Таинственный зов

Таинственный зов               
 
Поэма – Мюзикл               

Действующие лица:               
Седлак Андрей Семёнович - садовник
Таволгин Александр - архитектор
Ривелин Сергей - строитель
Зимин - преподаватель техникума
Вика - учительница
Тамара – геодезистка
Аруна Чандок – индийская певица и танцовщица

Действия происходят вблизи Боровского
Лесного Техникума и Щучинско-Боровской
Курортной зоны.

Пролог:               

Горы глядят на равнины 
и ветер тоскующе пьют.
Как замков немые руины,
древние скалы встают. 
Всё запахом сосен залито.
Повсюду ликует весна.
И чаши прострела раскрыты.
И поступь легенды слышна.
Но север метелью жестокой
майские дни зачеркнул.
Цветы на ветвях одиноко
чернеют. Но зимний разгул
стихает... И солнце печально
смотрит на листья поблёкшие,
на травы от снега продрогшие.
Белое платье венчальное
в слякоти черных дорог.
Окончен весенний срок.
Накинулось жаркое лето
на вновь зеленеющий луг.   
Исчезли навечно приметы
недавних лишений и мук.




Часть 1 Teil 1

Глава - действие 1

Таволгин пишет Ривелину:

Горы укутали свои
тяжёлые головы
в серебряные от снега
сосновые воротники.
Горы уснули –
им тепло.

Друг мой, друг мой!
Меня тревожит зов,
прозвучавший много
месяцев назад. 

Здесь у подножья гор,
в летней роще
с тёмно-зелёной хвоей
заигрывал знойный луч.
Ручей, добросовестно камни моя,
падал со скалистых круч.
Бодро булькал он в низкой траве
цветастого в бликах ущелья.
В душе моей
царило успокоенье.

Вдруг!
В сочной зелени солнцесплетений
раздался манящий зов.
Остросладостное мгновенье
пульсировало вновь и вновь.
Кто меня звал?
Кто меня звал
в таинственной чаще?
Кто это,
призывно кричащий?

Друг мой, друг мой!
Вероятно, это неведомая мне
и зов её
таинственный
и страстный
уж захлестнул меня волною
тёмно-красной.


Прошло время.
Таволгин встречает Ривелина

Сергей:

Что ты писал мне, интересно.
Возможно, этот зов содержит указание
для твоего следующего шага в жизни.

Другим я был.
Ты помнишь, Саша?
Но нет. Я прежде мало
с тобой встречался.
Когда семнадцать зим
осыпалось снегами,
я был весь как во сне.
ничто меня так сильно
не влекло как то,
что мы теперь
уже любовью называем.
Ты смеёшься?

Саша:

И над тобой и над
собой немного.
Мы говорим всё о
прошедшем. "И юность 
светлая осталась позади!"
Как будто мы  с тобою старики.
Но продолжай.

Сергей:

Ты прав.
Всё ж выслушай. В те дни
не думал я о грустном
и печальном. Солнце
палило жарче. И блаженство
всё больше наполняло грудь мою.
Зрение моё вдруг изменилось.
Не знаю. Весь мир казалось мне
был полон розового света. 
Хорошенькие женщины тогда
во мне будили страстное желанье,
желание любить.
И думал я, чему же посвятить
всю жизнь свою.
Иль стать художником, поэтом,
иль кем-нибудь ещё?
Пошёл я наугад. И стал...
строителем. Быть может
во мне совсем другое зрело?

Саша:

Волнуешься. И сбивчив твой рассказ.
Да. Рано перед нами
встаёт неумолимый выбор
цели. И это хорошо.
Но поздно зреем мы.
Ещё ты говорил о женщинах.
Чему же научили gesprochen.
они? Желание любить?! 
Дружище, это ведь не ново!

Сергей:

Теперь, но не тогда.
Тогда - совсем другое дело.

Саша и Сергей уходят.

Глава - действие 2

Лес около Щучинского озера.

Старик, опираясь на посох,
вдоль по аллее спешил.
Было свежо и росно.
Туман предутренний плыл
над зарослью чертополоха,
над чёрным скользил прудом.
Ни шёпота и ни вздоха
не было слышно кругом.
Как будто природа решила
ночи уход оттянуть.
Кому же она разрешила
сладостный сон стряхнуть?
Шёл он тропинкой привычной
полон тревожных забот.
Он совершал обычный
утренний свой обход.

Эйнштейновский лоб широченный 
с волнами крупных морщин.
Под ним необыкновенный
блеск из чёрных глубин.
Словно ковыль суровый,
колышется волос седой.
Без головного убора
ходил он в стужу и в зной.
Седлак - так старца звали
был больше чем садовод.
В саду его произрастали
деревья нездешних пород.

Сцена 1.
На берегу озера Щучье, на камне сидит Седлак,
седой старик и говорит вполголоса:

Шуми, шуми ненастная погода.
Над озером пусть мелко моросит.
Тяжёлые сереющие волны
пусть осень разбивает о гранит. 

Как много лет уж с той поры минуло,
когда бродил по Чехии родной.
Тогда я был наивный парень смуглый 
и в небе светил месяц молодой...

По склонам гор старинные ротонды 
взбегали куполами до вершин.
А вечером в корчме я слушал рондо 
о прелести ночующих долин.

Хромой старик играл самозабвенно. 
Закат за острым гребнем догорал.
Я каждый вечер видел неизменно –
седой Крконош* мрачно полыхал.   

(*- горная вершина в Чехии)
Незамеченный, к Седлаку подходит Александр Таволгин, в плаще и в болотных сапогах. В руках - удочка. Останавливается.

Таволгин:

Андрей Семёныч!
Что Вы здесь сидите под проливным дождём?
Уж не рыбачите ль?

Седлак (очнувшись):

Я? Нет... Да и зачем? Так, прогуляться вышел...
(придя в себя, растеряно):
А... это ты? Откуда и куда? Ah…


Таволгин:

Я рыбачил не далеко отсюда. Только напрасно. 
Погода мерзкая и окунь не клюёт. Надо бы согреться...
Придете, может быть ко мне. Мы вместе посидим, поговорим.

Старик (оживленно):

Спасибо, я приду. Попозже только.
(встаёт и уходит.)

Таволгин (один):

Каков чудак рассеянный, однако.
Сидел под ледяным дождём
и в рифму бормотал.
Но ничего. Поговорю я с ним
сегодня вечером.
Пойду. Припасено
в квартире ценное вино.
Эх! Посидим мы!
(уходит)

Сцена 2

Седлак (в лесу один):

Сойдя с высот заоблачных мечтаний,
вошёл в прохладный тёмный лес.
Хочу узнать короткие страданья
притихших зеленеющих древес.

Без всякой суеты и въедливого пота
неслышно здесь кипит великая работа. 
Качаясь рыжими стволами,
деревья мощными корнями
из почвы тянут неустанно
солёные живительные соки.
А в кронах добрых и широких
листва звучит загадочно и странно.
И вижу явственно: из каждого листа.
как из чудесного завода
струится, жизнь с собой неся,
фонтанчик синий кислорода.

Но беззащитного ствола 
коснулся холод топора. 
И тихо вздрогнула листва
и вкруг помятая трава...
Возможно саженцы тугие
на скорбном месте разрастутся.
Но кроны нежно-молодые
нескоро к небу вознесутся 
и не раскинутся шатром.
Я знаю, рубят лес для дела.
Не то и под моим пером
страница б нынче не белела...
Но всё ж, невольный лесоруб,
поднявши тяжесть топора,
подумай. Если ляжет труп 
очередного деревца.
Не будет ли потомок твой
уж ослабевший и больной
и умирающий из-за 
нехватки воздуха - глотка...

он уходит.


Во дворе Боровского лесного Техникума.
Сергей Ривелин встречает Зимина.

Зимин (идёт навстречу):


Таволгин странный какой-то.
Что хочет он от старика?
Сказали мне, что он приехал 
откуда-то издалека.

Ривелин:

Из Владивостока. Пробудет
он какое-то время здесь и потом
в Индию вылетит, в Дели.
где примет участие в форуме
зодчих.

Зимин:

Мне мало знаком он.
Скажи мне, прошу, если знаешь,
чем близок ему старик?
Талантливый он архитектор,
а Седлак бирюк-лесовик.

Ривелин:

Не знаю. Но думаю,
дело не в родственных связях
и не в профессиях даже,
а в общности взглядов и целей. 

Зимин:

Какие ж тут общие цели!
Один на блестящей вершине,
другой у подножья её.
Здесь, видимо, что-то другое.
А! Кажется, я угадал.
Нам старика предпочло   
молодое светило,
сделав тем самым 
снисходительный жест:
Мол, знайте мою благосклонность
к отверженным. Ах, лицемерье!

Ривелин:

Сколько же зла в тебе, Зимин!

Зимин:

Да! Я такой! Ха, ха! С добротой ничего не достигнешь.
Оба уходят в разных направлениях.

Глава - действие 3

В заливах озера Щучье
гранитные спят корабли.
Их мачты - скалистые кручи
флажками осин расцвели. 
Смолистые латы надев,
воспрянут прибрежные горы.
Не чужды им бурь разговоры
и звездных ровесниц напев.
Приподняты уши вершин.
И каменный ждет исполин,
когда прилетит из глубин
Вселенной желанный сигнал.

Таинственный зов прозвучал! 
Кто слушать умеет – лови
пульсирующий ток любви.

Сергей пишет Тамаре:

Впервые весной я узнал
твой след на росистой траве.
С далёких холмов долетал
твой голос как милый привет.

Спешил я на радостный зов.
Но долго я в дебрях блуждал.
Ревнивый зелёный покров
надёжно тебя укрывал.

Уже выбиваясь из сил, 
вошёл я в загадочный сад. 
И всю мою жизнь озарил
хозяйки пленительный взгляд!

Ты в городе двух царей
жила, как многие прочие.
Но у твоих дверей
краснел, робел я очень.
Я тихо медленно стучал.
В груди стучало громче, чаще.
Войдя, я внутренне кричал
от боли сладостно щемящей. 
Но внешне я спокоен был 
и подавая руку сухо,
о пустяках я говорил
чуть-чуть натянуто и глухо.
А ты в ответ мне улыбалась, 
со мной охотно соглашалась.
В ненужной скучной болтовне
досадней становилось мне.

Сказать хотелось мне другое.
Словами как сказать не знал.
В лицо, всмотревшись, дорогое,
я безнадёжно умолкал.
А ты, обрадовавшись встрече,
не знала, что и предпринять.
В твои лепечущие речи 
с трудом старался я вникать.
Я всё смотрел и замечал,
как джинсы плотно облегают
бедра волнующий подъём.
Чуть выше... сходится кругом
скрипичный девственный овал.
что всех мужчин так привлекает.
И так меня он взволновал,
что дрожь промчалась по спине.
И сразу стыдно стало мне.
Я уходил. Она прощалась глазами
цвета морской волны. 
Улыбалась она губами.
Северной нежностью они
как брусника наполнены.
В прощальном грустном взгляде
тревожный зов чарующей любви.
О, как возможна была радость
у нас на радужном пути!
Обескураженный я бросился к воротам,
сел на автобус и - скорее в лес.
Ко всем привычкам и ко всем заботам
отныне потерял я интерес.
Прошу тебя о снисхождении!
Прости моё ты поведение!
Приди, иначе чокнусь я...

Тамара возвращается к Сергею.


Тамара:

Я стыжусь тебе говорить,
что вечерние синие тени
я любила в степи проводить
до ночной горизонта ступени. 
Там мечтала я обо всём,
что тревожило и волновало...

Сергей:

Да. Природа всегда перед сном
и во мне те мечты пробуждала.

Тома:

Ты смеёшься.
Напрасно ты так.

Тома обиженна.

Некоторое время спустя
Сергей - Томе:

На удивительных вершинах
заснеженных каскадных гор
лесные прячут исполины
под шапкой мартовский задор.

До срока замерло дыханье
раскидистых смолистых тел.
Весны приемлю ожиданье
как очарованный предел.   

Во мне ликует голос милой.
Мою он волю подкосил. Mein
Чувств разрушительную силу
любимый тембр воскресил.

Не расставались мы навеки.
Ускорит время быстрый бег.
И рук тоскующие реки   
сольются жадно и навек!

В пространство нас умчит певучий
любви магический кристалл.
И будем мы, пучок созвучий,
звучать, как маленький хорал.

Помирившись, они вместе уходят.


Тамара на работе.

Солнце сжалилось и не печёт.
Тома возится с теодолитом.
Воображение, цветами увитое,
опустилося ей на плечо.

С нетерпеньем ждут
оси прямострунные. 
Ну, когда ж их разобьют
на площадке убранной?

Грациозная геодезист
замечталась верно.
Долго смотрит она, как лист
теребит антенну.

Тамара собирается уезжать в Степногорск,
куда она получила направление на стройку.
Сергей провожает её. Он пока не может её сопровождать. У него в Кокчетаве хорошее рабочее место в качестве инженера-строителя.
Он надеется, что Тамара на новом месте недолго задержится и вернётся.

Сергей говорит Тамаре на прощание: 

Смеясь, подносишь ты стаканчик
с осенней "Варною" к губам.
И шапка, словно одуванчик,
подрагивает в такт глоткам.
От скуки я бежал докучной,
искал волнующих утех.
Услышал я твой голос звучный.
И мне понравился твой смех.
Я удивлён и очарован 
и не могу себя понять.
К тебе я звуками прикован.
Их невозможно расковать
А без тебя тоска такая,
что ощущаю жизни край.
Я исступлённо заклинаю,
не умолкай, не умолкай!
Мы в мир весёлый экспрессивный
помчимся много, много раз! 
И смеха радужные ливни
пускай обрушатся на нас.

Но есть тревоги запах горький.
Улыбки он сгоняет с лиц.
Следим с кремнистого пригорка
за перелётом белых птиц.
Прощальный крик последней стаи
упал на мокрое жнивьё.
Минорный звук вдали растаял.
И замолчало бытиё.

Под небом бледным, напряжённым
такая маленькая ты.
К плечу склонились обречённо
твои усталые мечты.
И степь осенней панорамой
застыла в странном забытьи,
как сцена накануне драмы,
что в первый раз должна пойти.

Чего нам ждать, каких событий 
услышим незнакомый гул?
Эпоху радостных открытий.
иль смерча бешеный разгул.
Заря и ветер, отзовитесь!
Но нет. Не будет нам ответа,
ни символических примет.
Порыв стремительного ветра
живым дыханьем не согрет.

На проводах нахохлились пичуги.
Им извещает телеграфный гуд,
что прилетают северные вьюги,
что им, бедняжкам, оставаться тут.
И я останусь созерцать с печалью
тревожный молчаливый край.
А ты, захваченная далью,
прощай, прощай!
 
Спеши, спеши за горизонт, туда,
где степи с привкусом солёным,
где вознеслись в кипении зелёном
из страсти и бетона города.
Там нет унылых и печальных,
там юмористов большинство.
Весельчаков оригинальных
довольно тесное родство.

Твои смешинки позывные
летят сквозь ночь и сгустки тьмы, 
звезду далёкую впервые
оповестят, что живы мы.

По приезду в Степногорск Тамара сначала окунается в среду остроумной интеллигентной компании современной молодёжи. Один молодой архитектор влюбляется в неё, делает ей предложение. Тамара сперва напрасно ждёт весточки от Сергея, пишет ему, но он молчит. Тогда она в отчаяньи соглашается на брак. Но проходит немного времени и архитектор изменяет ей с другой женщиной.

Тамара опять одна и очень тоскует по Сергею, который не даёт о себе знать.
Тамара пишет ему письмо:

Отправляются в путь облака.
Не томи неизбежной разлукой!
Одиночество, грусть и тоска –
породят бесконечные муки.

Засквозит по осенним степям
серый ветер больших расстояний.
Я тебя никому не отдам!
Не хочу никаких расставаний!

Не могла я тебя удержать.
Журавлиные ночи курлычут.
Это сердце не хочет молчать.
Слушай, слушай, оно тебя кличет.

Скоро пришел следующий ответ от Сергея:
Бесконечно длинными лучами
погружаясь в снег, стоит луна.
Степь однообразная ночами
грустною бессонницей полна.
Тополь, словно серебристый стержень,
передал в эфир тоску мою.

Далеко за горизонтом снежным
ты спросонья засмеёшься нежно
оттого, что я тебя люблю.

Через некоторое время Сергей неожиданно приезжает.

Он кается, что долго не давал о себе знать. У него тоже была короткая любовная афера с другой женщиной. Но теперь
он клянётся Тамаре:


Я остановки счастья все проехал.
И на последней был ошеломлён.
Дробились звонко трели смеха.
И всё смешалось: явь и сон.

Увидел я зрачков осколки
и губ сверкающую дрожь.
Волос струился запах тонкий.
На плечи падал тёплый дождь.

Весна, апрель, дурман бурливый,
рассеянность неясных чувств. 
Поток блаженства говорливый –
Источник солнечных искусств.

Тамара отвечает:

Ты - чудодейственный кристалл,
в котором преломилась суть натуры:
Страстей ликующий накал
и частой грусти отблеск хмурый.

После этого Сергей находит в Степногорске работу и уж больше не расстаётся с Тамарой.
Немного погодя они женятся.

Первое утро в новой квартире.
Сергей Тамаре:

Лепестками, чмокнув розы распустились.
Холод неожиданно приплыл
и бутоны белые закрылись.
И напрасно я цветы укрыл,   
расправлял и гладил лепестки –
не сумел я розы разбудить. 
К буйному цветению цветки
только солнце может возвратить.
В комнате нетопленной весенней
ты уткнулась в тёплую подушку,
вся исполнена блаженства зябкой лени.
Сколько я пытался тормошить –
по утрам тебя не разбудить
даже залпом пушки.
Но нахально через занавески
солнечный поток ворвался резкий. 
Сладко чмокнув губы приоткрылись.
А глаза смешливо заискрились!


Глава - действие 4

Александр Таволгин:

Нет, никогда не увянет юность.
Не отцветёт весна,
бессмертна во мне она.
Если однажды в душе проснулась
вечной любви весна.
Я никогда не смогу отступить.
Только буду творить.

Мной постоянно владеет идея
гармонии зёрна внести в бытиё.
Мало мечтаний - их надо посеять.
Всходы мучительно долго лелеять
и подарить им дыханье своё, 
всё вез остатка. И так поступали
все, кто искусству, науке служил.



 Александр про себя:

Я как дерево в роще густой
роняю листки чертежей-поэм.
Ветер хватает их мощной рукой, 
разносит их всем, всем, всем.

Александр приступает к работе.

Поздняя ночь, тополя шелестят.
Бархатно веет тепло.
Бабочек стаи из сада летят
и залетают в окно.

Таволгин над чертежами склонился,
нервно вертя карандаш.
Саша внутренне весь озарился.
Чертит дружище наш.

В волнение он приходит.
Внезапно - взмах руки.
Вот он, ритм желанный!
Падают струны линий
на лист, как рифмы чеканные,
трепетно, ясно и сильно!

Стало прохладней, сонливей.
Саша оставил чертёж,
Лёг и заснул счастливый.
За окном же накрапывал дождь.

Утром встаёт возбуждён.
Линии последние он наносит.
Радость... сомненье... и снова вопросы.
Ходит по комнате он. 

Думает. Смотрит. И скверным
кажется здания план.
Схвачен фасад один верно.
Всё остальное же дрянь.

План никуда не годен.
Саша его - в клочки!

Александр посещает вечеринку в Щучинске, которую устроили его друзья.
Там он встречает Вику. Александр замечает, что она не в духе и говорит ей:

Изнемогая от страданий,
ты напряглась и побледнела.
Волна весёлых восклицаний
не рассмешила, не задела.

Гремит напрасно "ВЭФ Рапсодия".
Твоя гнетущая тоска,
как заунывная мелодия
звенит у белого виска.

Александр подозревает, что он тому причина. Они накануне поссорились.
Теперь он хочет с Викой помириться и  поэтому он сперва для храбрости напивается и поёт ей
старинный Романс:

Не омрачить, не омрачить
картины светлые души.
И вновь озвученной любви 
к тебе, к тебе не омрачить.

Была весна. Цвела и ты.
Под нами у скалы крутой.
шумел черёмухи прибой.
О, эти белые цветы

способны разум помрачить.
Твоя рука была в моей. 
Упругих волн твоих грудей, 
не позабыть, не позабыть!

Забыла ты. Иль помнишь всё.
Давно ушла ты далеко.
И перестала ты любить.
Но тем меня не омрачить!

Не омрачить, не омрачить
картины светлые души
и вновь озвученной любви
к тебе, к тебе не омрачить.

Вика снисходительно улыбается и подаёт ему руку.
Вечеринка продолжается.

Через некоторое время
Саша и Сергей, который вскоре улетает в Индию, встречаются и едут на Щучинское озеро.

Серёжа грустит, улыбаясь.
Саша молчит за рулём.
К колёсам едва прикасаясь,
взлетает асфальт на подъём. 

Струистые тонкие руки
дождь положил на стекло.
Сердцам накануне разлуки
торжественно и тяжело.

Друзья на "Волжанке" летели
к осенним озёрам в горах,
чтоб встретить рассвет. Забелели
уж чайки на серых камнях.

Приехав, в молчанье согласном
по берегу други пошли.
А "Волга" осталась на трассе
стоять и смотреть на залив.

Всё было в тумане холодным,
но дождь перестал моросить. 
Дышалось легко и свободно.
Должно было солнце всходить. 

Уж берег был виден напротив
тёмный и влажный весь.
За ближним крутым поворотом
кряква пела песнь.

А мгла поднималась всё выше
взмахами мягких крыл.
Чайки кричали чуть слышно.
И где-то рыбак спешил.

Была неподвижна огромна
дымчато-водная гладь.
Потягиваясь в тучах сонно,
солнце готовилось встать.

И гор обнажились срезы.
На сонной ладони воды
блеснуло широкое лезвие
сияющей белизны.

Рябь стекала дрожащая 
с солнечного клинка.
Держала его манящая
лучей бесконечных рука.

Ширилось на сабле знамя.
Упал на неё рассвет.
Кипящее алое пламя
плыло заре вослед.

Могучие звуки бились
трепетны и легки,
как будто Рихтер и Гильельс
играли в четыре руки!

Проходит несколько дней.
На опушке леса вблизи Щучинского санатория  Александр ждёт Вику, с которой он хочет проститься.

Он в раздумьи:

Дивный месяц листопад
с голых веток вниз спустился,
скинуть с плеч поторопился
медноблещущий наряд.
Совершенно обнажённый,
ароматом напоённый,
побежал он по полянам,
по кустам и по оврагам.
Всюду ночью он мерцал,
как лазоревый кристалл.
А к утру он замерзал 
и на ветках оседал.
Не понравилось ему
мёрзнуть голым на ветру.
Гуси к дальним южным странам
шли последним караваном, 
видят: мёрзнет листопад. 
Чтоб спасти его от горя,
унесли его за море.
Белый месяц снегопад
только этому и рад.
Замелькал, похвастал вскоре
горностаевым убором.

Эту сказку вспоминая
улыбнулся про себя я.
оглянулся. Лист кружил.
Где-то ветер тонко выл,
как голодный волчий сын.
Листопад в лесу шуршал.
Но спускаться он с вершин
только, только начинал.
Долго по лесу кружил я,
повторяя нежно имя 
милой девушки моей. 

Появляется Вика.
После пылких объятий, Александр сообщает Вике о своём окончательном решении, уехать на много лет в Индию. Он просит её, чтобы она его в Щучинске дожидалась. 

 Вика не согласна и горько укоряет Александра:

Зачем ты собираешься в Индию?
Этого я не могу понять. Ты хорошо знаешь, что я
с самого начала была против.
Но ты жаждешь славы Архитектора и следуешь какому-то таинственному зову.  И почему ты уверен, что он исходит из Индии, а не из ближайшей окрестности. И почему ты хочешь надолго меня оставить одну? Значит тебе всё равно, как я тут буду жить!
Ну что ж прощай! Желаю тебе удачи на чужбине!
Я всё ещё надеялась, что ты передумаешь! Но раз так, то я тоже завтра же уеду отсюда, куда глаза глядят! Прощай! Можешь меня не провожать!
 
Она убегает. Александр пытается её догнать, но она выбегает на дорогу, останавливает проезжающую машину и уезжает.


Часть 2
Индия

Александр Таволгин приезжает
в  Бенгалию. Там он встречается с раджой Джотто, который даёт ему задание запроектировать Дворец в честь Рабиндраната Тагора. Александр соглашается. Он берётся за работу и в свободное время обучается пению и игре на Ситаре, индийском струнном инструменте. При этом он влюбляется в свою учительницу Аруну Чандок, которая не только мастерски играет на инструментах, но и танцует и поёт.

Александр поёт и играет для Аруны
   
Пел Баради, пел
в песнях о любви,
как влюбляется Чакор
в лунные лучи.

Эти песни про любовь
живы до сих пор.
раздаётся синий зов.
то поёт Чакор.

В руки я возьму ситар,
устремивши взор
на гирлянду песен дар,
что создал Тагор.

В полдень дождливый отрадный 
Бокул зацвёл сребролицый.
Вина звучит... На веранду
выйди скорей, танцовщица.

Нос твой как лотос ночной
в чарующем сне лепестков. 
Рот твой - Малати бутон
из песен возводит чертог. 
Чудное тики на лбу
парит над крылами бровей.
В блестящих огромных глазах
дрожь могучего Ганга
и тайна бенгальских ночей. 

Вся ты в браслетах звенящих,
в движеньях загадочных странных,
вся излучаешь желанье 
и трепет любви!


Аруна:

Чужой пришелец, извини!
Но я тебя не вызывала!
Тебя экзотика влекла.
И по ошибке к нам подался.
Волнует Индия тебя
И ослепляют твои чувства!
Внесём мы ясность теперь:
Иди сегодня ночью в лес.
Там ты услышишь вещий зов.
Знай: Это вовсе и не я!
Зовёт тебя любимая,
Ту, что на родине оставил.
А я в другого влюблена!
Посланник звёздный ждёт меня!
Спешу к нему я на свиданье!

Аруна Чандок спешит на свидание со звёздным паладином, которого она с помощью заклинаний вызвала в Шаловой Аллее вблизи местечка Шантиникетон:

Обитель мира - Шантиникетон.
Бессмертному Тагору мой поклон.
В тени могучей шаловой аллеи 
вдыхаю я поэзии озон. 

И ритм стучит и просится в полёт.
Я чувствую - Вселенная зовёт.
По-Моцартовски строгое пространство
в согласном хоре времени поёт.

Блуждают сотни лет лучи светил.
Их острия кто ночью не любил!
Но нет прямых путей и света путь извилист.
Неслышный бег ко мне он устремил. 

Поток фотонов - гибкая стрела
пронзила мрак и в грудь мою вошла.
И раненое сердце защемило –
Звезда любви мишень свою нашла!

В листве просветы с четырёх сторон,
сияла ночь сквозь тысячи окон.
Без памяти я счастья ожидала – 
В конце аллеи появился он.

Желанный мой! Бегу, бегу к тебе!
Как на светильник я бегу к тебе!
И трав и звёзд опутали нас стебли.
Во мне ты весь и я в тебе, в тебе!

Таволгин посетил джунгли, услышал опять таинственный зов. Но на этот раз он узнал по голосу зовущую. Таинственный зов пришел не от Аруны, а от Вики. Это он раньше ошибался, поскольку он не включал своё подсознание. И Вика, наверное, тоже посылала свои сигналы подсознательно Александру ещё с того времени, когда она с ним ещё не была знакома. Таволгин вскоре покидает Индию и возвращается домой. Он снова посетил горный ручей, который впадает в озеро Щучье. Там он подсознательно зовёт Вику и в ожидании поет:

В ущелье вода совершает набеги
на заросли колкой шипики.
И рдяные гнутся печально побеги.

Когда уж закрылись вагонные двери,
о вечной разлуке заставив поверить, 
я еле сдержался от крика.

Загадку с туманным началом
и ясным блаженным концом
решить не сумели мы,

в глазах так прощально качалось   
подрубленное деревцо...
Расстаться с тобой - это дико!

Луна неслышно скользит за тонкими стволами сосен и берёз.
Рядом слышна приглушённая музыка волн. Таволгину показалось, что
луна тоже поёт:

Нет.
никто не узнает.
Нет.
В молчаливом море плыву я
и всю ночь до рассвета тоскую.
Над волнами ветвей и стволов
я должна проплывать без слов.
Нет.
Не спрашивай.
Нет.
Ничего не услышишь
в ответ.
Но в осеннюю ночь я пою.
Между тучами быстро бегу.
В полыхании жёлтые перья
я роняю на кроны деревьев.
Нет.
Не спрашивай.
Нет.
Если спросишь,
шепну я в ответ:
Это малые
луны висят
и в надежде
на бессмертье
ГОРЯТ!

Александр вспоминает о Вике:

В струистом водопадике волос
меня чуть-чуть не утопила.
И то ли в шутку иль всерьёз 
"до завтра", тихо говорила.

Глаза лучистые вразлёт 
этюд создали уникальный.
Пусть ты ушла. Но он зовёт,
вернее звал, как берег дальний.


Появляется Вика. Таволгин крепко её обнимает. Они поют:

Сойдя с осенних гор,
увидела картину:
Ликующий простор,
за озером - долина.

На светлом берегу,
у голубой дороги
твоих познала губ
грядущую тревогу.

И снова, и опять
штурмую я отроги,
чтоб вместе испытать
желанную тревогу.

Таволгин:

Ну, теперь я нашел действительно ту, которая вызывала меня через пространство и время! Это ты, Вика! Надо было мне с самого начала следовать совету старого садовника Седлака. Он сказал мне однажды, что я должен более внимательно слушать таинственный голос в лесу. Но только Аруна Чандок убедила меня в том, что не надо было посещать Индию, чтобы убедиться в моём неправильном выборе. 

Вика:

Вот видишь! Хорошо, что эта индианка направила тебя на путь истинный! Когда мы ещё не были знакомы, мой любовный зов  бессознательно проносился через растительный мир и достиг твоих ушей. Эта волшебная передача вестей на расстоянии мы обязаны садовнику-магу Седлаку. К сожалению, он недавно ушёл в мир иной.
 
Эпилог:

В дендросаде имени Седлака близ Боровского лесного техникума

Сад открывался чудесный счастливого путника взору.
Иней искрился на иглах разлапистых елей.
За ними чуть слева склонилась печально и тихо
кофейные ветви раскинув, берёза с Востока.
Далее - буйная рощица клёнов ясеневидных
почти оголенные, листья бросая,
беспечно зимы дожидались. А далее
ясень кивал краснокудрой вершиной, как флагом.
Стайка молоденьких лип с испугу к нему прижималась.
Дуб возвышался над всеми размашистой кроной.
К нему приближалась ветвями и станом упругим
черёмуха Маака. В застывшем смятеньи,
не зная куда приклониться, стояло отдельно
дерево в бархатной шубке пробковой заморской.
В трепете страстном осины скидали одежды.
Возле осин колыхались рябины устало.
Алые гроздья с ветвей отягчённых свисали.
Яблоньки-дички повсюду кудрявились пышно.
Капельки крови у них сияли на тоненьких пальцах.
Ниже - лох узколистный стайкой толпился.
Был он как снег золотистый рассыпан под липой.
Красными стрелками брызгал шиповник колючий.
А впереди перед стенкою стрельчатых елей
густозелёная туя невинною змейкой
ввысь извивалась, надгробье ревниво скрывая.
Седлак здесь спит - онователь чудесного сада.
Вечнозелёный венок - вечно достойный удел!

1967 - 1969