Из Карла Сэндберга - Небоскрёб

                КАРЛ СЭНДБЕРГ


                НЕБОСКРЁБ
                (полный текст)               
               


       Днём небоскрёб проглядывает сквозь задымлённое солнце, у него есть душа.
       Прерии и долины, улицы и города вливают в него поток людей и, перемешавшись
       в этих двадцати этажах, этот поток вновь выливается в улицы, прерии и долины.
       Эти женщины и мужчины, парни и девушки втекают и вытекают из него целый день, что даёт зданию душу, которая грезит, мысли даёт, воспоминания.
       (Оказавшись в море или мёртвой пустыне, кто вспомянет об этом здании,   
        назовёт его имя, или спросит у полицейского как отыскать его?)

       Лифты скользят по тросам, пневмопочта ловит пакеты и письма, железные трубы
       доставляют воду и газ, и вышвыривают нечистоты.
       Провода приносят секреты, свет и слова, ужасные и полезные новости и
       признанья в любви - ругань мужчин, строящих планы захвата чьего-то бизнеса, и расспросы женщин, замышляющих интрижки любовные.

       Час за часом кессоны спускаются к скалам и прикрепляют здание к планете
       кружащейся.
       Час за часом балки, как рёбра, всё выше и выше вздымаются, соединяя камни стен и полов.

       Час за часом руки каменщиков и известковый раствор соединяют куски и
       частички в единую форму, задуманную архитектором.
       Час за часом солнце и дождь, воздух и ржавчина, давление времени, текущего
       в вечность, расшатывают здание изнутри и снаружи, и разваливают его.


   Мужчины, что забивали сваи и смешивали раствор, в могилах лежат, где ветер свистит дикую песню без слов.
   А так же тянувшие провода и клавшие трубы, и те, кто смотрели, как растут за этажом этаж.
   Но души их здесь, даже того, кто подносил раствор, а теперь просит милостыню
где-то у заднего входа за сотни миль от здания, и каменщик, загремевший в тюрьму
за то, что по-пьянке застрелил собутыльника.
(Один мужик свалился с опалубки и свернул себе шею, пролетев в отвесном полёте, - он здесь - душа его встроена в камни этого здания).

На дверях офисов, из ряда в ряд, - сотни имён, и за каждым из них - мёртвый ребёнок, пылкая любовная страсть, энергичная гонка за миллионом долларов или за лёгкой жизнью.

За табличками на дверях идёт работа, и стенам нечего рассказать о том, что творится в комнате этой или другой.

Стенографистки ценой в десять баксов в неделю пишут письма, которые им диктуют шефы корпораций, юристы, инженеры по рационализации производства, и тонны писем, связанных в тюки, летят из здания во все концы света.
 Улыбка и слёзы каждой посыльной входят в душу этого здания, как и хозяев, руководящих им.


   Стрелки часов дошли до двенадцати и каждый этаж пустеет, мужчины и женщины
   выходят из здания, едят и возвращаются на работу.
   Ближе к полудню темп работы ослабевает, все работают медленнее - люди чувст-
   вуют - для них день заканчивается.
   Один за другим этажи пустеют... Лифтёры, одетые в униформу, ушли. Вёдра бренчат.
   Уборщики драят полы, болтая на неведомых языках.
   Мётлы и швабры с водой вычищают со всех этажей человечью пыль и плевки, и
   машинную сажу дня.
   На крыше - слова, пламенеющие электричеством,которые говорят целым милям домов и людей, 
   где и что можно купить за деньги.

  Темнота коридоров.Эхо голосов.Снова безмолвие...
  Охранники неторопливо бродят с этажа на этаж, проверяя двери,
  Револьверы оттопыривают их боковые карманы...
  Стальные сейфы стоят по углам.В них полно денег.
  Юный охранник упёрся в косяк окна и глядит на огни баркасов,
  Швартующихся в порту, сети красных и белых фонариков на сортировочной станции,
  Промежутки тьмы меж вспыхивающих белых линий, пятна скрещивающихся огней,
  И громаду спящего города.
  Ночью небоскрёб проглядывает сквозь задымлённые звёзды, у него есть душа.



  SKYSCRAPER

               
By day the skyscraper looms in the smoke and sun and
has a soul.
Prairie and valley, streets of the city, pour people into
it and they mingle among its twenty floors and are
poured out again back to the streets, prairies and
valleys.
It is the men and women, boys and girls so poured in and
out all day that give the building a soul of dreams
and thoughts and memories.
(Dumped in the sea or fixed in a desert, who would care
for the building or speak its name or ask a policeman
the way to it?)

Elevators slide on their cables and tubes catch letters and
parcels and iron pipes carry gas and water in and
sewage out.
Wires climb with secrets, carry light and carry words,
and tell terrors and profits and loves--curses of men
grappling plans of business and questions of women
in plots of love.

Hour by hour the caissons reach down to the rock of the
earth and hold the building to a turning planet.
Hour by hour the girders play as ribs and reach out and
hold together the stone walls and floors.

Hour by hour the hand of the mason and the stuff of the
mortar clinch the pieces and parts to the shape an
architect voted.
Hour by hour the sun and the rain, the air and the rust,
and the press of time running into centuries, play
on the building inside and out and use it.

               
Men who sunk the pilings and mixed the mortar are laid
in graves where the wind whistles a wild song
without words
And so are men who strung the wires and fixed the pipes
and tubes and those who saw it rise floor by floor.
Souls of them all are here, even the hod carrier begging
at back doors hundreds of miles away and the brick-
layer who went to state's prison for shooting another
man while drunk.
(One man fell from a girder and broke his neck at the
end of a straight plunge--he is here--his soul has
gone into the stones of the building.)

On the office doors from tier to tier--hundreds of names
and each name standing for a face written across
with a dead child, a passionate lover, a driving
ambition for a million dollar business or a lobster's
ease of life.

Behind the signs on the doors they work and the walls
tell nothing from room to room.
Ten-dollar-a-week stenographers take letters from
corporation officers, lawyers, efficiency engineers,
and tons of letters go bundled from the building to all
ends of the earth.
Smiles and tears of each office girl go into the soul of
the building just the same as the master-men who
rule the building.
               
Hands of clocks turn to noon hours and each floor
empties its men and women who go away and eat
and come back to work.
Toward the end of the afternoon all work slackens and
all jobs go slower as the people feel day closing on
them.
One by one the floors are emptied. . . The uniformed
elevator men are gone. Pails clang. . . Scrubbers
work, talking in foreign tongues. Broom and water
and mop clean from the floors human dust and spit,
and machine grime of the day.
Spelled in electric fire on the roof are words telling
miles of houses and people where to buy a thing for
money. The sign speaks till midnight.

               
               
Darkness on the hallways. Voices echo. Silence
holds. . . Watchmen walk slow from floor to floor
and try the doors. Revolvers bulge from their hip
pockets. . . Steel safes stand in corners. Money
is stacked in them.
A young watchman leans at a window and sees the lights
of barges butting their way across a harbor, nets of
red and white lanterns in a railroad yard, and a span
of glooms splashed with lines of white and blurs of
crosses and clusters over the sleeping city.
By night the skyscraper looms in the smoke and the stars
and has a soul.
 
Carl Sandburg