Проза. Больничные истории. Алеша

Жили мы тогда в старинном русском городке. Шел 1978 год. Болезнь дочери перечеркнула всю мою прежнюю  жизнь. Начались скитания по больницам.
Больные дети такое горе, но больные сироты... О таких детях я и хочу рассказать.
 
                Алеша

Областной центр. Старая инфекционная больница. Палата длинная и узкая. Зеленые панели, белый потолок, тусклые лампы. И только малыши были ее украшением.
У окна, на самом веселом месте бачок с водой, тазик и умывальник, где мыли детей. Пеленальный стол, на нем Светлана Даниловна осматривала маленьких больных. Она внимательно рассматривала и щупала теплыми, мягкими руками их больные животики. И все очень осторожно, по-матерински мягко.
Была весна, самая ранняя, и когда начинался обход, солнце уже приходило на стол, согревало его, и детишки затихали на нем под руками врача, доверяя им себя.

Домашние дети, отнятые у родителей, первый день кричали, на второй - становились тише, а на третий - уже как неизбежное, принимали больничный режим, но даже во сне не были спокойны, вздрагивали... и все ждали маму. А матери, ... заплаканные стояли обреченно у окон, и все ждали, что произойдет чудо, и им покажут их милое дитя. Я была счастливее других, потому что кормила дочь грудью и была из райнного городка.

Среди моих подопечных лежал тихий, одиннадцатимесячный, самостоятельный... человек, звали его Алеша. Однажды утром привезли его в больницу на машине из Дома ребенка. Он - этот Дом - был его Родиной.
По утрам в стекло стучались желтогрудые синицы, воробьи шумной вагой налетали на хлебные крошки. Алеша вслушивался в эти звуки, радовался вместе с ними, ерзал в кроватке и просился на окно. Когда у меня появлялась свободная минутка, я его садила на подоконник, но он вставал, прижимался лбом и носом к стеклу, и смеялся. показывая свои беличьи зубки.

Часов в 10 утра, когда солнце касалось его подушки, он головой перекатывался в сторону  солнца, бережно подставляя ему щеку, и Алешины глаза начинали светиться голубым светом. В них цвела жизнь. Русые колечки волос пушились, И весь он становился похож на одуванчика. Алеша вытягивал перед собой ручонки, рассматривал пальчики на свету, перебирал их, потом сжимал кулачки и затихал, наполняясь теплом. Солнце уходило с кроватки, Алеша садился и с сожалением глядел ему след. Потом ложился на другой бочок и спал утренним сном, тихо, не вздрагивая и никого не зовя.

Он отличался от детдомовских детей. Те, особенно малыши, укачивали себя, раскачиваясь из стороны в сторону. Алеша же не делал этого. Жила в нем сильная натура, и была она видна во всем: в терпении, улыбке, как он ел, а ел сам. Если другие дети просили игрушку - отдавал, никогда не просил чего-либо плачем словно знал, что в жизни будет все очень несладко.
И такое было уважение  к этому ребенку, так хотелось приласкать, погладить его золотые кудряшки, а нельзя,  ребенок  привыкнет  и потом будет тосковать.

Алеша  выздоровел  и его увезли, а  мы с малышами, будто осиротели.  Они притихли, словно понимали, что расстались с ним навсегда.

1986