Школьный Дед
Дед обошёл школьный двор, где надо – вымел, где надо – подгрёб.
Поднялся на низенькое крылечко, обмёл валенки, смахнул снег с крыльца.
Осмотрелся. Метель с морозом. Ребятня не заглянет. И холодно, и хлопот домашних весёлых полно, к празднику готовятся.
Дед повернулся, открыл дверь в сенцы, посветил фонарём.
Инструмент к месту приставил. Два ведра полны, ещё без льдинки, до утра не ольдятся, зато утром лучше кофе будут.
Оглядел всё: «Порядок!»
Вошёл в сторожку. Лампу засветил. Старенькую, керосиновую. Электрики предлагали проводку, да он отказался. Заботы лишние, и вовсе ни к чему.
Уличное с себя – по гвоздикам развесил, валенки на «сушильну полку» над плитой уложил, ноги в «топотки», обрезки старых валенок, приютил.
Глаза по сторожке гулять пошли. Плита гудит с лёгким треском. Заглянул. Скоро можно и трубу прикрыть. Чайник на плите попискивает – кипеть собирается. Шайка-оцинковка с горячей водой. Всё ладно.
Взгляд дальше плывёт. Стол, две лавки. Чистые, протёртые. Дочка, после работы учительской, забегала. Полка-горка над столом. Отвернул завеску: « И тут дочкина рука. Всё к месту, всё блестит».
Иконка в углу у оконной стены поблескивает. Были и споры. «Дети к тебе ходят, зачем икона?». Тут Деда было не сломать. «Не только дети. И Авдотья, вон, как вошла – перекрестилась. А у кого в доме икон нет?»
Сам Дед крестов не носил. На груди, в ладунке кожаной, главную военную награду держал.
Осколок, что получил, когда дружка из-под огня вызволял. Фельдшера эту «награду» из «самой задней мышцы» достали и Деду вручили. Этой «наградой» война страх в нём убила.
Парторг тоже с «беседой» прибегал. Дед и объяснил: «Не для себя, для людей. Кому надо – крест кладёт, не надо – отворотится».
Начинал парторг что-то про власть, про политику, только у Деда одно: « Власть-то власть, а поленницу самому класть».
На окна внимание перешло.
Ловко они с дочкой и зятем окна обделали. Не обмерзают. Всё видать.
В простенке меж окнами колода рубленая, старик древний.
Ребятки из исторического кружка расстарались. Говорят, что в области, в музее видели.
Вот и смастерили. «Школьным Дедом» назвали.
Ещё угол. Шкафчик немудрёный. Репродуктор на нём. Довоенный.
Начальство настояло. Положено так. «На случай экстренных сообщений».
Заглянул в шкафчик – «ночная форма» в справности, на скалке глажена. Дочке спасибо.
Лежанка.
Дед её повыше соорудил, чтобы в тёплом слое спать. И так получилось, что свежесть утренняя побудку играла. Как зябкость косточки зацепит – тут и подъём.
Под лежанкой стремяночка немудрёная, пара табуреток.
Подошёл, посмотрел тюфячок соломенный, подбил, на другой бок перевернул.
Подушку сенную поправил. Духовита, однако.
Одеялом полюбовался. И не помнил уже, кто подарил.
Лоскутное. Выпускники шили-собирали. Говорили – «из разных домов».
Это же сколько кусочков разных жизней в нём собрано?
* * *
Да! Это была «такая» ночь.
Ночь памяти.
Первой – «Серая Память».
Давняя. Начальная. Образ Бабки. Родители растворились в годах. Отец – то ли угнан,
то ли мобилизован. Нет и нет. Зачал и сгинул.
В метриках начало числится 1907 годом. А так ли это – кто знает? Мать тоже затерялась. Титек мало кто помнит. И бабка не сказывала.
Она и подняла. В те годы много кутерьмы по жизни пришлось, огрызками осталось.
Конники, шашки, наганы, батрачество.
В парни выбился – а всё «голь».
Дальше «Красная Память».
Подался на Магнитку. По мобилизации.
Рабфак, специальность. Механик-моторист.
Ушёл из села парнем – вернулся мужиком. Самый нужный человек.
В селе, к тому времени, совхоз был. Дел – гора, сил-умений – прорва!
Дом поставил, семью завёл. Дети «красные» - сын да дочка. Работа – радость.
«Память Чёрная».
В сорок втором на бои с супостатами отбыл. Не отпускали долго. Уговаривали. «Хлеб фронту нужен!»
Вернулся в сорок седьмом. Живой. Здоровый.
Геройств не было. Где их наберёшь в тыловых мастерских?
А всё же кольчугу из белого и жёлтого металла на грудях принёс.
К войне, как к работе относился – не любой, но нужной.
Это к концу по правильному пошло. А спервоначалу, технику поражённую вытягивать и под огнём приходилось.
Домой после ранения в патруле попал. Выродки ножом плечо полоснули.
* * *
Дед заглянул в печуру. Можно и прикрыть трубу.
Чайник весело булькает.
Время.
Кружку с горки достал, заварничек. Кипяток в малый чайник пустил, в шайку слил.
Листков китайских, скрюченных из пачки всыпал. Водички влил. Стал ждать.
«Каких время памятей к последним дням не намело!»
Напрел чайник. Кружку таким же манером, как и заварник, ополоснул, налил чайку.
На боковую стал готовиться.
Лавку, как обычно, к плите придвинул.
Верхнее с себя снял – на лавку. Носки туда же. К утру сухи и теплы станут.
Ещё вокруг глянул. Пора!
Табуреточку из-под лежанки достал, как привычно.
Теперь за чай.
* * *
Память «Яркая».
После Войны делов не в проворот. Жена детками хвалится – а всё поднимать надо. В совхозе тоже рук нехватка. Молодняк в стороны подался, страну поднимать. Коренники, понятно, в селе. Так дел ещё больше! Отдыхом не пахнет. Впрягся. Не ворога бить – своим служить! Тут младшенький народился. Любовь живёт да копится, жизнью на свет выходит.
Закрутилось. Да тоже не без тучек. Как-то по зиме, возили на лесопилку дровины с лесосеки, обоз повезли, а Дед остался. Следующему обозу лесины приготовлять.
Как случилось в сугроб провалиться, да заклиниться – не объяснишь.
Доставили обмороженным. Не страшно – только подвижности в ноге не стало.
Первое время Дед так механиком и оставался. Ну, хромой, что с того.
Только начальство уговорило: «Пенсия – не замок на двери. Придёшь, подскажешь, поможешь».
Не согласился. Пристроился сторожем школьным. В МТС хаживал, только там справней всё стало. Реже свои думки пристраивать приходилось. А «жизнь школьную» полюбил.
Жена тихо ушла, как жила. Поболела и ушла. В памяти осталось – натруженные ласковые руки и дурманящий запах молока. Дед после того прочно в сторожку перебрался.
Домой по субботам бывал. Побаниться, переодеться. Да по праздникам.
Поесть – дочь готовила. По утрам приносила, вечером прибирала в сторожке.
Дочка учительскую тропку выбрала. Выучилась, домой вернулась.
Старший сын по стране колесит – строитель. Младший – офицер, ракетчик. Открытку прислал, с северным сиянием. Ласковая жизнь!
* * *
Дед допил чай. Встал.
Сегодня «такая» ночь.
Завтра с зябкостью придёт необходимость.
Он поднимется, снимет «ночную форму», ополоснёт себя «студёнкой», наденет обыденное.
Пойдёт затоплять печи в школе.
Вернётся.
Потом ополоснёт в студёной воде «ночную форму» и вывесит её на мороз.
Заглянет дочь. Спросит:
- Видел?
- Да…
- Говорил?
- Да…
Это «Такая» ночь.
Дед разоблачился.
Достал из шкафа холщёвую рубаху и порты – ночную форму.
Она пахла ветром, морозом, травами, простором – жизнью.
Обтёрся мочалкой водой из шайки. Постоял, ощущая капельки, сбегающие по телу, впитывающиеся под кожу, улетающие паром.
Протянув руку, убавил пламя лампы до «ночного».
Медленно натянул «форму».
С удовольствием вдохнул запах жизни.
Ещё раз оглядел сторожку. Труба прикрыта, всех непорядков – кружка не прибрана да мочалка, но это утренние заботы.
Выдвинул лестничку из-под лежанки.
С негой поднялся на тюфячок. Вдохнул ароматы подушки.
Укрылся.
Лоскутки одеяла принялись сочиться в тело теплом сельских домов…
«Такая» ночь.
Послышался шорох.
Обозначился призрачный образ….
- Ты?
- Да.
- Давно жду…
пятница, 26 декабря 2014 г.
Свидетельство о публикации №114122601218
Всё, вроде, понятно. Но профессиональной выстроенности потока сознания (внутреннего) и событий (потока внешней реальности), на мой взгляд, не достаёт.
То что сейчас есть как бы пуантилизм в прозе... Мне кажется, это только черновой вариант. Но смотри сам.
Тут на прозе столько сырых мемуаров лежит. Но есть и профессиональные вещи. И я их читал залпом. Мощнее прозы Любови Селезнёвой не встретил. Это Василь Быков в юбке. Ей в районе 80. Не может пробить свою повесть о материнском подвиге...
Твой же язык сочен, выбрана такая биография интереснейшая, этого не заметить нельзя. Всё познаётся в сравнении. Зайди к автору Александр Штурхалёв. Он пишет прозу изредка. Лучшие его вещи на твоём уровне, сейчас бы поискал, но нет ни минуты... Что у него гладко, на мой взгляд, так координирование потока внутреннего и внешнего. Там повесть об одном парнишке...
Молодцы вы все, я вам завидую, но порвать ширинку боюсь)))
ДОБРО, Саша!
Завидую тому, что пишешь прозу и она греет.
Жека Глёбокрыл
Глебовы 26.12.2014 23:12 Заявить о нарушении
Крыло-Глеб!
Прочёл - и то добро!
А как отложится...
Лишь бы людей грело...
Александр Ребриков 27.12.2014 00:05 Заявить о нарушении
Но я говорю об профессиональном искусстве прозаика выстраивать архитектонику произведения, координируя два потока: ментальный (мысли, ощущения) и реальный (действительность). Мне кажется, тут нужно отработать азы драматургии. Они настолько фундаментальные, как мне видится.
А видится мне потому, что я помешан на кинематографе. И у меня конкретная цель: превратить в полнокровный киносценарий то, что я набросал в виде плана.
Чем отличается драматургия кино от театра: это возможность творить нелинейный монтаж, дабы выявить внутреннюю логику материала.
Ты меня, болтуна (не наставника, не сенсея), не слушай особо. Но всё же поверь. Не так учат наставники, мастера как собственное вычитывание материалов даровитых и непременно (!) среднепроходных. Вычитывание и осмысление. Так я учился писать стихи здесь на стихиру.
Такая уж у меня планида: учиться самому у всех и потом передавать опыт другим. Так я освоил редактуру в 1994-1996. А ещё раньше – основы психодиагностики и социологического опроса, начала психологии личности и профориентации, о чём записи в трудовой книге и вырезки из газет остались.
А уж специальность индивидуального тренера (репетитора) я осваивал с 1972 года, со второго курса универа. Ты меня понял как личность, так сказать? Тренер не может сам взять рекордную высоту, но ощутимо помогает в этом другим. Так мои архаровцы (конкурсанты - см. список избранных на astrofagus) научились писать лимерики настолько, что я им стал тайно (не выдавай! ;) завидовать!
Глебовы 28.12.2014 08:39 Заявить о нарушении
Про пуантилизм меня убеждать не надо. Я давно им бален. Сальвадор Дали заразил.
Тщательно прописывать маленькие фрагменты, не сливая их в один образ, оставляя это удовольствие зрителю (читателю). Это близко к символизму. Не разъяснять картины, а обозначать её характерными чертами, символами.
И жилку твою, не поучать, а подталкивать в определённом направлении, почувствовал, на поверхности она.
К Саше Штурхалёву заглядывал. "Много вкусного" у уральца, за раз не откусишь.
Так что всё нормально!
Будем жить!
Александр Ребриков 28.12.2014 12:07 Заявить о нарушении