280. Венок сонетов. Построчье

                «Вот и всё. Никаких отречений».
                Владимир Ярцев

                1

Живём мы не без сметки и чудес,
погрешности дозрения латая,
о светлом, как и принято, мечтая
и – выше туч – надеясь на прогресс.

И мира всем достойного желая,
к работе обретаем интерес.
Но давний тот раздор, что сивый бес,
как прежде, заплутавших нас сбивает.

Нас свет уже в безволье уличил.
Кузнец Вакула будто не учил,
как нечисть усмирять без протокола.

Но нам куда привычнее гадать,
чем по веленью сердца поступать,
с размеренностью тонкой и не полой.

                2

… С размеренностью тонкой и не полой,
за валом наседающей молвы,
сбирались в путь правители-волхвы,
предвосхищая новые престолы.

Блестели, запотев, немые лбы,
молчали репортеры однополо.
Но креп вопрос, что солонцы-подзолы
и матерел, что идолы-столбы.

А после пир случился у послов,
попутно разделив свой Отчий Кров,
сияли – москали, хохлы, монголы…

И их не смог бы тут же упрекнуть
весь человечеством пройденный путь
и современник ладный и веселый.

                3

И современник ладный и веселый,
за светом поздних солнечных погод,
не обрывая прежней жизни ход,
стал разбирать препятствий частоколы.

И из Европы, пусть не без хлопот,
приветствуя досужие приколы,
и шмотки и мясные разносолы
уж  ч а с т н ы й  доставлял Аэрофлот.

И прижилось. И так за днями сталось –
кто преуспел, кто сбил охотку малость,
кто справил крест, не выдержав тот стресс.

Но бой народ – достойные челдоны –
и ваучеры помня и талоны,
не потерял к открытьям интерес.

                4

Не потерял к открытьям интерес
и ваш слуга, за то не прав от части,
что исподволь бежал высокой власти
иных забот, с Парнаса ли повес.

И где судьба слала во след несчастье,
не принимал на веру сей процесс,
что опустил примата в темный лес
и человеком вывел сквозь ненастья.

Расхожим смыслом не обременён,
храню я в добром сердце с тех времён
и города, где побывал и села.

И тешусь, на открытость поменяв,
летучих стрел неудержимый сплав, –
век новый не пугают бед уколы.

                5

Век новый не пугают бед уколы
и мнений разномастных кутерьма.
Заботится понять, изжить страна
движенья разворотного проколы.

Но зелень кущ не примется сама,
коль жизни скрытой не взыграют смолы,
сбивая сходу нудной тьмы осколы,
где о весне не помнит стынь-зима.

Вот бы и нам, забыв об обещаньях
и не скрепя от ложного стенанья,
не прятать от других свою вину,

и уж на деле выстоять, не каясь,
в бореньях не без пота обретаясь
и привечая на ТY страну.

                6

И привечая на ТY страну –
и оживляя принятое соло,
я дочке глажу кофточки для школы
и провожаю поутру жену.

И у виска сжимая сбой-струну,
что холода декабрьского приколы,
что строф не устоявшихся размолы,
вновь комкаю закута тишину.

О, терпкий мир разладов и добра,
когда же та приблизится пора,
где по паям воздастся нам, веселым.

Чтоб пригубить нам радость – не вину,
превознеся вскипевшего волну
и отзываясь на привет не квёлый.

                7

И отзываясь на привет не квёлый,
покоятся и присно времена.
И рать разнопишущая вольна –
и множатся и шутки и приколы.

И сборники верстаются, тихи,
не от того, что сбились в них чешуйки,
стрекоз ли крылья или дыма струйки, –
не умаляйте белые стихи!

Но, матерея, пасынки-холёны
кремлевских боссов, что плели законы,
давно перекроили боль страну –

привольно поделили государство.
И не помыслив обелять лукавства,
я откровеньем явным не блесну.
   
                8

Я откровеньем явным не блесну
не потому, что сложно откликаться –
в сомненье ли по сути разобраться
или припомнить давнюю весну,

где столько грозных строчек-сателитов,
что мне бы и поставили в вину
поднятую за встряскою волну,
накрывшую закат Мелиолита.

А ты в те дни шагала в детский сад,
и принимала новый день за лад,
цветы живые обрывать не смея.

И я по дням, замешанным под слом,
срывался обескровленным стрельцом.
Но гляну на былое чуть добрее.

                9

Но гляну на былое чуть добрее,
чтоб снова закипел во мне поток
чувств молодых, что вырваться из строк
хотели бы и думки поскорее,

чтоб и слепец увидел холодея, –
не позабыт мной трепетный зарок,
как пролетевшей юности урок,
где ямб мы уж не путали с хореем.

И заступая в рвение за ту,
доступную сегодня высь-черту,
я час от часа крепну и смелею.

И сходу затеваю, пусть не бой,
но заваруху с собственной судьбой.
И ночь взойдёт под жалящим бореем…

                10

И ночь взойдёт под жалящим бореем,
напомнить всем о постоянстве бурь.
Что наших неизменных споров дурь
в сравнении с разверзшим чрево змеем?

Но свет природа, не смиряя хмурь,
глухой к порывам тем не остается –
и за свое земное стойко бьется
и трет до блеска звездную лазурь.

И, ипостась на йоту не теряя,
мечты уже иные обретает,
где ни побед, ни треволнений нет.

И чудо тишину открыто ровно
вынянчивает среди тьмы любовно.
И вознесёт пробившийся рассвет...

                11

И вознесёт пробившийся рассвет
красу не потеснённую веками,
простор неопалимый за лесами
и инеев сквозных опрятный плед

там, где «под голубыми небесами»
притихла давней юности моей
подкова-деревенька средь полей,
пленив «великолепными коврами».

И у боров прижился город мой,
где строки обретали свет покой,
где сердце тонко трепетно стучится.

Где верил я среди потухших дней,
что выстоится в жизни и моей
тот миг, где чудо всё-таки случится.

                12

Тот миг, где чудо всё-таки случится,
предвосхитил я в сценах и часах –
и ревностно служа в страны войсках
и к чтенью умудряясь пристраститься.

Являлись строки не под ох и ах,
но с твердою решимостью пробиться
то первогодкам оживляя лица,
то звездный свод качая на руках.

Но век мелел. И мчался Новый год,
чтоб разводнить тот долгий разворот,
и не было минуты возмутиться.

И оживало у ночей лихих
построчье мерных выкладок моих,
где в окна наши радость постучится.

                13

Где в окна наши радость постучится,
к родным просторам двинулся корвет
иль поезд наш, где явь уж тет-а-тет,
что боль-ответ, сподобилась лучиться,

сквозь непогоды отрешённый бред –
где снег с дождём пытались примириться,
где души наши смели приютиться
за лучик откровений и примет,

где прошлое, откликнувшись подённо,
выглядывало тошно и стеснённо,
что школьный за портьерами скелет.

И дочки Насти ангелы явились.
И годы – в поле грозы – раскатились.
И в жизни новой отречений нет.

                14

И в жизни новой отречений нет,
а есть резон, к исканьям редкий опыт,
и хлопоты, что детский робкий топот
под солнечную залу через свет.

Готовится пусть и во мне поэт,
сквозь лопотанье ясных дней открытых,
сквозь плети, что самим коварством свиты,
жить и творить средь радостей и бед –

и сметкой пробивать невзгод заслоны,
степенному неся свои поклоны
и не теряя к миру интерес.

Ну, а тебя, читатель, уж не буду
построчьем занимать… а где же чудо?
Но дочь моя, не чудо ль из чудес!

                15

Живём мы не без сметки и чудес,
с размеренностью тонкой и не полой.
И современник ладный и весёлый
не потерял к открытьям интерес.

Век новый не пугают бед уколы.
И, привечая на ТY страну
и отзываясь на привет не квёлый,
я откровеньем явным не блесну,

но гляну на былое чуть добрее.
И ночь взойдёт под жалящим бореем,
и вознесёт пробившийся рассвет

тот миг, где чудо всё-таки случится,
где в окна наши радость постучится.
И в жизни новой отречений нет.