никогда… —
В трубе потешается осень,
За дверью дрожат холода…

Какая в ней сила сокрыта,
В ничьей в беззащитно-земной?
Ведь восемь десятков отбыто —
Не восемь полей за спиной.

Как поле добра и несказна,
Прекрасна, как спелая рожь,
До малости с жизнью согласна…
— Ты грейся, себя не тревожь!



ПРОСЁЛОК

Илье Садофьеву

Старинушка, тихий просёлок,
Тебе ведь под тысячу лет.
Страж ветер твой зорок и колок,
А воздух спрессован и сед.

Синь-зной напоён медопьяном:
Част-вереск полгода цветёт.
В июне, зарей обуянном,
Плывёт по закату восход.

Багровое в рани лиловой
Огромное солнце встаёт.
И сумрак в чащобе еловой
Тревожные песни поёт.

Мне всё тут своё поневоле:
Волнистый бегучий песок,
Замшелый валун в суходоле,
Свист змей и желны голосок;

Всё любо: густая прохлада,
Пора земляничных даров,
И дневка вздремнувшего стада,
И добрые морды коров;

И смех расторопных доярок,
И дымный пастуший костёр,
И грозы, летящие в яро
В иссохший от жажды простор.



Здесь воздух нахвоен и колок,
А ветер и горек и сед.
Не диво: ведь этот просёлок
Бежит, может, с тысячу лет.

Сутулит надёжную спину —
Испытано в жизни всего…
Но врос он в родимую глину,
И время жалеет его.




СВИДАНИЕ

Игорю Иванову

В такой большой, в такой ночи,
В миг многожданного свиданья,
Вы пойте, пойте, дергачи —
Ни мрака нет, ни увяданья.

Греми, немая благодать,
Ликуй, высокая равнина:
Твоя любовь не знает лгать —
Нагая плоть, как вдох, невинна.

Безгрешны спелые уста
В прикосновенье оробелом.
Мерцай, печальная звезда,—
Всего одна на небе целом.

Очей озёр не омрачишь
Своей космическою дрожью.
Плещись, гуляй, вещунья-тишь!
Венчай, камыш, зарницу с рожью!

Ни горевания, ни бед
У этой ласки безобманной.
Есть только радость, только свет
Да чистый цвет в росе медвяной.



ИМЕНИНЫ

Елене Морозкиной

Было поздно или рано:
Лес и озеро затихли
Или, может, не проснулись,
Нежась в ласке голубой.
Ни ветринки, ни тумана,
А и есть они, до них ли?
Мы нашлись, к себе вернулись —
Ты да я, да мы с тобой.

Млечный Путь, костёр и месяц
Кличут ласково друг друга,
Разноцветье увяданья
Зажигая и граня.
Тени — игрища кудесниц,
И вода как будто вьюга,
И тропинки как преданья,
И кусты — снопы огня.

Всё-то — песни даровые,
Всё желанное — возможно,
Всё несбывшееся — рядом:
Не солжёт вещунья-тишь.
Ты в глуши моей впервые.
Дышит лес. Тебе тревожно.
Ты, как верба листопадом,
Оробело шелестишь:

— Чья душа, изнемогая,
Остается так невинна?
Кто так ясно выражает
Несказанные слова?

— Ты не бойся, дорогая,
Это ночи половина,
Это лето провожает
Беспечальная сова.

Светом сумерки сочатся,
Будто вишня великанья,
До земли прогнулось небо —
От больших и спелых звёзд.
Что слова? Не намолчаться,
Не наслушаться молчанья!
И вокруг не причудь-небыль —
Явь, как тихий хор берёз.



ИЮЛЬ

Татьяне Боголеповой

Сине увядают травы в красном вечере
За селом, за домом за твоим.
К чуду припадаючи, приумерим речи мы,
Два дыханья частых затаим.

Небо — с белоночья — звёзды поределые
Скупо теплит: пригодятся впредь.
Что нам тут предсказано? Что там — за пределами?
Жаль не знать, да некогда жалеть!

Дольный мир: потёмки пенятся сугробами,
Добрая-предобрая ворочается глыбь.
Да, прощаясь с дрёмными травными чащобами,
Гукает и всхлипывает выпь.

Есть о чём печалиться серой полунощнице:
Обступают, полонят стога.
Гнётся   буйнотравье,   об   ноги   полощется,
И о трактор чешет конь бока...

Почему ты вздрагиваешь? Далеко до осени —
Вкруг июль, безгрешен и погож.
Не чужбиной — родиной, не по мраку — по сини
Мы идём. Печалиться чего ж?

И впотьмах распахнута, русская-прерусская,
Не скудеет воля: сердце грей!
И река Великая, кроткая и тусклая,
Льётся за кострами косарей.



Скошенные травы тужат не по-нашему:
Жаль припевок, а не цвета им...
Гром ли, пострижение грянет в ночь-монашенку —
Ничему души не утаим

ПАРТИЗАН

Антонине Ивановой

Хоть гогочите, черти,
Хоть плакайте, друзья, —
Не мне в наряд, поверьте:
Сегодня я — не я.

Мою отстойте смену,
Пропажу не браня...
Не знаю сам, как встрену
Подобие меня.

Куда меня девало,
Когда я запропал —
Забило поддувало,
Произошёл  провал.

А в лазарет податься —
Валдай не под рукой...
Был я бывалый, братцы,
Вдруг — бац! И — никакой.

И тут тебе не с поезда 
Вагоны кувыркать —
Не строгая, а боязно
Куплетами сверкать.

Велеречивым Псковом
Мне дар словесный дан.
А встретимся — за словом
Хоть полезай в карман.



Не тот ли толстый ворог,
Фриц с мордою коня,
Вчера, с моих закорок,
Сглазил, чёрт, меня?..

Не выпеснить стихами,
Не выплеснуть в бою —
Под звёздными верхами
Себя не узнаю.




НА МАССАЖЕ. ШУТКА

Георгию Бакусову

Бахус1, хитрый и живучий
Виночерпий у богов.
Подогрел меня, раскрючил
С поясницы и с боков:

— Занимай мою лежанку,
На массаже загорай!.. —
Кабы под бок псковитянку —
Был бы, братцы, вовсе рай.—

Отпечалилась кручина:
Знойно шкуре, хоть нагой.
Как тепло мне после «чина»
Дрыгать зяблою ногой!

Массажист, зело умеюч,
Не щадя своей руки, —
Свет Никола Алексеич —
Мне врачует мослаки.

Боль и хворь меня не взяли,
Все напасти в стороне... —
Крепкий Бахус, а нельзя ли
Изнутри погреться мне?






1 Собрат по болести, вслед за которым меня клали на топчан для массажа.

НЮШКА-ЛЯГУШКА

Анне Григорьевой

Всякие-разные —
Недруг и дружка —
Все тебя дразнили:
«Нюшка-лягушка».

Дёшево падали:
В ум, без ума ли,
Надо, не надо ли —
В долг занимали.

Ты не перечила:
«Как же иначе?».
Брали «до вечера»
И... без отдачи.

Взявши целковые
«На одежонку»,
«Беси еловые»
Пёрли в казёнку.

Выкушав, с кряками,
Радость обману,
Словособаками
Лаялись в Анну.

Да не затюкали —
Сделали зорче:
Цапнет гадюка ли,
Вцепится ль порча,



Красну ли девицу
Ухарь обманет,
В  месть ли злодеицу
Душу затянет —

Правого, винного,
Стара и мала —
Всех до единого
Ты понимала.

Совесть унижену
В нас выручала,
Девку обижену
С милым венчала,

Крест наваждению,
Милость змеюке,
Нет! осуждению,
Боль — на поруки.

Птица и гадина
Льнут к тебе, Анна!
Кем тебе дадена
Власть безобманна?

Что ж ты осталась-то
Старою девой? —
Сжалься, пожалуйста, —
Жизни не гневай!







ДЕВОЧКА И УТРО

Настёне Григорьевой

Серая головушка,
Светлая душа,
Щёлкает соловушка,
Музыку верша.
Песне милой птиченъки
Рад и млад и стар.
В клюве невеличенъки —
Занебесный дар.

         Анастасия Григорьева

Ранью в солнечном лесу,
В разливанном счастье,
Хорошо жалеть росу
Россиянке Насте!

Ведь роса совсем ничья —
Грех её обидеть.
Можно диво у ручья
Повстречать-увидеть:

С голубою стрекозой
Огнецветь-муравку,
У берёзоньки босой
Розовую славку —

Невеличкую из птах
На хмелинке гибкой;
Луговинку, всю в цветах,
Привечать улыбкой.


Красоту и тишину
Приносить покою,
И тянуться в вышину
Ласковой рукою.


~     ~     ~

Дарии Григорьевой

До искринки сердце вверяешь,
Окунаешь в солнечный дождь.
И не знаешь, что потеряешь,
И не ведаешь, где найдёшь.

Ну так что же с того, так что же:
Для чего тебе знать о том?
Дышишь, бед и лет не итожа,
И дыши. Сочтёшься потом.

Понимай: ни пера ни пуха!
Набирай глубину в глаза,
А итог не сдашь — не поруха,
Он — последняя наша слеза.

Не горюй — пустое занятье,
До итога пока далеко.
День-то, видишь, в самом зачатье —
Пей парное его молоко.

Балагурь с плакучею ивой,
Нацелуйся с прохладой всласть!
Ты сегодня опять счастливая —
Дорогому поклоны класть.



~     ~     ~

Але Темирхановой

Ты мне кажешься полем
На предзимних закатах —
Молчаливою болью
Колосьев невзятых.

Ни души. Налетает
Ночь на крылищах чёрных.
Мрак часы коротает
В твоих выспевших зёрнах.

Бесприютно и пусто,
Безучастно: «Одна я…» —
Шорох, тихий и грустный,
Как звезда заревая,

Тонет, впитанный небом,
Осыпается: сроки…
Стать могла бы ты Хлебом
Человеку в Дороге.













ГРИНЯ

Григорию Григорьеву

Гуляют тени на горе,
Внизу река поёт.
Я ужу рыбу на заре,
А рыба не клюёт.
Ни уклея, ни пескари —
Не ловятся никак.
Зато я греюсь от зари!
А вы могли бы так?

           Гриша Григорьев

Свершилось: первый шаг ты в жизни сделал,
Залепетал от радости и — хлоп!
И шишку насинил на белый лоб:
Уж непривычным очень было дело.

Потрогал: больно! Крепко заскучал:
Всплакнуть бы в пору, да осудит папа...
А на полу — два солнечных накрапа:
Лиловый — с пряник, алый — малость мал.

«Возьму не все, возьму один — меньшой,
Пусть больший поиграет у порога...».
Вознёс ручонки, смотришь взросло-строго,
Лучишься тёплой махонькой душой.

А заиньки почти у самых ног
Барахтаются, мельтешат, резвятся —
Ручные: Грини вовсе не боятся.
Еще  шажок — и   рядом   с  шишкой — рог...


Мой человек, мой дорогой простак, 
Шагай смелей — лиха беда начало!
А синяки — пожгло и полегчало.
Держи прямей! А синяки — пустяк.

Глянь: за окном желто от сентября,
Прозрачно, как родник, и шорохливо,
И ловит сквознячок в ладони ива,
Листву посоловелую ребря.

И светит тень, и теневеет свет,
И дышит день, большущий-пребольшущий,
Распахнутый, смеющийся, зовущий,
И далям ни конца ни края нет.

БЕЛАРУСЬ

Василию Захарову

Говорят про тебя, что ты — Белая Русь.
Так ли, нет ли — судить не берусь.
Но тобой причастился, голуба,
И зажгла ты Руси однолюба,
Одарив неразменной казною —
Жаркой «Бульбой», утехой лесною,
Пригожуньей моею жадобной,
Простотою твоей бесподобной;
Приоткрыла лицо вековое:
Ни покоя, ни слёз — роковое.


МЕСТНОСТЬ

Владимиру Васильеву

Рыжка-стежинка в горку течёт.
Речка вздыхает. Вброд переход.
Тронешь — из ледника слёзы-вода.
Над головою — жгуты-провода;
Мачты земли будто кара небес,
Сталью воюют и грозы, и лес.

Каждому пёнышку в родном лесу,
Всякой былинке в стогу на мысу,
Помня жар-цветени первокрасу,
Я в своём сердце припевку несу.

Тут, без шапчонки, на резвом ветру,
Я обучался любви и добру.
Здесь научился у стойких берёз
Плакать без слёз и смеяться всерьёз.

Где тот малец, оголец-сорванец?
Сколько за ним отстучало сердец!
Сколько пред ним поустало друзей!
Сколько исхожено длинных путей
В ласке разведреной, в хмури твоей!..

И оттого мне глухой уголок —
Неба псковского линялый платок,
Горький дымок, перекрёсток дорог,
Отчий порог, запечаленный сад —
Жальче, тревожней, милее стократ.




Ты меня грела, стыдила, несла—
Кто б мне помог, если б ты не спасла?..
Пламя твое мне дано и броня!
Ты ведь, как сердце, одна у меня.



ОЗЕРО

Дмитрию Епифанову

1.  В январе на озере верный лёд,
Жгучая позёмка к плесу льнёт,
Пляшут зайцы за полночь трепака,
Под луной берёзонька так легка.

2.  В феврале вкруг озера — снежный     плен:
Пылкие мормышники, вязнем до колен;
И, пробившись к радости, зря кромсаем лёд:
Полосатый окунь вовсе не берёт.

3.  В марте снеги озера сжало в пласт:
Любит петь под полозом плотный наст;
Зимник распелёнывают жар-лучи;
В зорях женихаются косачи.

4.  А в апреле озера не узнать:
Дышит и вздымается пенистая гладь;
В камышах растрёпанных щучий плеск,
В полусонных заводях бег да блеск.

5.  Нежный май над озером и в глуби —
Зелье приворотное: знай люби!
Грузнут громы, громки и молоды;
Тростничок выныривает из воды.

6.  Бел июнь свет-озеру — чудодей:
Светодар сиреневый, водогрей;
Задивись на лилии, да не тронь —
Не гаси, гуляючи, их огонь!



7.  Липень и средь озера сух и строг:
Солнце — во! — припаливает, сушит впрок;
Веет земляникою и зерном;
Не в воде купаешься — в молоке парном.

8.  В августе на озере сходит тишина,
В  воды опрокинута, дремлет вышина;
И, большие, рясные, будто грустный дым,
По утрам туманы висят над ним.

9.  В сентябре по озеру — жёлтый холодок,
Резвый и задиристый осени пролог.
Гребешки, тревожинка, переплеск;
Златом зыбь задаривает зябкий лес.

10.  В октябре на озере княжит синева,
В  синеве, синеющие, странны  острова;
Гоголей горластых гулкий гам
И кусты сквозные по берегам.

11.  В ноябре на озеро — валом вал:
Не на шутку сиверко лоно взволновал;
Греются  у  донышка  щуки,  спят  лини;
Почернели ночи, расхмурнелись дни.

12.  В декабре неистово помело
Ледяное зеркало круто замело,
Охладело озеро в белизне —
Жарко загорюнилось о весне.







ЧАСТУШКИ

Екатерине Тимофеевне, Музе моей

Гришин хутор, молвить кстати,
Жил да был ещё тогда.
Двадцать лет сеструхе Кате,
Мне — семнадцать: жар-года!

Вёрст пяток всего до Узы,
Всей ходьбы-то ровно час.
— Надевай, Катюша, бусы:
Заждалось гулянье нас.

— Тронем, Ига! Я готова,
Только в зеркало взгляну...
Путь-дорога всклень медова...
А в Клину-то, ну и ну! —

Бил баян, басил басами,
Уверял, упрашивал:
Нагадайте счастья сами
От гулянья нашего!

Сонь едва спасала кости,
В подворотни пряталась,
В ноги тыкалась: да бросьте! —
К захмелевшим сваталась.

«Мы не бросим, мы не бросим
Песни полюбовные.
Мы пощады не запросим:
Не гораз виновные».



«Скобари не лыком шиты,
Не скобою стрижены —
Долей биты, кровью мыты,
Души — не булыжины».

«В мохе гукал голосина,
Голосочек — будь здоров:
Милка, рёвмя, голосила
От кусучих комаров».

« Осечище-зазнавало
Спотыкнулось на скаку:
Три часа одолевало
Две версты... по большаку».

«Дразнит Симново Скрылёво:
Ваши девки не того,
Мальцы — мелочь безрублёва. —
Дразнит — да, но кто — кого?».

«Пить бы Клину чай с вареньем,
Зелен-змия не вкушать,
Не швырял бы дурь каменьем —
Песнопеньем — в благодать».

«Не хватайте нас за ворот,
Не валяйте дурака:
Хило Хилово — не город,
Узмень-Уза — не река».

И совсем другой, пугливый,
Не басило, тенорок
Под плакучей вечной ивой
Хвалит Узы прыть и прок.


«Болотеюшки-Болоты:
Мох, трясина да троста
Иншим — ржавы, нам — золоты:
Разлюбезные места».

«Хулить Печково беспечьем
Вам, ругатели, на кой?
Чем не жизнь с таким оплечьем —
Родной Узою-рекой?».

«Уж и вправду, други-братцы,
Больно ль, горько ль — сладко жить:
За дела двуручно браться,
Гореванье растужить».

«Не издевку, прочим между,
Выставляйте напоказ.
Эй вы, дарствуйте надежду,
А не то споём без вас!».

ПРОМЕЛЬК

Рее Шамурзиной

Милый промельк, миражная Азия, —
Дев таких на Руси не найдёшь.
Ты в ответ рассмеялась, как сглазила,
Наплескала весенний гудёж.

Жаркий смех блесконул, запронизывал,
Ветра песенней, марта синей.
Всплыли в памяти сумерки сизые,
Полдни мая без туч и теней.

А кругом-то — жарынь широкущая,
Злат-пески — желтизна, желтизна...
Радость слёзная, глупая, сущая,
Запоздалая причудь-весна,

Запалила нас жгучею жаждою
И вселилась в белынь-лебедей.
Но, бескрылый, о севере страждуя,
Греешь сердце у птичьих путей.

И не ведаешь, явь или кажется —
Дюны шепчутся: гость, восходи!
И нельзя, заробев, не отважиться
Зарыдать у тебя на груди.



НОЧКА

Виктору Бокову

Такую ночку проморгать —
Сплошное разорение;
Немая гладь —
Как благодать,
Заря — что озарение.

Лиловой ласки намело
Везде — вокруг и около.
Впотьмах светло
Горюн-село —
От месяца высокого.

Тень — на плетень,
А въявь—сирень,
Свет-тишина певучая;
Антоновкой с укропом всклень
Настоены созвучия.

Костры —
Слетевшие листы —
Под сапогами ворохом;
Поёживаются кусты,
Печалуются с шорохом.

А марь свежа да хороша,
И в самый раз морозинка.
И, не греша,
Сверкнет душа,
Засветится, как сосенка.



О, сна печать,
Мне не смолчать —
Нечаянное чается...
Такую ночку повстречать
Не каждый день случается.




ОЖИДАНИЕ СНЕГА

Фридриху Августовичу Гельманну,
 любимому учителю

Ожидание снега горюче —
Беспокойствие, сердцу страда...
Мало радости в аспидной туче,
Но, ядрёны, бодрят холода.

Воскресаешь душою и телом,
Ничего, что зальделый давно.
Завтра вьюжное видится белым,
Брезжит свет, хоть покуда темно.

Здравствуй, ветер, мой друг закадычный,
Я готов, не перечу тебе —
Затужи, неуёмный и зычный,
И не будем дрожать о судьбе!


~     ~     ~

Тамаре Шатуновой

Приглушённые голоса,
Перестук железных колес...
Я уйду через полчаса
Из вагона в цепкий мороз.

В зыбко-знобкий ночной размах,
В передрогший звёздный опал.
Остужу в бескрайних снегах
Опьяневшего сердца накал.

Шалый ветер позёмкой со щек
Обметёт теплынь твоих губ.
Что путей, распутий, дорог
Канет в невидь, как дым из труб...

Вот сейчас, через перегон,
От меня, в огнях, угремишь—
Чтоб кому-то размаять сон,
В чьём-то сердце выпеснить тишь.





КОГДА ЗАНЕПОГОДИТ

Анатолию Матвеееву

Отсветил буйноцвет
Огненно и шало.
Было лето — и нет,
Непогодно стало.

Унеслись за моря
Горемыки-птицы.
Горек вздох ноября,
Тёмен лик водицы.

В шуме бора слышна
Робость и усталость.
Это осень зашла —
Ничего не сталось.

День как день, как любой, —
Просто зной в остуде.
Отсмеялась любовь —
Засмеются люди.

Не отбийся от рук —
Мало ли похожих.
В жизни вдосталь разлук,
Вдоволь встреч хороших;

Много дней и путей,
Вволю непогодья...
О житьё, порадей —
Натяни поводья!


~     ~     ~

Льву Малякову

Неотверенное счастье,
Нам загадыванное, —
К веку грозному причастье
Неотрадованное:

Без жаленья, без оглядки,
Без возвратушки...
Неотпразднованы Святки
К нам во вратушки!

Неотыгранное детство —
Думки на ветер.
Леса гулкое соседство
В жёлтой замяти.

Разгрустилась в небе флейта
Лебединая:
Кликунов-то, журавлей-то —
Над лядиною!

Разлетаются, звенящи,
Будто облаки...
Чище гущи, реже чащи,
Строгость в облике.

Уж недолго листьям литься:
Осень пеплится.
Мы идём. Что глаз, что лиц-то
Встречу теплится!



Сколько рук за час погожий
Поручкается!
Сколько троп и раздорожий
Начинается!

Мир доверчивый развесил
Стоголосицу:
Вволю сказок, вдосталь песен
В память просится.

В сердце — нежная отвага,
Не кружение.
И от замысла — полшага
До свершения.





~     ~     ~

Валентину Иванову

Когда изнеможем, идя напролом,
К  мечте  не  прибьёмся  в  пути  горевом —

Одни, продымясь на ветру, замолчим,
Другие, горя, задурим, закричим,

У третьих взойдет пустоцветно зерно:
«На свете на белом и солнце черно...».

Четвёртые — бедный усвоим урок:
«В смиренном терпении — мудрость и прок!»

А мы с тобой свидимся, жарко вздохнём:
— Огню не впервой обжигаться огнём
~     ~     ~

Елене Аграновской

Непролазь-сумётами —
Нет на них креста —
Берега замётаны.
Стужа да троста.

Незачем над озером
По снегам брести,
Колющую прозелень
Согревать в горсти.

Спят кусты под кручею,
Снега холодней...
Стыну. Жду я лучика
В сутемени дней.

Всё ловлю за вьюгою
Вешний клич воды,
Всё брожу, аукаю:
Где твои следы?


НАДЕЖДА

Валентине Горянской

Осень скрала стёжки, спутала,
Разожгла пожар студёный.
Небо невидью окутала;
Сваха-тишь — пред молодёной.

В плат узорчатый наряжена,
Ветра ждет невеста-верба:
Заплутался сужен-ряженый —
Замело тропинку, верно.

И развиднело, и смеркнуло —
Не свистят крыла зазнобы.
Облетает в заводь-зеркало
Золот лист червонной пробы.

Ничего не надо девице:
Ни колечек, ни запястий;
На одно она надеется —
На ненас

~     ~     ~

Рае Воронцовой

Земля пофасонила малость
И с маем — в цветник молодой...
Куда её хмурь подевалась!
Наверно, сбежала с водой.

Сплыла, растопилась... не надо:
О стуже забыто. Забудь.
Денёк-то сегодня — отрада
Тебе, не кому-то-нибудь.

Над всякой живинкой Светило
Являет свою правоту:
Черёмухе ветер-грустило,
Смеясь, примеряет фату;

Врываются в самое небо
Монахи-стрижи озорно;
И нежит, могуче и немо,
Великая пашня зерно;

Поёт, восходя, медуница:
— Я землю, любя, голублю... —
Один я не смею склониться
К тебе, дорогая: — Люблю!




ПО РОСЕ

Алексею Никифорову

Зателенькала синица.
Дым — с озёр.
Окунула заряница
Крылья в бор,

Алой грудонькой лелеет
Крутояр...
Накаляется, белеет
Красный шар.

Ни угрюминки на небе —
Светлы сны.
Плачет чибис в юном хлебе —
От весны.

Завладела радость птицей
До краёв;
Да и нету над пшеницей
Соловьёв.

Шаг шагнёшь — и сразу грянет
Праздник рос:
Что ни роска — в тыщу граней
Светоч-тост.

И сверкает чибис в поле,
Чернокрыл...
Даже боязно — от воли
Да от сил!



~     ~     ~

Илье Авраменко

Без крестов, без колоколен
Вечер всклень наколоколен,
От заката — свет.
И невольно или вольно
Мне до донышка не больно —
К вёдру ран как нет.

Причащаюсь в красном лесе:
На душе ни зла, ни спеси —
Воля да грехи.
Стою что или не стою —
Не чужой веду верстою
В поводу стихи.














БАБА ПАША

Прасковье Григорьевне, бабушке моей

—Перестань зудеть, короста:
Где пирог тот? Нету, брат!.. —
Было ей за девяносто,
Мне — три года: стар и млад.

Я облаял бабу Пашу,
Потому что был щенок:
— Сама лопай простоквашу,
А мине гони пирог!

Баба ряба, морда козья,
Головенка из трухи...
Не дери мои волосья,
А не то сложу стихи!.. —

А потом в обнимку плачем,
Старый-малый — ты да я,
На печи в раю горячем,
Не разлить водой, друзья.













~     ~     ~

Валентину Краснопевцеву

Знать, нельзя иначе —
Не от нас напасть, —
В хохоте и плаче
Стужи взяли власть.

С октября-грустилы
До апрельских вод
Никакие силы
Не растопят лёд.

Никакие ветры
Снежищ не спалят,
Не угреют ветлы
Зеленой наряд.

Ветлы онемели,
До колен седы.
Никакой капели
Не взойдут следы.

Дни темны и кратки,
Ночи без луны,
Вихоря нападки
Жгуче холодны;

На равнине — благо:
Жмёт — и крут, и скор, —
Нагрозил, бродяга,
Насугробил гор;


В безответном поле
Кружит: «Береги-ись!..»
В сердце поневоле
Пригасает высь.

Зимно, бездорожно,
Мёртво наяву.
Только разве можно
Погасить траву?











~     ~     ~

Владимиру Клёмину

В который раз одно и то ж,
В который —
Течёт, цветёт, дымится рожь
По косогору?

Родимый край, в который раз
Июля россыпь?
Сто лет назад, вчера, сейчас —
На зорях росы.

Всё тот же галочий галдёж
Над придорожьем...
Так почему же не найдёшь
Земли дороже?

Так почему же холодны
Края чужие?
А здесь — глухие валуны
И те живые,

И каждый сгорбленный плетень
Певуч и волен...
Всё те же песни!
Тот же день!
Всё то же поле!




ОДА

Анне Утлинской

Берёзоньки, я вас ли не люблю,
Ваш тихий лист, мои угревший ноги!
Не я зажёг его, не я спалю —
Озябший путник на большой дороге.

Рождённый и захваченный землёй,
Её крутой, неодолимой властью,
Обласканный слепой волчицей — мглой,
Не свой я безучастному ненастью.

Я друг-приятель ваших сыновей,
Сгорая, озаривших мрак бесстрастный.
Идущему любить ли ветровей,
К зиме самодержавный, да напрасный.

Не я, по веткам листобой прошёл —
Лихой любовник, вестник первопутка,
Одетый в вашу кровь — в багряный шёлк,
Целующий вас яростно и жутко.

А я бреду у века под пятой,
Не попираю сбитых непогодой.
Берёзоньки! Я — вешний понятой,
И  к вам  приду  в апреле  с вешней одой.




МАРЬЯ СТЕПАНОВНА

Марии Васильевой

Здравствуйте, дорогая Марья Степановна!
И давненько же с вами не виделись мы!
Завернем-ка, заглянем в минувшее заново:
На висках наших иней недальней зимы.

Пусть морозит! Не в маях, занежась, мы прожили, —
Зимовеев и стуж не чурались ничуть.
Вкруг да окол ходили, а всё не прохожие, —
Что пришлось, то прошли. Разве это не путь?

В чемоданах у нас — только песни да присказки,
Ни диковин заморских, ни звонкой казны.
И хотя накопитель глядит на нас искоса,
Пусть косит себе. Худо ль кошли не грузны?

Пусть косит. Мы лихую добычу не прятали,
От людей не таились в нощи яко тать.
Хоть пора бы, да вам не расстаться с ребятами;
Хоть — на прозу года, мне от рифм не отстать,

Ничего. Перебьёмся. Стихами утешимся.
Примем чашу греховной: за Русь не грешно.
Расседлаем Пегаса и на землю спешимся,
На которой без веры — не всё, как должно...

Вот и ночь  пролетела. И ясная  ранница
Молодыми крылами коснулась окон.
Не любитель я, Марья Степановна, кланяться,
Но примите, примите мой земный поклон!



НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ

Юлиану Крейну

Дрёмная низина,
Голубой настой.
Стужа отгрозила,
Лес — перед листвой:
Мглистый и пушистый,
Влажный и вальяжный.

Лунный ломтик тонкий,
Первая звезда,
Безмятежно-звонкий
Пересвист дрозда
У речушки-дружки,
В сини, на осине.

Тёплая прохлада,
Откровенный час.
Так немного надо,
Сердцу — в самый раз:
Бьётся ровно, словно
Ладно всё и складно.




БЕРЁЗОВЫЙ СОК

Николаю Григорьевичу, отцу моему

Я вышел на улицу утром вчера, —
Чуть лилися струи рассвета.
Повсюду  уж  осени  скучной  пора
Сменила отрадное лето.
Мороз серебристую ткань на земле
Соткал. И уныло глядели
Деревья в холодно-недвижимой мгле,
И листья на них онемели.
Над сумрачным лесом, в туманной дали,
Поднявшися в небо высоко,
Неслись, безумолку крича, журавли
Куда-то далёко-далёко.

                Николай Григорьев

Мой родитель — чудила-поэт,
Песен целую торбу сложил:
Что плакатов извёл на куплет,
Что исчиркал свекольных чернил!..

Муза строго взимала оброк:
Ночь бессонну за рифму — на стол.
Хоть бы рупь сгонорарничал впрок.
Так и тешился — гол как сокол.

У чугунки, бывало, сидим —
Разоряется ветер в трубе,
Да за хутором волк-нелюдим
Забавляется — жутко себе!



Уговаривал батя меня:
— Ты зимы плакунов не суди,
Ты их слушай, испуг отстраня, —
Пригодится ещё впереди.

Ведь и ветер, что ночь натрясла,
Тот же серый бродяга-бирюк —
Дети стужи. Блажат не со зла:
Ненароком отбились от рук... —

Март срывался с февральских удил,
Жахал синью в трескучий мороз!
И родитель меня уводил
В белолесок на праздник берёз;

Берестяный корец подносил,
Приговаривал: — Сбылось, сынок:
Набирайся терпенья и сил,
Из пригорка родимого сок! —

С чуда-сока взмывал я, удал,
Не буян, да на песню не тих;
И коня — в партизанах — седлал,
И ретивый осёдлывал стих...

Славный отче мой, время горит:
Стал я старше тебя — твой юнец.
Но безмолствует Муза... навзрыд.
Мне бы соку с пригорка корец!







ГОСТЬ ПОЧИВАЕТ.
ШУТКА

Ночлежнику Егору

Тряслись простенки что есть мочи,
И я дрожал, хоть был неслаб.
Зане среди тихони-ночи
Забуркотал страшенный храп.

Рыдала веселунья-теща,
Крестил пупок безбожник-тесть,
Петух с насеста прыгнул во щи,
Жилец — в окно, забыв про спесь,

Белым лицом чернела Света,
Мяукал кот на все лады,
И с макаронами котлета
Сбежала со сковороды,

А пёс Мамай — бульдог отважный —
Пролил бесстыдно вензеля,
Когда, хрипучий и протяжный,
Тот храп вонзился в кобеля.

В дому скандал, да всё не горе,
Поскольку в храпе нет беды;
А коли так — валяй, Егорий,
Греми, тудыттвою-туды!

ВЕРЕТЕНЬКА

Нине Чечулиной

Есть на Порховщине
Речка Веретенька.
Зяблик на лещине
Там свистал и тенькал.

Крохотная пташка:
Пёрышки да кости,
Алая рубашка,
С прозеленью хвостик.

На ночь угнездится
Под листком ореха,
В горсти уместится,
А душе — утеха.

Так и Веретенька,
Ластынька-водица:
Узка, коротенька,
А не надивиться.

Заросла кугою
От ключа до края,
Выгнулась дугою,
Кроткая такая.

Сказывает байки
Малым пескарятам,
Нежит без утайки,
Лилейки не спрятав...



Много рек я знаю,
Помню даль-походы:
Плавал по Дунаю,
Мерил Вислы воды,

Лазал в Одер — красный,
От огня и крови,
Ведал Дон бесстрастный —
Колыбель любови,

Обь меня качала,
Колыхала Волга,
Сердце разлучала
Ширь-Нева надолго…

Но лишь детства речка,
Звонкая светлана,
Для меня навечно —
Песня-необмана.






НЕЖДАННЫЙ ВЕЧЕР

Антонине Абросимовой

Угомонилась гулкая разлука,
Густой и долгий догорел закат.
И косари с распахнутого луга
Неторопливо по домам спешат.

Прозрачный сумрак ласково и влажно
Окутывает землю, ночь верша.
И кто-то в полусне запел протяжно,
И песне той отозвалась душа;

Отозвалась, раскрылась, всколыхнулась —
И самому не угадать себя:
Как будто снова младость возвернулась
И в грудь вошла, теплынью прознобя.

И любо жить, и боязно от воли,
И песня в полусне, и ширь во ржи.
И кажется, немое шепчет поле:
Дыши, люби, надейся. И сверши


ПОЭТЫ

Сергею Поликарпову

Мы воли и огня поводыри
С тревожными раскрытыми сердцами,
Всего лишь дети, ставшие отцами,
Всё ждущие — который век! — зари!

Сердца грозят глухонемой ночи,
За каждый лучик жизни в них — тревога,
И кровью запекаются до срока,
Как воинов подъятые мечи.

Взлелеявшие песню, не рабы —
Единственная из наград награда!
Нам надо всё и ничего не надо.
И так всегда. И нет иной судьбы.

Нас не унять ни дыбой, ни рублём,
Ни славой, ни цикуты царской чашей:
Курс — на зарю!
А смерть — бессмертье наше,
И не Поэт, кто покривит рулём.





РЫБАКИ

Игорю Лотарёву

Рыбак рыбака видит издалека.
Сам рыбак в мережу попал!

                Русские пословицы

Одиночка-хуторянин,
«Гений Игорь Северянин»,
Досточтимой славы хват,
Я тебе ни сват, ни брат —
Просто тёзка, просто рад.

Хоть не все мы, руссияне,
Игоряне-Северяне,
Все — певцы Руси-реки,
Взабыль, вблажь ли —рыбаки:
Ловим на воде круги.

Скольких бурь и зорь на страже —
В умиленье, в форсе, в раже —
По житью-бытью плывём:
Плачем, буйствуем — поём,
Веря: ближе окоём!

Мне ль не ведать, в самом деле,
Мой челнок хватали мели:
Ни оттуда, ни туда,
Мёртва стылая вода,
Дрёмна тусклая звезда.




Словно скряги подаянье,
Слов ознобных трепыханье:
Горицвет, навет, отпет...
На душе пощады нет —
Ни прозаик, ни поэт...

Что попишешь: было — было,
Да зашло за жизнь — изныло,
Утекло в закат глухой,
Стало пеплом и трухой.
Нынче песни над рекой,

Именинник-плёс в наряде
И круги на вольной глади:
Забавляется форель!
И вселяет лад в свирель
Достославный менестрель.

Не представишь: век продлился!
Стих остался, шум пролился,
Так что просим на Парнас!
Хоть король — не царь у нас,
Сан Поэта не угас.





ТЁЗКИ

Алексею Пешкову

—Тебя как зовут?
—Лёнька.
—Тёзка мне.
—Ну? А ты—какой человек?

Максим Горький
 «Страсти-мордасти»

Ещё в городском переулке
Блаженствует сытая сонь
И грозы, тревожны и гулки,
Не взвихрили ярый огонь.

Потея над жирными щами,
Копя, ненавидя, дрожа,
Ещё торжествуют мещане —
Смиренная русская ржа.

Ещё человечьему горю
Таить свой неистовый крик.
Но ты уже первую зорю
Зажёг в конуре горемык.

Толкнул почерневшую дверцу
И ветер, и солнце позвал,
Своё соколиное сердце
Принес в безутешный подвал.

И Лёнька кричит тебе: — Тёзка! —
И тянет ручонки: — Пришёл!.. —
И светится мать, как берёзка,
И жить ей сейчас хорошо.
И день разгорается вешний,
Сжигает кромешную мглу.
И страсти-мордасти поспешно
Хоронятся в тёмном углу.

ВЫБОР

Владимиру Шустину

Ставни глухие манят меня:
«Душу сокрой!».
Ложь лобызает, нож прислоня:
«Любимый мой!..».

Злоба шипит: «Ужаль врага —
Ты или он!».
Страх нашептывает: «Метнись в бега —
Будешь спасён!».

Скалится иго:  «Все — на цепи,
Смирись: надень!».
Благоразумье лезет: «Скопи —
Про чёрный день!».

Бессовесть ловит: «Не бойся греха —
Простаки простят!».
Маета вздыхает: «Жизнь — лиха!
Чему ты рад?».

Любовь берёт в полон, не спрося,
Вяжет:  «Молчи!».
Гонит ветрам навстречу стезя,
Посох вручив.

Ясное солнце жжёт, не щадя:
«Враз продублю!».
Свищет стохвостый бич дождя:
« Выйди — врублю!».



Грозы велят: «Хоть кто ты, хоть с кем —
Крепче держись!».
—Здравствуй! Веди меня: я — насовсем,
Жизнь!