Страна терпимости

СТРАНА ТЕРПИМОСТИ

Страдая, как юный Вертер,
ветер устал в степи мести.
Только все стерпит ветер
в этой стране терпимости.

Эту страну, где пир на весь
мир, хоть победа - Пиррова,
терпим как дом терпимости,
кариатид копируя.

Терпит девчонка в Люберцах
первый нырок под платьице,-
стерпится, значит, слюбится,
слюбится, значит, заплатится.

Стерпим души ли вынос
из тела, монеток тридцать ли...
И лишь терпеть нетерпимость
терпенье не может в принципе.

В этой стране терпимости,
где лижут, покуда гложат,
терпим по-екатеринински -
ложь, как на ложе лошадь.

Мне ж сексуальней - область
промозглого места лобного,
где бы терпенье лопалось,
чтобы страна не лопнула.

Чтобы сквозь шик и вшивость
в веселии этом жутком
чтобы не разрешилась
царствующим ублюдком.

Чтобы ослы и пони
в ранге послов не спорили,
англиям да япониям
хватит ли территории...

Страдая, как юный Вертер,
ветер устал в степи мести.
Только все стерпит ветер
в этой стране терпимости.

РАЗРУХА

     1
Бредет разбитая старуха
набитых чад.
Грядет моральная разруха,
духовный чад.

В какие дебри нас заманит
лукавый грош?
Ивану дай под глаз - за мани
и Мане - тож.

Голь деревенскую тряси
их блага для,-
их на Руси, как иваси,
Иванов, гля.

Эпоха денежных мешков
и миссис виз,
и половых меньшевиков
сексуализм.

Отныне мужу муж - жена.
Жена жену же
любить, наверное, должна
в обличье мужа...

Бредет старуха в голубом
сквозь грязный шик,
кругом - толпа и пыль столбом
и - ни души.

И на экраны срам смотреть,
и жизнь - кино,
и так потянет умереть -
давн-ым давн-о...

     2

Отец и сын:
тот - вор, а этот - сторож.
Ушел один,
конец другого скор уж.

Поставит штоф,
кусище сала вынет...
А дальше - что?
А дальше - что и ныне:

в деревне - темь,
хрипит голодный боров,
и нету тем
для трезвых разговоров.


МАТЕРИНСКИЙ КАПИТАЛ
(в приюте)

О чем мечтают эти парочки
гуляя лунною тропой?...

Родили Галочку для галочки,
как говорится, на пропой.
Стенала мать, терпеть не в силе:
"Не плотют, суки, за тебя!"
Пить было не на что, но пили
и били Галочку любя.
Еще не просто "материнский, -
произнести ей, - капитал",
но материться - мастерица, -
заметит тетя-капитан.
Придут улыбчивые люди,
повеет праздником от них.
И вот она уже - в приюте,
одна из множества одних.
Мать - в забытьи. В бегах братишка.
Отец и вовсе - дух святой...
И что ей книжки и коврижки,
когда любимые картишки
ребенка
выплеснут с водой!
И блесткам нового наряда,
всей новой жизни кутерьме
она и рада и не рада -
в своей игрушечной тюрьме.
Ни даже шумной склоке галочьей
с чужой чижихой и чижом
не хочет радоваться Галочка
в приюте чудном, но чужом...

Я ухожу. Все так ухожено,
никто истошно не орет,
и бесполезный пес скукоженно
сидит, как нищий, у ворот.
И словно сломанная палочка,
коряво вписана она -
демографическая Галочка -
в квадрат казенного окна.
 

ГОРОДА ИЗ КРЕСТОВ

Лежит деревня - вылитый покойник.
А на погосте - прах из городов:
всё люмпены...
но есть тут и полковник,
и трагикомик - чуть ли не Брандо.
А в самом центре, как бы первый номер,-
зарыт бандит,
и памятник ему
всех усмиряет, кто еще не помер,
к большому удивленью моему...

Хиреют сёла, и не делай вида,
что есть на их спасение подряд.
О кирпичах и кладке деловито -
не в избах, а у кладбищ, говорят.

Бежит шоссейка - узкая и древняя -
обочь холмов гвоздичных  - на Ростов,
и умирает
русская деревня,
и расцветает
город
из крестов.
 

ЗНАК НЕДЕЛЕНИЯ

Да и могло ли быть иначе,
когда - не фраер, не чувак -
мир поделив на "их" и "наших",
он не делился, как червяк?!

Он положительным примерам
не слишком следовал,
когда
шинель отцовскую примерил -
тяжелую, как те года.
И, принят в славную ораву
послевоенной детворы,
он пил горячую отраву
всепобеждающей поры -
когда, о кость ломая кости,
фронтовики и фраера
делили двор
на тех, кто - гости
и кто - хозяева двора.
Когда в битье, как будто в бане
меж мокрых шаек и мочал,
молчал - разбитыми губами,
но кулаками - не молчал!

Он не был мастером по бегу
и, водружая правды стяг,
он за отцовскую победу
лез на рожон как на рейхстаг -
на этих целеньких - в "победах"
как в тыловых броневиках,
трусливых,
много раз отпетых,
но припевающих в веках.
Кто ни в Германиях, ни в Польшах   
не нюхал дыма и руин -
по праву
брать от жизни больше,
чем брать Варшаву и Берлин...

Рубаху - красную, как знамя,
уронит - вряд ли подниму.
И будет во сто крат, чем с нами,
ему больнее - одному.

Всего больнее - самым "нашим",
(как наш - Матросов и "калаш"),
кто всем "ненашим" чужд и страшен
но с каждым годом в "нашей раше" -
уже все более
не наш.
 

МЕЛЬЧАЕМ

                "Увеличиваем мужское достоинство"
                Из газетных объявлений

С холодом и солодом борясь без устали
среди таких же ободранно-бодрых,
нет, мы не русские,
мы слишком узкие:
мужики в плечах, бабы - в бедрах...

...Народ погрузился в слащавый уют,
качает силёнку по моде.
Но брать разучился, когда не дают
(а если дают, то по морде).

Все чаще - не курит и в рот не берет,
не делает деток, потешный,
но делает весь просвещенный народ
кредитный минет ипотечный...

Мельчаем.
Тянитесь, старик и юнец!
Конечно, всесильна природа,
но, может, хоть так -
оттянем конец
усохшего нашего рода.


ПЕСНЬ МОСКОВСКОГО БОМЖА

Давайте, господа, любезничать не будем.
Я праздника хотел и пел по вашим нотам.
И, зная, что сгорю, как праздник среди буден,
я умер, господа, товарищи и кто там?

Вы можете вполне законно и пристойно
списать меня в расход и с площади жилой
и подыскать барак, и обозначить стойло...
Не надо только врать, что я еще живой.

Что ради долгих лет - на завтрак и к обеду
мне соков припасли, а не сивушной жижи.
Не надо только врать, что верю я в победу
реформ и прочих форм над содержаньем жизни.

Где ничего свежей не ждет нас, чем могила,
где пусто на душе, когда набито тело,
где Бог всего один и сто чертей на рыло,
я умер оттого, что жизнь осточертела.

Я умер. Обо мне и хорошо - не надо.
Заткнитесь, господа, и слушайте сюда:
есть хата у меня, что в самом центре ада,
и никакой родни... Спешите, господа!



ЯЗОВ И ЕЛЬЦИН

Говорили: "Убей!
Присягая грядущим столетьям,
продырявь, размозжи
этот череп безмозглый..."
Увы!
Поотвыкнув от войн,
он протухшим своим пистолетом
гнить Россию обрек -
с непростреленной той головы.


ПУТЧ

...И вот - военный переворот,
и "Не допустим!"- орет народ,
мол, нет охоты жить как в тюрьме.

Хотя и жили в таком дерьме,
что хуже тюрем и всяких хунт!
Давно бы сами подняли бунт!

К чему же, спрашивается, суета?-
уж лучше хунта, чем ху_ета.


ТОСКА

Сбрось эту тяжесть, забудь эту гнусь,
сделай хоть шаг без пинка и команды -
выбери тихий кусочек Канады...
Я бы уехал.
Но я не вернусь...

Я бы уехал, но страшно боюсь
в утихомиренных завтрашних странах
вдруг спохватиться потерянных страхов,
словно детей, за которых молюсь.

Я бы уехал, но знаю: умру,
отягощенный несказанным словом,
в новом костюме - как в качестве новом -
где-нибудь под Монреалем к утру.

Я бы уехал, постылая Русь,
в яркость, которой неведома ярость,
в синей прохладе морей растворяясь,
я бы уехал.
Но я не вернусь...


АЙДА НА МАЙДАН!

Господин и мадам,
Товарищ и товарка!
Айда на майдан,
Там будет жарко.

Всякий полет -
антиплесень!
Майдан запоет
Новую песнь!

Будут бандуры
и Стеньки Разины.
Не будет Бандеры,
майданы - разные

Ты власть дожми
До последней черты.
Тебе должны
больше, чем ты.

Пусть нефть и газ -
для масс и нас!
А те сосут
другой сосуд!

Вон из ванн,
всех, кто не кормит!
Народу – диван,
«Слугам» – коврик.

Умному - честь,
честному - есть!
А царей и князей
по музеям глазей!

Тем, кто врёт
в кредит и так,
жить не даёт -
дадим в пятак!

Кто взятки берет -
бери чемодан!
Россия, вперед! –
айда на майдан!