Бродский в Ялте

ОДНО НЕОКОНЧЕННОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ ДЛЯ ПЯТИ ЧТЕЦОВ.


Седьмого января, в начале года,
Была в Одессе ясная погода...

Мой старший брат и младшая сестренка
Со мною вместе строили бабенку,
Точнее, мы с сестрой катили ком
Из снега, чтобы брат его потом
Воздвиг на предыдущий… 


1.
Седьмого января, в начале года,
Была в Одессе ясная погода…

А в Ялте был туман, и Бродский грустный,
Невестой преданный, но преданный искусству
Словесности, он сочинял поэму
О Ялтинском убийстве, и измену
Маринину переживая с чувством
Каким-то смешанным, он ел капусту,
Заквашенную тем аборигеном,
С которым водку пил, и по колено
Увязший в омуте воспоминаний,
Едва удерживаясь от рыданий,
Он нож вонзил в солёный огурец,
Произнеся отчетливо: «Творец
Всего и вся, пошто меня ты бросил
В объятья этой женщины, и вёсел
Лишил мой чёлн?» – и огурец как горец
Располовинил гордый стихотворец.

Его ж дружок, без имени и тёщи,
Упавшей половинкой огурца
Разбужен был, и силясь двинуть мощи
Свои туда, где крохи холодца
Взор отличил его из всех предметов
Доступных глазу, слабо промычал:
«М…М…» «Марина!» – дико наш поэт вскричал
От ужаса увидеть ту, что где-то
В сей полуночный час должна быть там,
Где нет его, а есть, быть может, кто-то,
С кем можно разделить и сон и что-то,
Что он не смог, как ни пытался. (Дам
Любить – не то, что огурец разрезать
Иль сделать сына, написать сонет
Иль двадцать кряду, чтоб любовь зарезать,
Точнее, память о любви на нет
Свести, как дворнику смести с асфальта
Листву опавшую с деревьев, как
Снести противника и сделать сальто,
Или свести с ума себя, да так
Чтоб не вернуться.) Бедный наш Иосиф,
Пиджак на плечи даже не набросив,
С ножом в руке и полуогурцом
В другой, в туман отважным молодцом
Вмиг выскочил за дверь…

2.
                Да вовсе нет.
Ты всё напутал. В Ялте падал снег.
«Снежинки, проносящиеся мимо» –
Тому свидетельством. Необходимо
Быть точным и правдивым в описаньях.
Вот образец, достойный подражанья:

Седьмого января, в начале года,
Была в Одессе ясная погода…

А в Ялте падал снег и падал пьяный
В сей мокрый снег, лицом румяный
От выпитого алкоголя, Бродский,
Невестой преданный когда-то плотски,

И другом он – но преданный искусству
Словесности, писал стихоновеллу
О Ялтинском убийстве, и измену
Маринину переживая с чувством
Каким-то смешанным, он ел капусту,
Заквашенную тем аборигеном,
С которым водку пил, и по колено
Увязший в омуте воспоминаний,
Едва удерживаясь от рыданий,
Вдруг нож вонзил в солёный огурец,
Произнеся отчетливо: «Капец
Тебе настал», – и огурец как горец
Располовинил гордый стихотворец.

Его ж дружок, без имени и тёщи,
Упавшей половинкой огурца
Разбужен был, и силясь двинуть мощи
Свои туда, где крохи холодца
Глаз отличил его из всех предметов,
Доступных взору, слабо промычал:
«М…М…» «Марина!» – страстно наш поэт вскричал.
И сочинитель будущих сонетов
К Мари Стюарт проснулся.

3.
                Вовсе нет.
Ты тоже всё напутал. В Ялте снег
Давно прошел и даже весь растаял.
Как, впрочем, и в Одессе. Начинаю:

Седьмого января, в начале года,
Была в Одессе скверная погода...
Такая же, как в Ялте и в душе
У Бродского…

4.
Седьмого января, в начале года,
Была в Одессе ясная погода…

А в Ялте был туман и был там Бродский,
Невестой преданный когда-то плотски,
Теперь вдали от этой женщины, которой
Он сделал сына, но не стал опорой,
А стал изгнанником, и южный ветер
Его давно себе уже наметил
На развлеченье, и теперь за дело
Задул на путешественника смело.

«Лети, лети, мой Йосиф, через море
На радость ветру (и себе на горе).
Душа легка и тело невесомо!
Нет у тебя жены и нету дома.
Взлетай, взлетай… Ну что же ты, упрямец!
Зачем плечам твоим тяжёлый ранец,
Набитый горсточкой земли родимой?
Свободным будь! Поверь, необходимо
Дружить поэту с ветром. Ну же, ну же!
Я отнесу тебя туда, где стужа
Январская и женщина с ребёнком,
Игравшая с тобою, как с мышонком
Играет кошка, коготки впивая
В живой свой мячик, «мячик» истязая,
Тебя оставят». Но поэт не слышит
Советы ветреные…