Найдёныш

На Николу снега было мало,
год к исходу шёл, едва живой.
За селом, вдоль сизых красноталов,
вся дорога нищенски зияла   
танками распятой колеёй.
Вёрсты наглотались артобстрелов - 
зверствовал германец напослед! 
Грабил да насильничал незрелых, 
и в иных сиротках сухотелых  
зародился вражеский послед.

Аннушка на мужа похоронку 
получила прошлою зимой.
Спрятала с печатью бумажонку 
в узелок. А там и лошадёнка 
пала в марте. Лихо - вой, не вой...
Бабой довелось ходить недолго -
к Троице венчались, там война.
И жила так на краю издола,
за щербатым, крепким частоколом, 
не невеста, да и не жена.

Глянула - в поленнице не шибко - 
к розжигу бы хворосту набрать.
Через балку да мосточек зыбкий
руки, все мозолистые, в цыпках, 
санки волокли в лесную падь.
На опушке - дятла перестуки, 
на снегу - синичкины кресты,
белочка шарахнулась в испуге. 
И всё чаще, всё тревожней звуки.
Сквозь малины голые кусты,
донеслось вдруг жалобно, негромко - 
то ли чей-то плач, а то ли  писк. 
Под сосной холщовая котомка
крохотного кутала мальчонку.
А в сторонке, через горку, вниз 
свежие следы повдоль оврага, 
к большаку и дале не видать.
Аннушка, не сделавши ни шагу,  
прежде осенилась и беднягу 
приняла как Божью благодать!
Тот, уткнувшись в ватную фуфайку,
нос поморщив, тихо засопел.
Рядом снегирей вспорхнула стайка.
- Вишь, кака пичужка! Угадай-ка,
экий завтра вырастет пострел!  
 
Снег прибавил, распушил перину.
Саночки катились под уклон.
Аннушка счастливая для сына
имя не искала, 
– Всё едино, 
как отца пущай - Пантелеймон!