Об одном поэте и весне жизни

Странные и чудесные бывают случаи. На днях знакомая дала почитать книгу Ольги Кушлиной «Страстоцвет. Петербургские подоконники». О том, как цветы в горшках и кадках — эти вполне реальные, бытовые «аксессуары» — на страницах поэтических книг начала ХХ столетия превращались в волшебство — в «лопасти латаний на эмалевой стене», в «больные герани», в «полуувядших лилий аромат». Они — криптомерии, пассифлоры, герани и кактусы — можно сказать, определяли собой весь облик поэзии «серебряного века».

Ах, «серебряный век» — наивная, по-детски немного чванливая и прекрасная юность ХХ столетия! Пошлый и подлый дух современности растиражировал твои экстазы и трагедии, заплывший похотливый глаз обывателя заглянул во все твои самые тайные, интимные уголки, превратил душевные катастрофы, прозрения и безумия в глянцевый «караван историй».

Впрочем, так часто бывает — не только с культурными эпохами, но и в жизни отдельного человека: тот взрослеет, «матереет», набирается опыта, здравого смысла и равнодушного цинизма. Странны и дики становятся ему собственные детские восторги и те страсти, которые волновали его в юности. Может, только изредка, в счастливое мгновенье заглянув в глаза своих детей или внуков, почувствует он прежний холодок в груди и крылья, растущие за спиной.

Но бывает, и случайного обстоятельства достаточно, чтобы всем существом ощутить жгучий поцелуй прошлого. Так у меня и с книгой Кушлиной произошло. Ведь все ее персонажи (не цветочные а литературные) — они вот тут на полке стоят: и потемкинская «Герань» в пестром ситчике, его же «Смешная любовь», и Сологуб, и Гиппиус, и Кузмин… Но, главное, опять, откуда ни возьмись, появился «Валерий», приведя с собой аптечно-ботаническую рифму «криптомерий». А дальше «пошло-поехало»…

Чем увлекается в свободное время московский старшеклассник художественно-музыкально-гуманитарной направленности в 1970-е годы? — Он ходит по букинистам! Букинистические магазины — это ведь не просто «торговые точки». Это храмы, таинственные сокровищницы! Тут унылая проза окружающего «развитого социализма» не живет. Конечно, книг всяких новых, «социалистических» тут тоже навалом. Но они почему-то не видны вовсе, точнее глаз их не замечает, душа не воспринимает. А воспринимает она только всевозможныя «Нечаянныя радости», и «Земныя ступени» на рыхлой желтовато-кремовой бумаге «верже». Ять и еръ настолько эту душу очаровали, что в школе на уроках обществоведения и истории конспекты пишутся только в старой офографiи (тут в первом случае фита), в томъ числ(тут должна стоять буква ять) фамилiя вождя мiрового пролетарiата — Карлъ Марксъ.

Так куда же направляет свои стопы сей отрок? Вот они, эти заветные места: «Дом книги» на Калининском, два букинистических плюс «Военкнига» на Арбате, так называемый «Земвал» (магазин на Земляном Валу), «Старая книга» в высотке на Котельнической набережной, «Пуш-» и «Пиславка» (соответственно «Пушкинская лавка» в проезде Художественного театра и «Лавка писателей» на Кузнецком), «Академкнига» (сокращенно «Академка») на улице Горького, букинистические на Полянке, Сретенке, Кировской, и в помещении гостиницы «Метрополь», «Книжная находка» возле памятника Ивану Федорову. Есть еще заведение далекое от нахоженных троп — на Ленинском, но туда редко ступает нога юного пассеиста — слишком долго туда ехать. А поход «по букам» предполагает посещение возможно большего количества мест за наименьшее время (почти как в спорте). Нынче большинство этих магазинов закрылись или превратились в шикарные антикварные новорусские лавки.

А началось всё это безумие с пресловутого Валерия в компании с криптомериями — с бурого первого тома Полного собрания сочинений Брюсова в издании «Сирина». В нем, кстати, имеется портрет совсем молодого, безбородого поэта.

Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка.
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживет в алмазе…

Фиолетовые руки
На эмалевой стене
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине…

Дремлет Москва, словно самка спящего страуса… Тянется шея — беззвучная черная Яуза.

Все это пронзило навылет. А была еще в брюсовском томе та наивная эротика, которая только подростка, наверное, и может взволновать. И заболел он Брюсовым надолго. И на смех его поднимал один «продвинутый» одноклассник, который уже в те времена до Ахматовой и Ходасевича возвысился, а вот все равно тогда не переубедил. Может быть еще и потому, что жизнь заставляла «брюсомана» постоянно ходить по местам, где поэт жил. Путь в музыкальную школу, где пассеист учился, а потом некоторое время работал, пролегал по Цветному бульвару мимо особнячка Брюсовых; не миновать ему было и дома Брюсова на проспекте Мира (1-ой Мещанской) — туда он в студенческие годы нередко ездил на фортепианные уроки к своему профессору; ну а гостиница «Метрополь», где некогда располагались знаменитое символистское издательство «Скорпион» и редакция журнала «Весы», было местом постоянных библиофильских походов. Не иначе какие-то «флюиды» были в воздухе разлиты. Но, главное, чувствовалось в немного нелепой экзотике или в тяжко бряцающем классицизме его стихов —

И девы и юноши встали, встречая, венчая меня как царя,
И теням подобно, лилась по ступеням потоком широким заря…

— что-то неуловимо московское, купечески-аляповатое и роскошно-полнокровное, яркое. Что-то глубоко родное. И так хотелось почувствовать себя в одной компании с этими «девами и юношами»!

Позднее много всего другого открылось — и Блок, и Кузмин, и Мандельштам, и Ходасевич, и множество книг мемуарных. По их прочтении обнаружилось, сколь неприглядно вел себя поэт в разных обстоятельствах (хотя люди искусства вообще нередко совершают дурные житейские поступки и в моральном плане бывают весьма уязвимы). Как бы то ни было, но Брюсов оказался задвинут в задний ряд, на дальнюю полку, и возвращаться к нему совсем не хотелось. А тут вот — книга Кушлиной… И, оказывается, ничего не забылось из тех, первых библиофильских и поэтических радостей — как-никак весна жизни.

2008