Крылышки бабочки одним файлом

Папе.

Был тонок неровный берег
С той стороны реки,
Пчела облетала клевер
И васильки…

Мне было тогда…(не важно)
День был звеняще чист.
Пилотки у нас бумажны -
«Известий» лист.

С тобой мы жуем травинки,
Смотрим на рябь в воде,
Трава отдает горчинкой
Тебе и мне.

И счастье летает низко.
Впрочем, не в этом суть…
Мы близко к нему, так близко!
Нельзя спугнуть!…

Сидим мы, коленки – в небо,
В синих трико - твои,
Моя – чуть разбита левая
И чуть кровит.

Вокруг все так тихо, слышно,
Как лепестки хрустят...
И каждый твой вдох, мой выдох -
Почти сквозняк…

И речка по-детски жмется
Прямо к ногам отца,
Тропинка вдоль речки вьется
На небеса.

Мне было  еще... (гадаю)…
Тучки с холма ползли…
Мы счастье тогда поймали,
В руках несли.

2004


Погост.

1

Так длинно вытянуто поле,
На выдохе – длинней и горше.
Как сотни сморщенных горошин
Упали плиты в изголовья.

Здесь дождь, раскаченный ветрами,
Сечет виски заметно глубже,
Здесь тучи тонут в черных лужах
И вздрагивают пузырями.

Здесь клочья спутавшихся веток
Березок пепельного цвета,
В березах тех какие лета
Выводит ворон черных деток.

2

Я знаю, тебя здесь нет!
Здесь слезы граниты лижут.
А ты высоко, где свет,
Несоизмеримо выше!

И если глаза – в рассвет,
И радужку небо слижет,
К тебе я не стану, нет,
Ко мне ты не станешь ближе.

Рукой растрепав цветы,
Пригладить теплом ладони,
Так сильно горчит язык,
И невыносимо больно.

3

А ты меня звал «пилюлька»,
(Ласково так…, …Господи…)
А я стеснялась на людях,
Думала, что, мол - «взрослая»,

А я тебя просто «Папка!»
Часто сидели молча мы.
Сложилось, что оба как-то
Были неразговорчивы.

Ты нужен мне, папка, нужен!
Вскрыв небеса постылые,
Февраль забирает души
Самые легкокрылые.

2004


Время "Тува". Хову-Аксы.

Украшен горными рюшами
Поселок, посыпан инеем,
И кажется проутюженным
Здесь небо и темно-синим.

Барак наш грешит неровностью,
Особенно вертикалями
Направленных в небо плоскостей
С несущими стены гранями.

В нем окна зевают заспанно
Дырявыми ртами форточек.
Луна в них такая ясная
Глядится январской полночью.

Застывшая потной градиной
Звезда на «ковше медведицы»
Дрожит при моем дыхании
В стекло, и упрямо светится.

К утру словно отполосканы
В бездонной до сини пропасти
Небес голубые простыни,
Замерзшие в невесомости.

Мороз раздает пощечины,
А воздух - густой, как патока!
От этого, иль еще чего
Мне очень хочется плакать…

2004


Время "Тува". Весна.

Пахла хвоя остролистая
Лиственниц,
Небеса, как боль зализаны,
Высились…

На цингою расшатанных
Сосенках
Таял снег в незакрашенных
Проседях.

Чуть дрожал на мохеровых
Веточках,
На ладонях и нервах их
Мелочью.

И багульник черешневым
Оползнем
Полз по скалам в валежника
Волости,

Где река без сомнения
Прочего
Расписалась сиреневым
Почерком,

Где шаман незнакомыми,
Местными,
Гнал снега потогонными
Средствами.

2004


Время "Тува". ***

И все ж она была мала,
И солнце ей казалось красным,
Когда рвалось в горах фугасом,
Едва касаясь их, едва…
 
И тлела розовая грань
Далеких гор, поднявших парус,
И уплывали, ей казалось,
Они в распахнутую даль
 
К другим, далеким берегам,
Где ночь не кружит по-вороньи,
Где звезд не садят всю обойму,
Навылет, чтоб горели там.
 
Она была еще мала.
Тринадцать - хрупкая скорлупка.
А небо падало так гулко
В траву испариной с утра.
 
Она была еще мала.
И мира было мало. Мало!
Мечты и слезы – в одеяло,
И мама завтракать звала…
 
Но даль… - она умела ждать…
Мои дороги, перегоны...
Двойную строчку под вагоном
Теперь уже не разорвать.

2005


Звереныш мой, найденыш мой, воробушек…

Звереныш мой, найденыш мой, воробушек…
Ускользаешь мимо пальцев, между пальцами,
Я ловлю тебя по зернышку, по перышку,
Я приглажу, все исправлю, все наладится.

Я сожму тебя в ладошках, птаху малую,
(Ты со стрижкой на воробушка похожая)
Ну зачем ты завернулась в эту старую,
В эту черную обиду белой кожею?!

Проплывала мимо тучка (плохо плавала),
Задержалась отдохнуть над нашей крышею,
Только брюшком зацепилась и проплакала
Над пропавшими дырявыми штанишками…

Ну а мы с тобой в заплатах наторевшие,   
В эту ночь до полнолунного Везувия
Дай мне перышки твои заледеневшие,
Отогрею их своими поцелуями…

2005


Зарисовка без названия

В позе волчьей сосали луну,
И текла молоком топленым
Та луна по каемочкам губ
И по темно-еловым кронам.

Нам сводило сердца январем,
А Сочельник ерошил спины,
И неоновым лил фонарем
Свет лобастой цветной витрины.

И мерещился мамкин живот,
Наверху…  Аккуратно стрижен…
Ткнуться мордой лохматою мог,
Каждый мог бы… будь он поближе…

Мы решили совсем не смолкать,
И скулили, смотря как кружат
В небе капельками молока
Ледяные ошмётки стужи...

Расплескавшись, погасла луна,
Но намного, намного позже
Всех собрав в заскорузлый рукав,
Долго грел нас и плакал сторож...

2004


Моей принцессе.

«Я – взрослая, снимите бантики!
И звать меня пора по отчеству!..» -
Шептало так в пижамном фантике 
Ее курносое высочество,

Мечтал подпрыгивать кузнечиком
Средь мамо-папского сообщества
Курносый нос с начала вечера
Ее курносого высочества.

«А сон – совсем процесс губительный - 
Он порождает одиночество!…» -
Так заявляла обвинительно
Ее курносое высочество.

А ночь плыла, плыла корабликом,
И месяц в нем на месте кормчего,
А в теплом трюме, трюме байковом  -
Ее курносое высочество.

И лунный киль делил мозаику
В астрологических пророчествах   
На дольки сдобные для заиньки -   
Ее курносого высочества.

О крышу дома терлось облачко,
Мурлыкая, помимо прочего,
И улыбалось во всю мордочку
Во сне курносому высочеству.

2005


Когда дотлеет...

Когда дотлеет занавес небес,
И будет темень, как у негра в жопе,
Мне пулю в лоб предложит старый бес,
И чтоб не кашлял, с молоком боржоми.

Я без тебя. Здесь стрелки на часах
Как циркулем обводят циферблаты
Который год, и тикают впотьмах
В расстреляный висок гомеопатно:

По грамму, по какой-то ерунде…
Секунды боли тают порционно
Под тем ребром, где память о тебе
Живет и копится тоскою многотонной.

Нет ни лица, ни запаха, ни снов,
Лишь ветер носит белые метели,
Которые о стекла бьются в кровь…
И женщина лежит в моей постели.

И лист бумаги, вспоротый пером.
И жизнь моя, где верх взяла ничья,
Когда я крепко запер под ребро
Тебя, а ты ушла ко всем чертям…
 
И скоро ночь, и с ней моя тоска…
Жена укроет ватным одеялом,
А старый бес нагреет молока
И разведет боржоми, окаянный.

 2006


Так память...
 
Так память превращается в архив,
Где кто-то растревожил все закладки,
Бесчисленные поводы заплакать
По ходу жизни и по мере сил.

Так запах превращается в апрель,
И хочется так жить, чтоб не итожить,
И даже подружиться с Сыном Божьим
(Когда еще дружить, как не теперь!)

Навстречу выйти в пестреньких сабо.
-Ты хочешь счастья? – Счастью аллилуйя!
(В его губах, таящих поцелуи,
Так многое похоже на любовь!)

Так небеса, вместивши рыжий ком,
Проплачутся, обжегшись адресатом.
Так набухает почка, рвется атом!
И грудь так сладко пахнет молоком…

2008


А крылышки у бабочки...

А крылышки у бабочки летящей
На ощупь словно ушки у младенца...
И вечер пахнет нежностью щемящей,
И слышно сердце. Собственное сердце,

Считающее август оголтело.
Ах как же скоро солнце нынче стынет!
В касаньи рук мое как глина тело,
В движеньи губ твое как выдох имя.
 
Фарфоровым слоненком круглобоким
Луна бредет в небесные саваны,
И в звездный плес обмакивая ноги,
Роняет след молочный ли, сметанный.

Подол берез наполнен медяками,
Их мелочь щедро сыпется на плечи,
Пугливый мотыльковый оригами
Бросается в слепую бесконечность.

Его пыльцой дрожит в ладони ветер,
Безвременность горит в лампадках звездных.
Так счасливы бывают только дети,
Пока все понарошку, несерьезно.

Клубочек счастья с ниточкою длинной
Свернулся эмбрионом здесь на травах,
И тянутся березок пуповины
Туда где ночь рассвет родит кровавый,

Где высажена стеклышком витринным
Из рамы горизонта дышит бездна,
Где ничего на ход вперед не видно,
Но слышно сердце. Собственное сердце.

2008