Сказ о Титанах Будущего

Кульков Виктор Константинович
(лит. псевдоним Петр Лирэнский)
поэт, поэзии талант прозы
рожден 13.11.1984., г Судогда


   9. 01. 2010.
   "Сказ о Титанах Будущего"        Фэнтези

1. «Сказ о Николе-титане»
Родился Никола  на равнине просторной, пребывающей в необычайной красоте, славившейся своими талантами, и было предсказано ему ещё в раннем детстве, что совершить подвиг во имя добра, и погибнет от грозной руки смерти, не избежать ему такой судьбы. Как и многие рабы, он возводил красивейшие здания-дворцы с обширными покоями, обделанные бронзой и золотом. Жил с каторжанами в подземелье, глубоко под землёю, вдали от золотого дождя счастья, прелестный тон голоса не оставляли никого равнодушным. За пение и весёлый смех рабов нещадно пороли, так как это не нравилось барину и приводило его в ярость. Спустился однажды стражник с барином, чтобы разузнать; откуда доносится, аж  до барских покоев приятный мотив речи. Испугался он, увидев мальчика, познал в нём опасного врага, приказал высечь его и заточить в ящик пустить на море, но не сделал этого, услышав предсказание ясновидящего старика-каторжанина; не высек, не сгубил раба, либо судьба готовила смерть ему не в деревянном ящике от голода, а от подвига. Такая смерть – ужасная по буйным волнам тёмного моря в чёрном ящике, который бы качало из стороны в сторону, подымая, высоко на гребни волн, шумящих вечно под красным солнцем. Считаться пропавшим без вести на чужой сторонке и то, если выжить. Много перенёс ударов плётки сирота-Никола в детстве, трудился на каторгах барина, учась ювелирному ремеслу. В летние вечера, чтоб прокормиться и на продажу для пополнения барской казны, командой в семь рыбаков,  закидывал в прохладные воды сети и ловил рыбу, путаясь в них и вытаскивая  с рыбой на песчаный брег. Поразительно закат отражался на тоскливых лицах рабов-каторжан, не окрепших косточками и суставами, треть нерослых и хилых погибала от работ и учений ремеслам, голода и болезней, Никола рос сильным и стройным при дворе барина, когда достиг юных лет. Играл мастерски на арфе, пленяя слушателей дивной окраской голоса, рассказывая под неё короткие сказки. Стал постепенно юноша выделяться среди своих сверстников; ему не было равных по ювелирному делу, игре на арфе, в ловкости и сообразительности в опасных ситуациях, красноречии. Видел барин, как его окружение всё больше и больше тянулось к Николе; кто за советом, кто с просьбой сыграть на арфе. Разгневался барин на него, видя потенциального противника. На это было основание: даже молодая, прекрасная  жена охладела к нему сердцем, предпочтя проводить время с окружением, слушая, как пленительным голосом придворный юноша, уже не раб, рассказывал под арфу истории, проводил беседы на различные темы со знатью. Ясновидящий старик за годы неволи научил его ораторству и игре на арфе. Возненавидел барин сурово, гневаясь на семнадцатилетнего юношу, который по настоянию знати получил свободу, положение и имущество. Вскоре решил барин послать в Зелёно-горящие Рощи его: убить огненную Кобру и принести кусок, снятой чешуи и сказал: — выполни поручение всего города, сверши великое дело, коли действительно ты избранный, не откажешься, не дрогнешь перед опасностью, да помогут тебе небеса.  Поглядел спокойно Никола и ответил: «Как прикажешь, выполню твою волю, будет чешуя». Далеко отправился он, покидая родной край, достигать окраины востока, найти то самое место; откуда наводила на людей ужас огненная Кобра. Много в горящих травах ползало пылающих змей с мерзкой слизью. Тяжело рубить их крепкую чешую, покрытою тонким слоем меди, выросшие имели короткие конечности с наточёнными когтями, были более совершенные — летающие змеи, двигались по простору, плевав ядом, высматривали добычу красными глазами горящие голодом, шевеля кровавыми губами над жертвой. Не многие храбрецы дошли до предводительницы, погибши от её яда. Никола был на редкость сообразителен и ловок. Ужасные лица, так злобны, исполнены такой ярости; обращаться нет желанья к ним взглядом, такие противные, сверкающие сквозь зелёно-золотой огонь травы. Тихо ползали, тихо летали, выслеживая редкое — мясное, носились за ним, пролизывали жертву ядовитым укусом, мучая,  разрывали на части и ели сырое мясо с кровью, горячей от излучаемого жара бурьяна. Трудно пришлось Николе в борьбе с ними; не силач,  ловок с превосходной реакцией на неожиданность. Нет, от них он не мог погибнуть, слишком не явной явилась бы смерть по предсказанию старца; он примет тяжелее с болью гибель от укуса огненной Кобры и вера в помощь сироте, блистая в медно-золотом солнце, а пока путь шёл дальше. Светило указывало его юноше. Много мрачных мест он прошёл, необитаемые, далёкие, прошёл Зелёные Рощи, но цели не достиг, только увидел Золотую Ёмкость, которая служила источником особого дыхания   Ваднов-птиц. Вадны были очень коварными и зоркими, только по очереди дышали из Золотой Ёмкости, передавав, её друг другу, пока три задыхались, одна из птиц наслаждалась жизнью. Они хранили тайну о месте обитания огненной Кобры. Взялись разом за горло, умоляя Николу вернуть сосуд, какой ужас страшен для них от такой смерти. Кроме этого им больше ничего не оставалось делать, стали плакать, заклиная его всеми тёмными и светлыми силами, отдать лучезарный сосуд. Ловко к нему подкрался и стащил, теперь ради него птицы готовы пойти на всё. Лишь не умереть. Стали требовать возвращенья предмета, открыв место нахождения змеи. Поколебались птицы, намучались, чтоб дышать и жить. Узнал лишь Никола дорогу и отправился вдоль густой лиственницы на окраину волшебных Рощ. Видит на гранитной громадине лежит хрустальная сумка, специально, чтоб не обжечься об огонь медной чешуи, в которую необходимо было её положить, а далее кожаные сапоги, чтоб пройти по пылающей суши и сразиться со змеёй, мантия-невидимка, которая могла превратить плоть в воздух: сжать тело до бесцветного оттенка. Отдел сирота дорогое, боевое полу снаряжение, плюс к нему меч короткий и лук со стрелами, сделанные им, поклонился низко камню и побежал на встречу смерти. Широко освещено небо, мчится, а под ним несутся золотыми, багряными реками облака, кругом раскинулись белые древние развалины, сверкающие ярко мрамором, словно белый снег, горели их алмазные вершины под пламенем солнца. Стал ветром Никола, невидимым, мчится всё сильней в даль, не видят его могучие, горящие стаи птиц: защитников своей покровительницы, и видит вдруг: вдали промелькнула расплавленной медью лента. Раскинулось перед ним оранжево-жёлтой лавы озеро, движется по нему в кожаных сапогах, слыша шорохи и обходя тихий шум валов, а по краям берега, покрытые зелеными зарослями. Куда только взором не глянул: не видать чёрной земли, по всем сторонам мираж огня. Наконец минул поверхность лавы, показались чёрные полосы земли, а ноженьки уже, как сваренные. Всё ближе нестерпимо мелькает, сверкая, блестящая лента, опускаясь в низменность лесных массивов. Спустился не много Никола; как птица парит огненная Кобра, будто ползая, а по бокам у неё по две золотых конечности. Она не очень большая по своим размерам: примерно длиной в четыре человеческих роста, шириной в полтора раза толще, чем человек, имеет самую прочную  чешую из слизисто-гладкой, горящей, золотой брони. Грозный взгляд таиться её в красных очах, полный злости. Шевелится, устраивается к сну после сладкого мяса. Боится даже посмотреть на неё. Заметить, не пощадить, а обожжет огнём, обратить в пепел. Взял меч, поднял лук со стрелами, поразил четырёх змей-слуг у зеркальных обломков, отразилась одна Кобра. Зашипела, взвился, заметалась, думает: где противник находится, ведь он как две капли воды с пространством. Замер на месте Никола. Если шевельнётся, заметит его змея. Задумалась Кобра, как бы врага выманить и убить жестоко. Вера в сердце и от неё сироте хорошие сапоги мантия с сумкой, понял, поклонился по пояс небу, перекрестился, слышит на ухо шипение, вспомнил слова старца-каторжника: «помни, гляди ей прямо в глаза, чтоб побороть свой страх, не бойся смерти, проснись». Открыл очи юноша, грянул свет неба, ринулся к намеченной жертве. Наносит явный удар за ударом, пробил одним верным броню змеи, а та укусила его смертельно в правый бок; горит рана, как больно, алеет кровь в лучах. Шелохнулась в сторону она, почуяв слабость. Приоткрыла на миг глаза после закрытия и, как молния сверкнула сталь длинного кинжала по конечной части тела: отрубил её хвост. Брызнула горячая, тёмная кровь, потекла потоком из тела змеи, Резко снял большой клочок чешуи, опалив руку, положил её в волшебную сумку. Бросив беззащитную плоть, извивавшуюся в судорогах, в кипение лавы, побежал с прокусанным боком, теряя силу от яда. Услышали шорох в зарослях, проснулись вокруг змеи, взвились могучими конечностями и ползут широким огнём к Николе, а он в мантию, всё равно обожгли, но не заметили. Всё стерпел, всю адскую боль и жжение, резь внутри, всё вытерпел, а самое главное поборол в себе страх, замер сирота и не шелохнулся, а они носятся огнём по земле, простору, ища убийцу себе подобных и Кобры. Вокруг нет живой души, а такие райские места для жизни. Всё живое давно съедено, невидимо. Не отдал Никола кусок огненной чешуи, бежал от родного края далеко, не хотел он, чтоб сбылось пророчество старца, много дней он изучал книги по знахарству, магии, мучась огненной болью в месте, где укушено, не раз на миг переносил сон смерти и в последний раз он познал способ излечения, остался живым. Много кроки пролито было ядовитыми, медными змеями, не раз живое бегством от огня спасалось из родных мест, позже многие из тварей были истреблены людьми, которые осваивали Зелёные Рощи. Постепенно многие рабы-каторжники разбежались, барин обнищал с окружением, стража тоже исчезла от породившей нищеты. Никола вернулся уже взрослым в родной край врачевать, минуя кроваво-горящие под багровым небом окраины Рощ.         
    

2. «Сказ о Савве-титане»   
Савва русский юноша, перенёсший много мучений и бед, вольный  с детства сын широкой земли, а родился слабым и худым. Когда госпожа увидала новорожденного мальчика, ей стало не по себе: хилый и некрасивый, она его приказала схватить и выбросит на улицу, на далёкое поле.
Несчастного долго носил ветер душистый, пока не кинул его на прозрачные волны Волги-реченьки, но сжалилась, не стала топить на песчаное дно младенца. Подняли вещие воды маленького сироту великой реки и понесли на печальное, ярко освещённое прибрежье. Там мать-земля стала под лазурным небом воспитывать дитя. Рос, мужал не красивым Савва, но  прекрасным душою, могучим телом и умелыми руками, с русской ширью плеч. Как же голод подталкивал идти дальше; не однократно побывав в рабстве в детстве , уже в юном возрасте постиг дивное мастерство ювелирного дела; Нужда и время нещадно гнали его вперёд; так он овладел превосходно кузнецким  делом. Прибывая в неволе и на свободе немало сотворил чудесных украшений из серебренного материла и горных алмазов. Как многих порабощённых над Саввой издевались и унижали оскорбления, секли и били господские Надзиратели. Не малый гнев пылал ярким пламенем в истерзанном сердце, но святость и доброта, жалость и мужество душили лютое желание мести госпоже, за то, что выбросила на произвол судьбы госпожа. И вот снова участь раба, гремит в подземелье под горячим солнцем искусный кузнец звонкими цепями. Приказала барыня выковать ей необычайно по красоте чудо, и он выполнил пожелание в срок. Драгоценность из тонких нитей золота и серебра была узорами настолько изящна, что, барыня не выдержав, надела его на свою белоснежную шею и обвили её нити, словно живые, медленно и сладко душа. К ней бросились верные слуги, попытались освободить, но напрасно. Лишь Савва обладал чудотворным умением творить волшебные украшения и мог помочь Тароне. Сразу же послали в подземелье. Ветром помчался воин Орной по песчаным берегам темного моря, в сияние солнца. Отчаянно издав мгновенный, дикий вопль над морской округою, явился в заточение, где трудился Савва на барыню сутками, недомогая от голода и мучась от усталости. Обратился Орной с предложением к ювелиру освободить женщину, но тот отказался, отвергнув все награды. Он не мг простить перенесенных бед и зла. Тогда прилетел и вошёл за решётку Окмий. Превосходный винодел и кушаний. Объелся сирота, не едав такой вкуснятины в жизни. Поднёс Окмий ему стакан благовонного  вина, выпил, потом другой, ещё глотнул. Подобрел со звонким смехом Саввушка, охмелев прекрасной душой, стал ещё жалостнее. Повалился в спячку, бурча напев, усадили его на птицу и понесли в барские хоромы. Радость по сердцу разлила огнём; увидел, как дельфины с весёлого пляса неуклюже прыгали в мутные воды, увитые чернью. Шикарный дом, вокруг гремят бубенцы, и играет музыка, цветут зелёные винограды, пленяющие язык со слюной и взоры юноши. Освободил он Тарону, поклонился низко и решился вроде бы уходить, но не тут было. Побили несчастного, высекли до полусмерти, унизили оскорблениями и отправили работать на сибирскую каторгу. А глянет кругом: одни морозы и тоскливо мерцающие звёзды в тёмном небе или с утра белая пустыня. Закружилась от переохлаждения, голода головушка, упал Савва без сознания, тогда его перевели на юг; строить золотые дворцы на продажу, пополняя казну владелицы, с другими каторжанами; Блестит медная бронза на них и отделка камня. Ведут Савву, минуя прекрасные, приветливые воды, обладающие неотразимой грацией, на сечь плетей, как других рабов. А глянет; припомнится ему родная кузница, самая первая, в которой провёл большую часть детства, стоящей на каменной громадине, где несколько рабов и кузнеца порол Надзиратель и заставлял работать, слёзы мерцая, текли из очей, от чёрного дыма пылающих огней, жара до неизможения и пот ручьём  по шее, быстрые движения взмахов кнута. Много с того времени уже мастером выковал работничек: ювелирные украшения из горячего золота, для знатных воинов прочные оружия, для пира  неподражаемые чаши в ниточных узорах, посохи. Не раз катился прочь из рабства на мышечных, но хромых ногах, пошатываясь. Посмеивались Надзиратели громко, злобно и не приветливо, догоняли и разгоралась готовая порка до крови. Кричали невольники, снося тяжёлые побои, а те за пиршественным столом разливали заморские вина, кушая апельсины, бананы. Вырвался тут Савва, разорвал колодки и душить Тарону огненной силой, грозным гневом, откинулся в сторону от неё, даже не поранив, благодаря своей прекрасной душе и великой жалости. Он верил свято, что любое живое имеет право на прощение и праведный суд, даже самый злой и коварный; нельзя убить. Поклонился низко, набрав силы, через боль и лом в ногах, страшным вихрем умчался, сам того  не ожидая, по буйным лонам рек, по водам тёмного моря, пропав без вести навсегда. Великий огонь святости и жалости горел в сердце юноши-сироты, карающий зло и гнев, горячий и искрящий, сразил боль в суставах, дав ему знание знахаря, скрыл его в багряно-золотой лазури над тенистыми лесами.