Корни. Глава 4

В другой уж раз за утро Андрей проснулся тогда, когда солнышко чуть ли не подобралось к своему зениту… «Ну, и здоров ты спать, дружище! – попенял он самому себе – Вставай, не то всю «ивановскую» проспишь!» Накинув на плечи лёгкий домашний халат, заботливо приготовленный ещё с вечера матушкой, и, взглянув на себя в зеркало, решил: « А… побреюсь потом, не так уж я и зарос! Есть дела поважнее этого… Как, с чего начать разговор с батюшкой? Неужели, вот это самое утро окажется последним для меня под родительским кровом? Но и отступать уже некуда…»
«Андрюш! Пора вставать! Завтрак на столе простывает!» «Да я уже и не сплю вовсе! Сейчас, только сполосну лицо и приду в столовую!» После завтрака отец в самом благодушном настроении жестом пригласил его выйти на веранду подышать свежим воздухом. «Вот оно! – мелькнуло в мыслях у сына – Теперь или никогда…» На открытой просторной веранде стояла всё та же, привычная взгляду, старинная  плетённая мебель: несколько круглых небольших столиков, диванчик и три внушительного размера кресла-качалки, в которых так приятно было когда-то сидеть в тишине читая или размышляя о чём-то, как теперь казалось, совсем неважном, чего уже и не помнил вовсе… Вот и сейчас он машинально плюхнулся в одно из них, мучительно раздумывая с чего бы начать волнующий и такой важный для него разговор…

«Ну, сын! Чем думаешь заниматься дальше? Есть что-либо на примете или как?» «Есть! Конечно, есть! Как не быть… но я хотел бы поговорить с тобою пока не об этом…» «Вот как!? И о чём же?» «Отец! Я прошу тебя выслушать меня, но только спокойно! И независимо от того, понравится тебе то, что ты услышишь или нет, пожалуйста, не сомневайся в том, что я очень люблю вас с матушкой, и мне будет бесконечно горько и безмерно жаль если я вдруг стану причиной ваших огорчений!» «Ну-ну… ты пугаешь меня, сын… Представить себе не могу, что бы ты смог такого совершить, что заставило бы меня усомниться в твоих чувствах к нам с матерью… Хватит говорить загадками да экивоками,  мил друг! Давай-ка по-мужски, прямо и начистоту: что натворил? С чего вдруг сидишь и краснеешь, как девка на выданье? Уж не влюбился ли ты часом в кого? А?»

От этакой проницательности отца Андрея и вовсе всего как жаром окатило, а во рту пересохло, как в старом заброшенном колодце – слова вытолкнуть невозможно… Он молча смотрел на безудержное веселие родителя и не знал, как ему быть дальше… «Да, отец! Я полюбил…»
«Так это же просто замечательно! Вот мать-то обрадуется! Она мне все уши уже прожужжала: пора сыну невесту подыскивать! А ты вона! Хват, ей-Богу, хват! И кто же она, твоя разлюбезная-то? Какого роду-племени?  На чей двор сватов засылать будем?» От охватившего восторга, Макар Порфирьевич вскочил молодецки с кресла и крупными размашистыми шагами принялся измерять длину веранды. А потом, открыв дверь в комнаты, громко позвал жену: «Мать! Слышь-ко? Бросай там свои хлопоты да иди-ка к нам: новость-то у нас какая!» «Иду, иду! – отозвалась та, появляясь уже на пороге –И что за новость?» «Да вот пусть он сам тебе всё и расскажет! – весело улыбаясь,взмахнул рукою в сторону сына – Влюбился, можешь себе представить? А? Как оно тебе? Без твоей помощи нашёл себе подружию по сердцу! Вот только молчит чего-то, не говорит кто же она такая будет? Не наче, как королевишна из заморских стран? Андрюх! Ну признайся вот хоть матери, коль мне не хочешь: королевишну собрался за себя взять?» Андрей,опустив взгляд в пол, молчал… Молчал, точно так же, как тогда, в далёком теперь детстве, когда бывал в чём-то виноват или не бывал, а только не умел ни оправдаться, ни признаться, и точно также, как тогда, злился и проклинал свою нерешительность, кляня её самыми распоследними словами, но про себя, не решаясь выплеснуть их наружу… Но только сейчас, глядя на возникшее из ничего веселье бесконечно дорогих ему людей, внезапно подумал: « А, может, всё и обойдётся! Может, это я себе всё напридумал? Вон как они радуются за меня! А – была, не была! Скажу – и будь, что будет!»
«Третьего дня я обвенчался с дочкой отца Иппатия Софьей! Мы стали мужем и женой и сегодня в два часа по полудню она приезжает ко мне из Петербурга. Я должен буду встречать её на вокзале, чтобы потом представить вам!» «Что?! Кто?!» - прогремел голос отца. И веселья как не бывало вовсе… Мать, зажав ладонью рот, в ужасе свалилась в подставленное сыном кресло.

«Как ты мог так поступить с нами? И – за что?!» «Отец! Мы любим друг друга! Вы же совсем её не знаете! А как только познакомитесь ближе, то не сможете не полюбить её, как не сумел и я! Я не знаю в чём причина такого вашего неприятия, что так разругало вас с её родителями, но мы-то с Софьюшкой в том не виноваты! Полюбите её, как любите меня и она ответит вам тем же! Она носит под сердцем плод нашей любви, и дороже её для меня нет никого на свете!»
«Ну, что же? Ты сделал свой выбор сам… Пеняй за него только на себя… Никогда, слышишь меня, никогда никто, ни один человек из того семейства не переступит порога моего дома! Решение за тобой: ты или с нами, или нет… Два раза повторять я не буду и слов на ветер не бросаю… Всё! Выбирай…» И ушёл… Ушла, продолжая рыдать, и мать…

Андрей остался на веранде один… «Я знал, Господи! Я знал…- пульсировала нестерпимая боль в висках – Я знал…» Слёзы обиды и горечи, непонимания катились по небритым его щекам, скатываясь по подбородку на воротник такого неуместного теперь мягкого домашнего комфорта в виде халата… Нужно было принимать решение… До поезда оставался час с небольшим… Теперь уже независимо от того, как воспримется новость в семье любимой, предложение Лёвушки – тот спасательный круг, который нельзя было ни в коем случае выпускать из рук… «Кстати, как я мог забыть? Ведь, он же приезжает вместе с Соней одним поездом! Это более, чем удачно! Переночуем в его городском доме, а завтра, в зависимости от того, как её встретят, отправимся в деревню… Ничего не попишешь… Отца не переупрямить… Да и не буду я этого делать! В конце концов, разве я не его сын? Я не менее его горд… Не пропаду! Пойду-ка я собираться, благо чемодан не стал распаковывать… Надеюсь, платье-то моё он отбирать не станет…»

Никто и ничего у него не отбирал, но и проводить никто не вышел… Захлопнув за своею спиной дверь родительского дома, Андрей тем самым, пусть и не подозревая этого, распахивал другую в неведомый мир и неизвестную ему пока взрослую, самостоятельную жизнь, в которой ответственность за любое сказанное слово  или совершённый поступок нельзя было переложить на чьи-то ещё плечи: за всё, что будет происходить в его семье, отныне отвечал только он сам!

Софьюшку встретили и проводили почти точно также, как и самого Андрея, обозвав шлюхой и навеки отлучив от дома… Он ждал её в условленном месте на одной из укромных лавочек в наиболее тенистом углу липовой аллеи. Увидел ещё издалека, что идёт она вся зарёванная и с тем же чемоданом в руках. Всё понял без слов и совсем ненужных объяснений…