Старопанова История русской литературы второй поло

«И. С. Скоропанова ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКА (IV курс, отделение Русская филология)

Книга Константина Кедрова «Инсайдаут. Новый Альмагест» (2001).  Замысел К. Кедрова  — дать новую модель мира и человека и возвестить Благую весть космического бессмертия, уготованного людям, он избирает и новую литературную форму, основанную на культурном синтезе метафизики, науки, поэзии. Каждый из пяти разделов книги — «Новый Альмагест», «... Или...», «Лексикон», «Компендиум», «Инсайдаут» — включает в себя наряду с прозаическими текстами, разъясняющими авторскую концепцию, авангардистские стихотворения, циклы стихотворений, поэмы — всего их 50. Стихи начинают и завершают книгу, и многое из того, о чем К. Кедров пишет, ему, по собственному признанию, первоначально открылось через поэзию. Она рассматривается как важнейший инструмент познания и выражения по-
знанного, ибо поэзия «обладает всесокрушающей энергетикой» [4, с. 221],
прорываясь за пределы мыслимого и немыслимого по непредсказуемой
траектории.
Автор «Инсайдаута» работает с миром идей, и поэзия его интеллектуа-
лизирована. Более того, «поэтические строфы превращаются» у К. Кедрова
«в формулы — и наоборот» [4, с. 6]. Часто перекодированию подвергаются
архетипы, религиозные мифологемы, вечные образы мировой литературы,
что выводит философа / поэта за грань физического мира в сферу метафи-
зики.
К. Кедров — наследник футуризма и супрематизма, причем утверждает:
«Авангардизм — нормальная составляющая поэта» [4, с. 222]; следователь-
но, поэзия — это еще «вечно новый язык»: «Сказав новое слово, надо тот-
час же создавать другое новое слово. Vita nova — это для авангарда» [4,
с. 250]. Под «новым словом» имеется в виду не столько новая лексика и об-
разность (хотя и они тоже), сколько новая идея, вносимая в культуру, даже
новая философия, более того — новый проект жизни, расцениваемый как
определяющий перспективу развития человеческой цивилизации. Таковой
проект, который можно назвать космическим, и предлагает К. Кедров в
«Инсайдауте».
К. Кедров воскрешает традицию русского космизма, восходящую к
Н. Федорову, К. Циолковскому, В. Вернадскому, актуальную для творчест-
ва В. Хлебникова, К. Малевича, Н. Заболоцкого, отчасти Л. Мартынова,
внедряет в нее идею инсайдаута, воспринятую у П. Флоренского и обнару-
живаемую у символиста А. Белого и сформированного символизмом
Д. Андреева, и, опираясь на научные открытия первой половины ХХ века:
теорию относительности А. Эйнштейна, принцип неопределенности
В. Гейзенберга, концепцию опространствленного времени и овременного
пространства Г. Минковского, квантовую физику М. Планка, принцип до-
полнительности Н. Бора, концепцию расширяющейся Вселенной
А. Фридмана, теорему «черных дыр» с их мнимым временем и пространст-
вом С. Хокинга и др., не только реабилитирует верования различных рели-
гий, мистических и метафизических учений о существовании невидимо-
го — потустороннего мира и вечной жизни, но дает этому новую интерпре-
тацию, доказывая: «Потусторонний мир — это всего лишь корпускулярный
вариант нашего волнового мира» [4, с. 59] и характеризуя его как вечную
светоносную энергетическую первореальность, где опространствленные
прошлое, настоящее и будущее сосуществуют вместе. Данное положение
автор конкретизирует на примере электрона: «... в зависимости от прибо-
ров, применяемых в опыте», электрон «выявляется либо как частица, либо
как волна. Частица и волна — это как бы две ипостаси одной реальности."
" Получается, что в зримой волновой вселенной содержится ее незри-
мая ипостась из частиц. Мир — "видимый же всем (волновой) и
невидимый (корпускулярный). Не следует думать, что волна и частица
существуют отдельно друг от друга. Электрон, фотон и т. д. — это волна-
частица» [4, с. 146]. Со ссылкой на современную космологию К. Кедров
указывает, что, помимо видимых нами трех измерений, в свернутом со-
стоянии на уровне микромира параллельно существуют и другие измере-
ния. «Теория относительности Эйнштейна открыла вселенную, где время и
пространство могут сжиматься и расширяться, где один миг может растя-
нуться в тысячелетия, а тысячелетия станут мигом» [4, с. 261]. В цикле
«Одиннадцатая заповедь» эту разницу между земным пространством-
временем и пространством-временем метамира фиксируют строки:
Пока Гамлет говорит: Быть...-
во вселенной гибнет 500 галактик
Быть-раскрылось 1000 роз
Или— образовалась галактика Офелия
Не- взорвалось 100 000 звезд
От избытка в космосе гелия [4, с. 31].
В этом контексте реальность т. наз. мнимого времени и мнимого простран-
ства может прочитываться как рай.
Но в том или ином виде мир выявляет себя лишь по отношению к вос-
принимающему его субъекту. Поэтому и картина мира менялась: на смену
модели Птоломея с Землей в центре мироздания приходит модель Копер-
ника и Д. Бруно, а затем и сфера Н. Кузанского, где «центров бесконечное
множество, окружность — везде, а радиус бесконечен. Это уже вселенная
Нового Альмагеста» [4, с. 83]. Однако К. Кедров подчиняет вселенную
Н. Кузанского антропному принципу — центров у него столько же, сколько
людей, и распространяет двуипостасную природу мира также на человека:
Так электрон — частица и волна,
хотя он не волна и не частица.
А я не я и в то же время я [4, с. 64], —
предлагая модель Человековселенной:
Человек — это изнанка неба.
Небо — это изнанка человека [4, с.280], —
и конкретизируя:
как Мальтийский крест
я расчерчен...[4, с. 260].
Последнее уподобление отсылает к Г. Минковскому, который, по словам
К. Кедрова, «нащупал» светоносное вечное тело Вселенной, определил, что
своими очертаниями оно похоже на мальтийский (иксообразный) крест,
«пересекаемый в центре вечной линией мировых событий» [4, с. 206]. На-
личие такого рода признаков у человека и призвано подчеркнуть, что Все-
ленную он несет в себе, в своей душе, и не в переносном, а в прямом смыс-
ле слова. Инобытие, по мысли автора «Инсайдаута», может быть рассмот-
рено как мнимое опространствленное время «не в отдаленных местах га-
лактики, а в нашей душе» [4, с. 44].
К. Кедров исходит из представлений русского космизма о едином и
одушевленном космосе и теории густот Д. Панина, согласно которой, мир
появился благодаря сгущению микрочастиц вакуума. Так как человек и
космос «генетически» едины (возникли из одного источника) то и душа, по
Д. Панину, представляет собой сгущение невидимых микрочастиц и попа-
дает после смерти в трансфизические слои космоса. Человек и вселенная у
К. Кедрова — две части общей таблицы-символа: «На одной начертаны
письмена звездного неба, но они не понятны без человека, который несет в
себе ключ к прочтению. Когда две части соединяются, генетический код
человека сливается со звездным кодом вселенной и начинает действовать
МЕТАКОД — общий код для человека и мироздания» [4, с. 74]. Следова-
тельно, человек несет в себе и временное и вечное. Земная жизнь человека
уподобляется частице, распространенная в вечность, в мир света — волне.
Но это одна и та же жизнь, настаивает философ/поэт, только в ее разных
проявлениях. Земная смерть у него — условие перехода в инобытное, бес-
смертное состояние. Об этом строки стихотворения «9-я симфония для Бо-
нопарта»:
Жизнь кончается там,
где смерть переходит в жизнь
Смерть кончается там,
где жизнь переходит в смерть [4, с. 80].
Признание мнимости смерти объясняет строки «Астраля», перефразирую-
щие А. Пушкина:
Нас было много на челне
но многие уже в Овне [4, с. 86].
Раз каждый видимый, конечный объект в метамире может быть распро-
странен в бесконечность, для человека это означает возможность обретения
бесконечной массы и превращения во вселенную, что и символизирует в
стихотворении Овен.
Уже на земле, убежден К. Кедров, людям дано осознать свою сущность
посредством духовного инсайдаута, при котором преодолевается трагиче-
ский разрыв между земным и вселенским телом человека и вечность стано-
вится «зримой и осязаемой». Инсайдаут, или выворачивание, по определе-
нию автора, это
«- вовнутрение внешнего мира во всей его полноте и одновременное рас-
пространение внутреннего во внешнее до полного воплощения;
- воплощение мира в тело и развоплощение тела в мир с обретением иного
внутренне-внешнего и одновременно внешне-внутреннего пространства;
- вбирание всего времени в один бесконечно длящийся миг, с полным слия-
нием прошлого, будущего и настоящего в новую временную реальность на-
стоящебудущепрошлого» [4, с. 263].
Более сжатое определение инсайдаута у К. Кедрова таково: «рождение от
Духа, обретение космоса как своего космического бессмертного тела» [4,
с. 153]. В стихотворении «Сколько бы ни было лет Вселенной, у человека
времени больше...» читаем:
Сколько бы я ни прожил в этом мире
я проживу дольше, чем этот мир
Вылепил телом я звездную глыбу
где шестеренки лучей
тело мое высотой щекочут
из голубого огня
Обтекая галактику селезенкой
я улиткой звездной вполз в себя
медленно волоча за собой
вихревую галактику
как ракушку
Звездный мой дом опустел без меня
Неужели из нутряного ткачества
не выткать небо?
[4, с. 72]
.
Здесь зафиксировано вбирание в себя, охватывание изнутри как бы вывора-
чивающимся наизнанку человеком звезд и планет, всей Вселенной, так что
человек обретает равновселенский статус.
В другом стихотворении — «Инсайдаут», завершающем книгу, отражен
взаимопереход внешнего во внутреннее, внутреннего во внешнее, исчезно-
вение верха и низа, своего и чужого, передающее чувство своей вечности,
бессмертности, испытываемое еще при жизни.
В результате инсайдаута рождается Человекомир (Человековселенная),
Homo Cosmicus, имеющий двуединое тело, вернее две проекции своего Я.
Одно индивидуальное, личное, земное, смертное, но имеющее статус веч-
ности в мироздании на линии мировых событий. Другое — вечное, состоя-
щее из всей вселенной. Оба тела голографически едины, их связывает тре-
тья зримая и незримая ипостась Духа, которая зрительно выявляет себя как
свет, а незримо как энергия. Эта ипостась ощущается как Любовь» [4,
с. 154].
Любовь трактуется как образ вечной жизни в пространстве жизни вре-
менной, состояние влюбленного — райское. Ромео у К. Кедрова говорит
Джульетте:
Ведь ад стал Раем
в день, когда Адам
увидел Еву.
А я тебя,
стоящей на балконе [4, с. 177].
Близость Ромео и Джульетты характеризуется как «Рай в раю». Двухтелес-
ный храм Ромео-Джульетта (или Гамлет-Офелия) у К. Кедрова — вторая
земная модель светового конуса мировых событий (первая — просто храм
и алтарь в нем).
На земле же Homo Cosmicus имеет два тела — мужское и женское, како-
вые объединены любовью. «Таким образом можно говорить о трителесном
составе мирочеловека-человекамира: мужское, женское-вселенское. Дух-
Любовь или свет-энергия являются четвертой, как бы нетелесной ипоста-
сью Homo Cosmicus» [4, с. 269]. В эросе для К. Кедрова духовное и физиче-
ское начала нераздельны. Но для инсайдаута этого недостаточно: он пред-
полагает триединство любви-эроса, филоса (дружбы), агапии (любви ко
всему мирозданию). В стихотворении «Инсайдаут»
Любовь — это скорость света
Обратно пропорциональная
Расстоянию между нами [4, с. 282].
Другими словами, это максимальная близость, наполненная светом, как вы-
ражение идеи всеединства. Не случайно К. Кедров цитирует Ф. Тютчева:
Все во мне, и я во всем!...[12, с.59].
Автор «Инсайдаута» считает, что перед людьми стоит задача второго —
космического рождения человечества, при котором каждый индивид уви-
дит «новое небо и новую землю» — метамир и обретет бессмертие.
Адекватным для воплощения кедровских идей оказался метаметафо-
ризм.
К. Кедров дает 16 определений метаметафоры. Ее сжатое определение
может быть таким: метаметафора — разновидность метафоры ассоциатив-
ного типа, основанная на проекции трехмерного зрения в четырехмерный
континуум пространства-времени, воссоздающая модель мира, возникаю-
щую при инсайдауте, утверждающая новый образ Вселенной — Человеков-
селенной. Все ассоциативные связи служат в метаметафоре раскрытию ав-
торской философии. Вот стихотворение:
Зеркальный паровоз
шел с четырех сторон
из четырех прозрачных перспектив
и преломлялся в пятой перспективе
шел с неба к небу
от земли к земле
шел из себя к себе
из света в свет
[4, с.96].
Здесь запечатлен выход во все реальности сразу, совмещающий взгляд с
земли на небо со взглядом с неба на землю, дающий их пересечение в об-
ратной перспективе.
Прибегает К. Кедров и к «футуризации» поэтической лексики, наиболее
заметной в поэме «Астраль». Мотивируя тем, что после инсайдаута человек
не может изъясняться по-старому, он по примеру В. Хлебникова создает
свой звездный язык, который восходит к именам звезд, преобразуемым на
основе анаграмм. «Кульминационный момент поэмы,— разъясняет ав-
тор, — полное растворение в звездной анаграмме всех событий земной ис-
тории, астральная месса, или Астраль» [4, с. 137]. Она звучит так:
Мицар мерцал
Астраль царь зерцал и лиц
Денеб неб
Альтаир алтарь
Денебя до неба
Астралитет — таково мое credo [4, с. 88].
Молитва тоже перекодируется в инсайдаутском ключе:
Всегда ныне и присно и во Веги Вегов аминь [4, с. 88 ].
Вообще изобретательность поэта сказывается на каждой странице. Не-
обычность трактовок даже известного расшатывает стереотипы мышления,
побуждает думать, сопоставлять, осуществлять переоценку ценностей. Но
без философских тезисов и комментариев, Лексикона, Компендиума смысл
многих поэтических произведений оставался бы недоступным читателю.
«Инсайдаут»
побуждает раздвинуть духовные горизонты, формирует космологическое мышление и возрождает идею всеединства, как никогда актуальную на рубеже ХХ — ХХI вв.



http://www.stihi.ru/2008/01/31/2329