и было Воскресенье

Была зима. И  первый день недели   уже виднелся.
Пастухи в ночном привычно коротали время.
Еще привычнее коротало время 
и без  того недолгий способ  существования белковых тел.
Голодному шакалу диск Луны  напомнил про лепешку с мясом
и несогласие с таким меню  прошило небо сиплым воем.
Овца, отставшая от стада, не помышляла 
(законам Исаака вопреки)
своими «беээээ» противодеять силе,
чей музыкальный слух легко мог перевесить чашу
и, потому, молчала,  и плелась к своим,
предпочитая камни обходить, чем собирать или разбрасывать.
Один из пастухов -  обученный считать  из кулака выдергивая пальцы,
с удивлением  вскинул брови и 
кроме недостачи, обнаружил прибыль света 
в той части небосвода, где очень тонко вяжутся дела. 
Дела, дела, дела...   
Какое дело пастухам до акций, ипотеки,
до  третейских  судей, которым не винить дешевле, чем прощать 
и от того их справедливость так безмерна, как безразмерна мантия над животом;
какое дело пастухам до споров торгашей  о том,
какая скидка одурачит покупателя сильнее; 
какое дело пастухам до храмовых менял, которым  отдавать – сложней, чем отдаваться;
какое дело пастухам до фарисейских споров об исконности пророчеств,
о силе веры  в пышности обрядов.   
Другое дело -  ветер, небо, звезды..., 
уж если спорить  с кем – то лучше с ними –
чье дыханье чище,  глубина непостижимее и
чье мерцанье бесконечней одиноко.
Совсем другое дело научиться слушать ветер 
и понимать в его дыханье скрытый смысл
и вслед за ним пойти за Новою Звездой.
Так и случилось:  пастух проследовал на Свет;
возвышенный рельеф на горизонте в последний раз пытался удержать рассвет,
и снова тщетно;
у входа в грот ленивые волы жевали жвачку,
освободив при этом место в яслях  малышу.
Пропели  петухи – уже без шанса ошибиться,
неспящие остались при своих, 
по склонам ночь спустилась в  море,
и с первыми лучами к хозяевам  вернулись  тени, не оставляя места снам.
И каждый над душой своею - царь.
И каждому -  Джокондовые дали.
И было все, как завещалось встарь. 
И был день пятый.
И Его распяли